Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Состязание происходило на дороге, ведущей из Лондона в деревню под названием Брентфорд {2}, и участвовали в нем повозка из-под брюквы, повозка мусорщика и повозка из-под навоза, причем их владельцы сами сели на козлы. Перед началом гонок на Мусор против Навоза ставили пять к четырем, но когда они прошли полмили, знатоки увидели, что просчитались, и никто уже не сомневался в победе Брюквы.

Однако вскоре исход состязания опять стал неясен. Брюква, правда, шла впереди, однако Навоз был покрепче дном. Зрители без умолку вопили: "Держу на Брюкву! Ставлю на Навоз!" Лошади теперь неслись голова в голову. Брюква была легче на ходу, зато Навоз казался расчетливей. Особенно бросалось в глаза, как пылко прекрасный пол поддерживал того или иного возницу. Одних пленяла немытая красота Навоза, других - разбойничий вид Брюквы, а на долю злополучного Мусора, который угрюмо нахлестывал свою лошадку далеко позади соперников, достались подбадривающие крики малой части зрителей и сочувствие всех. Вот так некоторое время нельзя было угадать, кому же уготованы победные лавры. До призового столба было уже недалеко, и тот, кто правил повозкой из-под брюквы, уже не сомневался, что придет первым, как несомненно и случилось бы, будь лошадь так же честолюбива, как хозяин. Однако, приблизившись к развилке, откуда начиналась дорога к дому, она остановилась и не пожелала сделать ни шагу дальше. Навоз, не успев насладиться недолгим своим триумфом, угодил в придорожную канаву, и возница увяз в привычной грязи. Вскоре подоспел Мусор, а так как столб был совсем близко, он и достиг его под приветственные крики зрителей, после чего был обласкан цветом брентфордского общества. Фортуна оказалась милостива лишь к одному, хотя ей следовало бы хранить беспристрастие - ведь у каждого из трех были свои достоинства, каждый изо всех сил старался заслужить приз, и каждый был достоин своей повозки.

Это описание, пожалуй, предвосхищает то, что я собирался сообщить тебе о Ньюмаркете. Мне сказали, что даже там увидишь немногим больше. Возможно, в одежде зрителей и будут кое-какие различия, но не в манерах. Брентфордская знать столь же просвещенна и утонченна, как и лошадники Ньюмаркета; брентфордские вельможи садятся на козлы своих повозок, а высокородная ньюмаркетская братия не брезгует садиться в седло вместо жокеев. Короче говоря, состязания эти одинаково разумны и там, и там, и кроме как о брюкве, мусоре и навозе писать мне все равно было бы нечего.

Прости меня, мой друг, но я, взращенный в философском уединении, очевидно, сверх меры сурово отношусь к тому, что унижает человеческую природу и умаляет ее достоинство.

Письмо LXXXVII

[Опрометчивость государств Западной Европы, прибегающих к помощи

русских в своих междоусобицах.]

Фум Хоум - к Лянь Чи Альтанчжи.

Ты твердишь, что европейцы мудры, но в чем же заключается их мудрость? Ты уверяешь, что они вдобавок и храбры, но у меня есть причины сомневаться в их храбрости. Они ведут войну друг с другом и обращаются при этом за помощью к русским {1}, своим и нашим соседям. Подобный союз свидетельствует как об опрометчивости европейцев, так и об их малодушии. Плата за эту помощь усиливает и без того могущественных русских и ослабляет платящих, и без того уже истощенных междоусобными распрями.

Я вижу в Русской империи естественную соперницу западных областей Европы, притом соперницу уже сильную, и, благодаря форме ее правления, грозящую стать еще могущественнее. Эта обширная империя, которая в Европе и Азии занимает почти треть Старого Света, была около двухсот лет тому назад разделена на отдельные царства и княжества, а потому и слаба. Однако со времен Ивана Васильевича {2} она значительно окрепла и расширилась; непроходимые леса и неисчислимые дикие животные, которыми прежде изобиловали ее земли, ныне оттеснены, и на их месте возникло множество поселений. Царство, наслаждающееся внутренним спокойствием, владеющее бескрайними землями и перенявшее военное искусство у иноземных народов, должно, естественно, становиться все могущественнее, и, возможно, в будущем мы услышим; что Россию назовут, как некогда, Officina Gentium {Кузницей народов (лат.).}.

Заветным желанием их великого монарха Петра было обзавестись крепостью где-нибудь в Западной Европе. Эту цель преследовали многие его замыслы и соглашения, но, к счастью для Европы, все они потерпели неудачу: Такая крепость в руках русских равносильна воротам шлюза: когда того потребовали бы соображения честолюбия, выгоды или необходимости, они могли бы затопить весь западный мир наводнением варваров.

Право, друг мой, у меня нет слов, чтобы выразить негодование, пробужденное во мне европейскими политиками, которые делают этот могущественный народ посредником в своих сварах. Русские пребывают ныне в состоянии между просвещенностью и дикостью, что более всего благоприятствует успехам на военном поприще, и если им удастся обрести опору в западных землях Европы, тогда жалкие усилия сынов изнеженности и раздоров не смогут вытеснить их оттуда. Плодородные долины и благодатный климат всегда будут служить достаточной приманкой для бесчисленных обитателей степей, нехоженых лесов и заснеженных гор.

История, житейский опыт и рассудок вкупе с природой раскрывают перед человечеством книгу мудрости, но оно не желает ее читать. Мы с ужасом смотрели, как крылатые полчища голодной саранчи, ничтожной в отдельности и гибельной в туче, облаками темнят дневной лик, грозя миру голодом. Мы видели, как она опускалась на изобильные равнины Индии и Египта и в мгновение губила труды и чаяния целых народов, не щадя ни земных плодов, ни зелени полей и превращая в устрашающую пустыню прекрасные земли. Мы видели, как мириады муравьев бесконечной лавиной устремлялись из южной пустыни, как они упрямо ползли, с неутомимым упорством пополняли редеющие ряды, сеяли опустошение на своем пути, тесня людей и животных. Когда же они пожирали все без остатка, огромные кучи их отравляли ими же созданную пустыню! Людские нашествия были точно такими же. Мало чем отличающиеся от лесных зверей, руководимые лишь инстинктом и голодом, дикари, как известно, несметными полчищами, неудержимо и одновременно устремлялись на мир из своих лесов и пещер. Готы, гунны, вандалы, сарацины, турки, татары - мириады людей, животных в человеческом облике, без родины, без имени, без законов своей многочисленностью подавляли любое сопротивление, разрушали города, обращали в прах империи, а затем, уничтожив целые народы и оставив за собой пепелище, они, в свой черед, становились жертвой нового неведомого врага, который превосходил их дикостью.

Прощай!

Письмо LXXXVIII

[Совет англичанкам обзаводиться мужьями, с подходящей к этому

историей.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Воспитание лучшей половины человеческого рода в Англии полностью поручено заботам иностранцев, и учителя словесности, учителя музыки, парикмахеры, гувернантки тут все из-за границы, а потому и я подумывал, не открыть ли мне женскую академию, ибо в успехе можно было бы не сомневаться, затем что я и подавно чужестранец.

В этой академии я бы наставлял дам во всех таинствах супружеской жизни. Жены обучались бы там искусству управлять мужьями, а девицы - умению выбирать их. Женам я открыл бы секрет: в какой мере можно притворяться больной, не опасаясь вызвать отвращения, объяснил бы благодетельность колик в животе, а также светской высокомерной наглости. Девицам следует приобрести умение разбираться в претендентах на их руку и отличать педанта от ученого, гражданина от самодовольного тупицы, помещика от его коня, щеголя от его обезьяны, но главное, они должны постичь искусство управлять своими улыбками и знать, когда следует кокетливо хихикнуть, а когда залиться долгим старательным смехом.

Но я отказался от этого намерения, ибо какой смысл обучать, как управлять мужьями или как их выбирать, когда браки сейчас не в моде, и приходится радоваться самому плохонькому мужу. Безбрачие распространено нынче среди всех сословий. На улицах полно старых холостяков, а в домах девиц, которые в свое время отвергли недурные партии и вряд ли могут рассчитывать на что-нибудь теперь.

При таком положении вещей я могу дать прекрасному полу только один совет: как можно скорее обзавестись мужьями. Во всем мире не сыскать более плачевного зрелища, включая даже развалины Вавилона, чем шестидесятитрехлетняя девица на выданье или дряхлеющий холостяк, который порхает из гостиной в гостиную, выставляя напоказ парик с косицей и пару ушей. Одна является моему воображению ночным чепцом на подкладке или помадницей, а другой - декоктом или коробочкой пилюль.

Посему я еще раз настоятельно советую девицам обзаводиться мужьями. Пусть не отказывают старому поклоннику без веских на то причин и не отворачиваются от нового, не убедившись в его ветрености. Пускай недотроги не обвиняют мужчин в коварстве, кокетки не ищут долгого ухаживания, а родители не требуют от жениха состояния, равного приданому невесты. Касательно последнего, я мог бы привести доводы, которые заставили бы умолкнуть любого казуиста. Посему я начал бы с того, что разделил рассмотрение этого вопроса на пятнадцать параграфов, а затем sic argumentor {Так аргументировал бы... (лат.).}... Впрочем, не стану нагонять на нас обоих тоску и ограничусь индийской сказкой.

В устье реки Амидар, почти там, где она впадает в Каспийское море, расположен остров, редко посещавшийся обитателями окрестных земель. В этом уединенном уголке, богатом всем, чем могла одарить его дикая природа, жила царица с двумя дочерьми, которые были еще малютками, когда ей удалось спастись с ними с гибнущего корабля. Так они и выросли на острове. Однако, хотя юные девицы никогда не видели мужчины, а потому не имели ни малейшего понятия о сильном поле, в одной из девиц нетрудно было распознать черты недотроги, а в другой - кокетки. Старшая без устали внимала наставлениям благоразумной и осторожной маменьки, младшая часами любовалась своим отражением в ручье.