Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
Шрифт:
Чем образованнее общество, тем нужнее новые книги. В век просвещения почти каждый становится читателем и внемлет поучениям типографского станка, а не поучениям с церковной кафедры. Проповеди бонзы хороши для невежественного крестьянина, но только проникновенное слово хорошего писателя способно воздействовать на сердце, вкусившее изнеживающих плодов цивилизации. Книги необходимы, дабы исправлять пороки людей просвещенных, но пороки эти непрерывно меняются, стало быть, и противоядие надо изыскивать каждый раз новое.
Я не считаю поэтому, что книг в Англии издают слишком много; наоборот, их следовало бы издавать гораздо больше, ибо они - наилучшее орудие исправления общества. Жителей каждой страны должны наставлять или писатели, или проповедники, но чем шире круг читателей,
Вот почему, на мой взгляд, государству следовало бы не жаловаться на то, что сочинителям платят не по заслугам, хотя на самом деле они еле сводят концы с концами, но всемерно содействовать умножению их числа, а также поощрять их трудолюбие. Бонзу вознаграждают огромными богатствами за то лишь, что он наставляет немногих и самых невежественных людей, и уж, конечно, бедный образованный сочинитель, который способен учить добру миллионы, не должен заботиться о хлебе насущном.
Согласен, что действительно талантливый человек всем наградам предпочитает славу, но в наш просвещенный век стяжать ее, пожалуй, труднее, чем прежде. Сколько превосходных писателей на закате Римской империи, когда образованность процветала, так и не добилось ни славы, ни бессмертия, которое считали своим уделом по праву! А сколько византийских авторов, писавших в ту пору, когда Константинополь был утонченным законодателем империи, теперь покоятся в европейских библиотеках или не напечатанные, или не читаемые! Да, все лавры выпали на долю тех, кто были первыми, в те века, когда и Рим, и Византия еще оставались варварскими государствами. Но вместе с ростом образованности множилось и число сочинителей, и многочисленность эта пагубно сказывалась на их известности. Вот почему только естественно, если писатель, понимая, что его сочинения не принесут ему славы в грядущем, старается в настоящем извлечь из них какую-то пользу и для себя.
Чем бы ни были движимы люди, взявшиеся за перо, - корыстью или жаждой славы, - страна, где они наставляют и поучают, становится просвещеннее и счастливее. Те же страны, где дозволены одни проповеди жрецов, коснеют в невежестве, религиозных предрассудках и рабстве. В Англии, где печатается столько новых книг, сколько во всей Европе, в народе царит дух свободы и разума. Да, англичане нередко поступали как глупцы, но мыслят они обычно как люди.
Единственная опасность от такого изобилия новых книг заключается в том, что некоторые из них способны принести обществу вред, а не пользу. Но там, где писателей много, они сами обуздывают друг друга, и печатное обличение, пожалуй, самая страшная кара для человека, злоупотребившего печатным словом.
Однако следует англичанам отдать должное: такого рода писатели встречаются здесь редко. Большинство печатающихся книг предназначено для того, чтобы наставлять человеческие сердца или содействовать общественному благу. Самый скучный сочинитель с почтением рассуждает о добродетели, свободе и любви к ближнему, рассказывает свою правдивую повесть, не скупясь на добрые и разумные советы, предостерегает против рабства, мздоимства или укуса бешеной собаки и с самыми благими намерениями старается сделать так, чтобы его журнал и поучал, и развлекал. А вот французские борзописцы, которые не находят такого поощрения, куда белее вредны. Нежные сердца, томные глаза, Леонора, изнывающая от любви в тринадцать лет, исступленные восторги, тайное блаженство - вот скабрезное содержание их скабрезных записок. А если в Англии какой-нибудь любитель непристойностей позволит себе что-либо подобное, все его собратья по перу придут в неистовое возмущение, и от расплаты ему не уйти, даже прибегни он к могущественному покровительству.
Вот так, друг мой, даже бездарные сочинители приносят известную пользу. Но есть и другие писатели, которых Природа одарила талантами щедрее прочих. Эти люди отличаются блеском ума и умением прекрасно выражать свои мысли. Это люди, отдающие всему человечеству те чувства, которые прочие приберегают для себя. Такие сочинители заслуживают того, чтобы страна, где им дано было увидеть свет, воздавала им самые
высокие почести. Им принадлежит мое сердце, потому что им оно обязано любовью к людям.Прощай!
Письмо LXXVI
[Грация предпочтительней красоты. Аллегория.]
Хингпу - к Лянь Чи Альтанчжи, через Москву.
Я все еще нахожусь в Терки, где получил деньги, присланные, чтобы выкупить меня из рабства. С каждым днем моя прекрасная спутница внушает мне все большее восхищение. Чем ближе я узнаю ее душу, тем пленительней она мне кажется. Она прелестна даже среди дочерей Черкесии.
Однако начни я судить об ее облике по законам скульптуры, то должен буду признать, что здешние женщины превосходят ее красотой, ибо природа не наделила Зелиду той правильностью черт, которой славятся черкешенки. Тем не менее в искусстве покорять сердца она далеко превосходит первых красавиц этой страны. Я часто спрашиваю себя, в чем тайна этих властных чар? Хотя здешние красавицы и восхищают мой взор, но чем чаще я их вижу, тем меньше они мне нравятся. Зелида же все более пленяет мое воображение, и каждый раз, когда я ее вижу, я убеждаюсь, что моя нежность и уважение возросли во стократ. Отчего я утрачиваю справедливость и красота с изъянами кажется мне лучше той, над которой природа трудилась с особым тщанием? Откуда это ослепление, когда человек, которого оставила равнодушным комета, восхищается метеором? Когда разум мой изнемог от мучительной загадки, на помощь пришла фантазия, и вот что мне пригрезилось {1}.
Представилось мне, будто я нахожусь меж двух областей: одна зовется царством Красоты, другая - долиной Граций. Первая из них украшена всеми дарами Природы, самые разнообразные плоды отягчают деревья, в роще звучит музыка, воздух напоен ароматами, все радует глаз соразмерностью форм и гармонией и сулит бесконечные наслаждения. Долина же Граций не пленяет своим видом; ручьи и рощи в ней ничем не отличны, нигде не видно пышных куртин, среди деревьев не звучат мелодии, берега речки поросли камышом, и соловьиным трелям вторит крик грача. Все там - сама простота и естественность.
Путника, как известно, всегда манит что-нибудь необычное: посему, сгорая от любопытства, я поспешил в царство Красоты, предвкушая радость знакомства с тамошней владетельной богиней. Вместе со мной туда устремились еще какие-то люди, но я с удивлением заметил, что навстречу нам шли другие, торопясь покинуть этот край, с виду столь благословенный.
После некоторых усилий я удостоился чести предстать перед богиней, которая воплощала собой красоту. Она восседала на троне, а у его подножия стояли те, кто пришел столь же недавно, как я; все они зачарованно созерцали ее, восклицая: "О, какие глаза! Какие губы! Как нежен ее румянец! Как совершенен облик!" От таких похвал Красота опускала очи долу, пытаясь изобразить скромность, но вскоре вновь обводила нас взором, точно желая возбудить новые восторги. Она то старалась пленить нас улыбками, то хмурила брови, желая внушить нам не только нежность, но и почтительность.
Это длилось довольно долго, но мы все обратились в зрение и даже не заметили, что богиня за все это время не проронила ни слова. Затем, однако, ее безмолвие начало нам досаждать.
– Как!
– говорили мы друг другу.
– Неужто нам нечего ждать, кроме томных улыбок, нежных взоров и наклонений головы? Или богине угодно услаждать только наше зрение?
Затем один из нас приблизился к богине и поднес ей плоды, сорванные по дороге. Она приняла дар рукой, белее горного снега, нежно и ласково улыбнулась, однако уста ее по-прежнему оставались безмолвны.
Тут я заметил, что моим товарищам наскучило восторгаться богиней, и они, один за другим, начали уходить. Не желая остаться в одиночестве, я решил последовать их примеру, но у храмовых дверей меня окликнула женщина по имени Гордость, которой, казалось, не понравилось наше поведение.
– Куда вы так спешите?
– гневно спросила она.
– Ведь богиня Красоты здесь!
– Я видел ее, сударыня, - сказал я, - и нахожу, что она даже прекраснее, чем гласит молва.
– Тогда отчего вы покидаете ее?
– спросила женщина.