Гражданская война

Наш разговор пошел об исследовательском центре. Я не буду здесь пересказывать события, изложенные выше, мне нечего было скрывать. Куен прерывал меня довольно часто, заостряя внимание, как мне казалось, на мелочах.

– - Ежи... Ежи Стовецки... Значит, вы, мсье де Санс, так сказать, единственный свидетель, -- задумчиво произнес Куен, как только я закончил свой рассказ.

– - Возможно, что-то знает и Артур Крайс, -- предположил я, -- лично для меня загадка, почему уцелел он, а не кто-то другой...

– - Ежи?

Я лишь развел руками.

– - Артур Крайс все еще в больнице, -- заметил мой собеседник.

Почему-то я спросил, в какой.

– - Клиника Фолена, -- ответил Куен.

– - Если мы союзники, как вы утверждаете, -- мне хотелось понять, так ли это на самом деле, -- сегодня вы можете сказать, за чьей спиной стояли люди из спецслужб, которые тридцать лет назад охотились за мной?

Куен ответил не сразу, сначала впился в меня взглядом, потом заговорил, потупив глаза, созерцая узор ковровой дорожки.

– - К сожалению, для нас и теперь деятельность "ХZ" остается вне нашего поля зрения. "ХZ" -- подразделение, о котором вы говорите, но не вы и никто другой, даже Томашевский, не представляете для них никакой ценности. Научные труды этого профессора -- вот их главная цель.

Он опять вскинул на меня заплывшие жиром глаза.

– - И это все?
– - неудовлетворенный ответом, спросил я,...

– - Все замыкается на Министерстве обороны...

Полагаю, Куен все же ушел от прямого разговора на эту тему. Поднявшись из кресла, он дал понять, что мне пора.

– - Мсье де Санс, мы, очевидно, еще будем нуждаться в ваших услугах, поэтому не прощаюсь, до свидания и желаю удачи.

На этом и окончилась моя первая встреча с Куеном.

21.

Ларчик открывался просто: коль скоро Рейна похитили, когда он нашел Томашевского, не означало ли это, что все, так или иначе связанное с профессором, осталось тайной и по сей день. Но была ли в том снова замешана "ХZ"? И что так тщательно оберегалось некими темными силами?
– - Я спрашивал себя и не находил ответа, за этим я и ехал к Томашевскому.

Двигаясь в потоке машин я, однако, думал о Куене, о том, насколько он верит мне и насколько можно доверять ему. Неожиданно я обнаружил, что за мной неотступно следует "мерседес".

"Ах, Куен, Куен..." -- мысленно сказал я, почему-то сразу обвинив своего нового знакомого.

Было уже около шести вечера. Редкие прохожие постепенно исчезали с улиц. В Париже точно наступал необъявленный комендантский час...

Я хотел обойтись без погони. Единственным местом, где у меня был шанс затеряться в толпе, оставался метрополитен. У ближайшей станции я притормозил, убедился, что "мерседес", обогнав меня, через метров шестьдесят остановился тоже, и только тогда лениво выбрался из машины и прогулочным шагом направился к подземке.

Минувшие тридцать лет почти не изменили облик парижского метро, и даже вагоны пролетавших поездов напоминали очертаниями своих предшественников. Люди в ожидании электрички по обыкновению читали прессу, детективы, спорили о футболе, или о политике... Впрочем, о политике спорили тогда. Теперь о мутантах. И вдруг я понял, почему многие так вызывающе резко и смело, иные в полный голос, поносили здесь мутантов -- потому, что их не было вокруг, ни одного...

Подул ветер. Черное жерло туннеля глянуло белым светом. Народ заволновался, засуетился, прижимаясь к краю платформы. Поезд появился внезапно, теряя скорость, устремился вдоль перрона, как вдруг я почувствовал что меня сносит вниз на рельсы. Я успел оглянуться, увидеть толстого господина, толкнувшего меня, который, сам беспомощно озираясь, пытался удержаться на платформе, когда на него напирали сзади. Я увернулся, наверное, чудом, а он, сделав один непонятный отчаянный шаг вперед, рухнул на монорельс... Железный монстр растерзал его в доли секунды. Я поймал чей-то острый взгляд и тут же потерял его.

Поезд остановился. Открылись двери. Меня "внесли" в вагон... И будто ничего не случилось... Смерть человека стала равносильна смерти назойливой мухи. А поезд уже тронулся, набирая свои "км в час".

Заметая следы, я еще несколько раз пересаживался с поезда на поезд, пока не убедился, что те, кто навязался мне в спутники -- отстали. Но одна мысль непрестанно терзала меня -- что, если на месте того несчастного, которого я даже не успел разглядеть, что, если на его месте, должен был быть я.

Ближе к десяти часам ночи я стоял на хранившей мое одиночество улице и звонил в дверь дома, где жил Томашевский. Спустя десять минут моя настойчивость была вознаграждена -- профессор все-таки соблаговолил переговорить со столь поздним, к тому же непрошеным, гостем.

– - Кто вы? Что вам надо?
– - спросил через дверь старческий голос.

– - Мое имя Морис де Санс. Однажды мы уже встречались, тридцать лет назад, -- ответил я.

Последовала более чем пятиминутная пауза, затем щелкнул замок, и я увидел вконец опустившегося человека: старого, обрюзгшего, неопрятно одетого, небритого, облысевшего, с лицом, словно изрытым оспой, разбухшим носом и огромными синими мешками под глазами.

Томашевский посмотрел на меня подозрительным взглядом:

– - Я вас не помню.

– - Не удивительно... Тот наш разговор занял очень немного времени, но состоялся он за несколько часов до того, как в вашем доме произошло убийство, -- напрямую сказал я.

– - Входите, -- глухо ответил на это профессор.

Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, невозможно скрипела, распахнутая настежь дверь в комнату была сорвана с верхних петель, а обитель Томашевского, лишенная какого-либо уюта, где вся мебель состояла из разваливающегося дивана, круглого деревянного, заскорузлого от грязи стола и шкафа, но с бесчисленным множеством стоявших повсюду бутылок, больше походила на ночлежку закостенелого пропойцы и нищего, чем на квартиру профессора с мировым именем, впрочем, одно не мешает другому.

Павел Томашевский с грохотом опустился на диван и недовольно проворчал:

– - Однако вы слишком молоды. Молокосос... Так это все ложь...

Увы, он не стал любезнее, раньше это было терпимо, теперь же просто невыносимо. Но я вздохнул и смирился.

– - Хочу напомнить вам тот день, когда...

– - Помню, -- буркнул Томашевский.

– - И все же... Я пришел тогда к вам с просьбой рассказать мне о мутантах...

– - Хотите выпить?
– - вдруг предложил профессор, доставая из-за дивана уже раскупоренную бутылку и два сомнительной чистоты бокала.

– - Ну, что ж, если это поможет делу, -- согласился я.

– - Настоящее Бургундское, Романея-Конти, -- точно кровью, наполняя мой бокал, приговаривал Томашевский. Несмотря на убогую обстановку его комнаты, он мог позволить себе роскошь пить самое дорогое вино мира... Странный это был человек. Но кто из гениев не странен...

– - Профессор, тридцать лет назад вы бесследно исчезли...

– - Зачем вы пришли? Если только за этим, то это касается меня одного и никого больше, -- устало бормотал Томашевский.