Грех и тайны

— Я думал, ты ненавидишь меня, — заявляю я, придвигаясь еще ближе.

Нависаю над ней, и она вытягивает шею, чтобы встретиться со мной взглядом. Она красива со всех сторон. Интересно, знает ли она это?

Эмили прищуривается, ее плечи напрягаются.

— Я не ненавижу тебя. Я ненавижу то, что ты сделал, а в этом есть разница.

— Я спас твою задницу.

Она сжимает челюсть и с трудом сглатывает.

— В первую очередь, ты мог бы спросить, нуждается ли моя задница в спасении.

Это и ежу понятно.

— Нуждалась.

— Не тебе решать.

Не мне решать?

— Черта с два, если это не так.

Я никогда не пойму, что происходит в ее голове.

— Это не так, Джай. Я достаточно взрослая, чтобы принимать свои собственные решения. Я не нуждаюсь в тебе.

Я подавляю свою внутреннюю дрожь, не позволив ей отразиться на моем лице. Она не нуждается во мне? Я знаю, что она не это имеет в виду, но, тем не менее, мне немного больно. Разочарование разрывает грудь, а ярость натягивает мышцы.

Отказ. Вот, что я чувствую. После всего, что мы пережили, после всего, что было между нами, я ей не нужен? Я достал ей одежду — одежду, которая сейчас на ней — и это далеко не все, что я сделал. Я положил деньги в ее карман. Я спас ее гребаную жизнь. Дважды. И у нее есть наглость говорить, что я ей не нужен?

— Ты неблагодарная маленькая… — я хватаю ее лицо и обрушиваю свой рот на ее, высказывая все свое разочарование в него — в нее.

Она тоже целует меня. Ее ротик, горячий и влажный, жадно пожирает мой. Я прижимаюсь к ней. Она прижимается в ответ. Эмили тянет мою футболку и царапает кожу. Как же, блядь, я ей не нужен. Прикусываю зубами ее нижнюю губу и оттягиваю вниз до тех пор, пока она не издает шипение. Шлепнув по моему плечу, она освобождает свою губу.

— Ауч, ты укусил меня!

Я саркастически ухмыляюсь.

— Не притворяйся, что тебе не понравилось, и что я якобы тебе не нужен, Котенок.

Она смотрит на меня и скрещивает руки на груди.

— Думаешь, ты такой умный, не так ли, Стоун?

Прищурившись, она наклоняется, ее поза вызывающая. У Котенка яйца, как у льва. Кто ж знал?

— Разве, в первую очередь, ты не хочешь накачать меня наркотиками? — она говорит тихим, угрожающим тоном. Никогда в своей жизни не накачивал женщину ради секса, и не собираюсь начинать это с ней.

Я хохочу. Гребаные нервы.

— Оу, обида из-за отказа. Не лучший твой образ. В первый раз не было необходимости в наркотиках, Котенок. Сомневаюсь, что и в следующий раз мне придется это делать.

Эмили усмехается.

— Что заставило тебя подумать, будто я когда-нибудь…

Я наклоняюсь к ней, снова обрушивая свои губы на ее рот. Она пятится назад, и я следую за ней. Нас шатает, пока она не упирается в стену и стонет мне в рот. Мне хочется отстраниться и посмеяться над ней. Хочется наказать ее, но тогда мы снова начнем ругаться, и она опять перестанет со мной разговаривать. Я не справлюсь с этим Адом. Мне нравится слушать ее голос. Подземелье ощущается более холодным, более одиноким без ее дружбы. Господи Иисусе. Послушайте меня. Могу я ляпнуть что-нибудь еще более нелепое? Если все это продолжится, то к концу недели мы будем заплетать друг другу косички и обсуждать наши прошлые влюбленности.

Я отстраняюсь, ее веки подрагивают и затем открываются. Ее гнев ушел, и мой тоже. Сейчас я думаю о том, что мы не должны бороться друг с другом. Не тогда, когда мы и так уже посреди войны.

— Могу я сказать тебе кое-что? — спрашиваю я.

Она отклоняет голову назад, упираясь в стену, и устало моргает.

— Ммм?

— На вкус и запах ты, как «Русское такси».

Когда до нее доходит смысл моих слов, широкая глупая улыбка появляется на ее губах и чертовски дразнит меня.

— «Русское такси», да?

Я киваю.

— Сколько ты выпила?

— Я уходила туда с сотней долларов, а вернулась с... — я отступаю назад, чтобы она смогла пошарить в карманах своих джинсовых шорт. Проходит небольшая вечность, прежде чем она замолкает и смотрит на меня. — Ничего. Я все прожгла.

Мои глаза округляются.

— Все? Ты слила сотню долларов на дерьмовую водку? Как ты поместила это все в себе, и как ты еще жива?

Зевая, она проскальзывает между мной и стеной.

— Я хорошо переношу алкоголь, большое спасибо.

— Я верю тебе.

С опущенными плечами и нетвердым шагом, она добирается до своей кровати и падает на нее. Сетка скрипит и стонет, но не рвется.

— Это ничего не решает, Джай. Я, может быть, пьяна и немного возбуждена, но все еще злюсь на тебя, — бормочет она, подтягивая коленки к груди, и закрывает глаза.

— Знаю, — вздыхаю я и провожу пальцами по своим волосам.

Она такая тихая, такая спокойная, что даже не знаю, слышит ли она меня.

— Я знаю.

***

— Стоун? — шепчет Маркус в потемках.

Наконец-то. Оттолкнувшись от стены, делаю шаг из тени в тусклый оранжевый свет.

— Ты достал то, что я просил?

Маркус оглядывается через плечо и проводит свободной рукой по своим каштановым волосам. Кроме Эмили, Маркус — единственный человек, которому я доверяю здесь. Почему? Из-за денег, которые я плачу ему на лечение рака у его дочери. Без меня она не способна была бы дышать.

Он нервно и изо всех сил оттягивает воротник своей потрепанной голубой рубашки, и выдыхает. Не думаю, что прежде видел его таким нервным. Он был спокойным те последние несколько раз, что я имел с ним дело, даже когда он должен был достать «Трамадол» для меня. (Прим. «Трамадол» — психотропный опиоидный анальгетик).

— С трудом, — отвечает он, вытаскивая пистолет, о котором я просил, из коричневой тряпки. — На кой хер тебе нужна пушка?

Даже в темноте я замечаю осуждение в его темных глазах. Не собираюсь объяснять ему. Маркус может быть «своим» парнем, но я не доверяю ему до конца. У него есть цена, как видите. Его можно подкупить. У него есть обязанности — а это слабости. Я не могу полностью довериться человеку, у которого есть недостатки. С другой стороны, есть Котенок, и Череп ничего не сможет использовать против нее.