Грехи людские

Он решил воздержаться от обычного аперитива в американском баре, и они сразу же прошли в Речной ресторан. Многие полагали, что это лучший ресторан в Лондоне, и Джером вполне разделял эту точку зрения. Высокие окна, глубоко врезанные в стены и прикрытые темно-красными шторами, выходили на набережную и сад, из окон открывался восхитительный вид на Темзу. Когда их усадили за столик, Джером распорядился, чтобы шторы раздвинули. Метрдотель заколебался, но Джером с улыбкой сказал:

– Моей дочери нравится смотреть на реку, хоть сейчас и темно.

В ответ метрдотель почтительно склонил голову:

– Разумеется, сэр.

Мистер Кингсли был уважаемым клиентом. Если его дочери вздумалось нарушить торжественный вид ресторанного зала распахнутыми шторами одного из окон, стало быть, нужно их раздвинуть. И кроме того, девочка только что потеряла мать. Метрдотель обратил внимание на ее черное бархатное платье, на плотно сжатые губы и распорядился придвинуть стул девочки еще на несколько дюймов поближе к окну, чтобы она спокойно могла любоваться ночным видом реки.

– Омара, утку по-пекински и бутылочку «Монтраше» урожая 1914 года, – распорядился Джером, решив, что скорбь скорбью, но это вовсе не означает, что нужно отказывать себе в удовольствии отведать доброго вина.

– А для мадемуазель? – осторожно поинтересовался метрдотель.

Вопрос несколько удивил Джерома. Он впервые ужинал с дочерью вне дома, и ему даже в голову не пришло, что Элизабет не сумеет сама решить, какое блюдо выбрать.

– Я тоже буду омара, – сказала она, чтобы отец, не дай Бог, не выбрал ей чего-нибудь совсем уж детского. – И утку, но без «Монтраше».

Официант сдержал улыбку.

– Может, лимонада? – тактично предложил он. Элизабет колебалась, затем отрицательно покачала головой. Лимонад – это звучало так банально.

– Нет, спасибо, – с достоинством ответила она. – Нельзя ли принести ананасового сока?

Официант кивнул, восхищенный ее шелковистыми, золотистого оттенка волосами, почти средневековой скромностью ее черного бархатного платья и грациозностью движений, которая впитывается с молоком матери.

Ресторан был полупустым, многие остались в этот вечер дома, напуганные отвратительной погодой, хотя для завсегдатаев «Савоя» ненастье не являлось серьезным препятствием. Джером с явным удовлетворением оглядел зал и отметил, что никого из знакомых за ближайшими столиками не оказалось. Ему уже осточертело выслушивать от друзей и знакомых соболезнования. Эти слова не приносили утешения. Они были сродни банальностям, за которыми не стояло никакого понимания тяжести постигшей его утраты. Только Элизабет могла понять его нынешнее состояние, и только рядом с ней он чувствовал себя комфортно.

Посмотрев на сидевшую напротив дочь, он задумался над услышанным от Адама. Неужели музыка и вправду так много значит для нее? Конечно, Элизабет талантлива, все в один голос твердили об этом. Но впрочем, этого и следовало ожидать. В конце концов она ведь не чья-нибудь, а его собственная дочь. Он с гордостью посмотрел на Элизабет. Но и в Париже есть музыкальные учебные заведения, наверняка гораздо лучше лондонских. Он непременно что-нибудь придумает.

Подали омара, и когда Джером стал с ним расправляться, волна приятного успокоения залила его душу. С этого дня Элизабет сделается его непременной спутницей, как прежде Серена, и всюду они станут бывать вдвоем. Он чуть заметно свел брови на переносице. Серена терпеть не могла разъезды и не вполне сознавала, зачем бизнесмену постоянно разъезжать по миру. И хотя Джером обычно ссылался на неотложные дела, оба понимали, что это не совсем правда. Если бы он хотел оставаться в Лондоне, то вполне мог бы это устроить. Но дело в том, что ему не сиделось на месте, он куда лучше чувствовал себя в отелях, нежели в собственном доме. И хотя Серена любила его, она все отлично понимала, делая вид, будто верит, что разъездов требуют его финансовые дела.

– Ты ведь никогда еще не бывала в Париже? – спросил он, когда на месте блюда с остатками омара очутилась тарелка с уткой.

– Нет еще. Мамочка говорила, что непременно возьмет меня с собой, как только я получше выучу французский.

Джером с интересом взглянул на дочь. Он и понятия не имел, что она изучает французский язык. Хотя Серена давно говорила, что собирается вместе с дочерью отправиться в Париж... Он подумал сейчас о том, сколько еще повседневных мелочей оставались ему неизвестны.

– Ну что ж, – сказал он слегка неуверенным тоном, – это очень красивый город, даже зимой. Я заказал билеты на завтрашний поезд. К обеду мы с тобой уже будем в Париже.

Глаза у девочки расширились, а рот превратился в круглое «О», что у Элизабет означало выражение удовольствия. Он чуть успокоился. Адам был дураком, полагая, что девочка будет против такой поездки.

– Париж – изумительный город для тех, кто намерен приобрести красивую и модную одежду, – добавил Джером, подумав о том, что после школьной формы Элизабет в этом черном бархатном платье выглядит совсем взрослой.

– Это будет так здорово, папочка! – с энтузиазмом воскликнула она. – А мы смогли бы побывать в Зале Плейель и в Театре на Елисейских полях?

– Почему бы нет? – ответил он, явно довольный тем, как дочь отнеслась к его предложению. Прежде Серена водила девочку на разного рода концерты. Отныне это будет его заботой. Правда, у него совершенно нет музыкального слуха, и серьезная музыка не доставляет ему удовольствия, как и не помогает расслабиться и отдохнуть. Но если Элизабет захочет сходить на концерт-другой, что ж, он вполне сможет составить ей компанию.

– А если будет совсем холодно, возьмем машину и махнем в Ниццу, – оживленно продолжал он. – На Ривьере март и апрель – лучшие месяцы.

– Я что-то не вполне понимаю. – У нее был изумленный вид. – Мне казалось, ты сам только что сказал, что мы выедем не откладывая. Завтра.

Он согласно кивнул и подлил себе «Монтраше».

– Именно так мы и сделаем.

Она медленно положила вилку и нож.

– На каникулы? А потом, весной, приедем туда опять?

В голосе Элизабет совершенно не слышалось энтузиазма, он звучал неуверенно. Джером, впрочем, ничего не заметил. Вино было превосходным, и он предвкушал, как после ужина сможет насладиться еще и бренди.

– Нет, – сказал он, знаком подзывая официанта. – Мы остановимся в отеле «Георг Пятый». В конце месяца у меня деловая встреча в Женеве. Но это совсем рядом, три часа на поезде. Пока я буду заниматься там делами, ты сможешь совершить прогулку по озеру. А после можно поехать в швейцарские Альпы и, если захочешь, покататься там на горных лыжах. А потом, в конце марта или в начале апреля, отправимся в Ниццу. Там исключительно удобно: мягкий климат и прекрасные возможности для путешествий.

Ее лицо сделалось пепельного оттенка, что особенно подчеркивал яркий свет ресторанной залы.

– Но, папочка, я ведь не могу так долго отдыхать. Ведь музыка...

– Это пусть тебя не беспокоит, – доверительно сказал он ей. – Я сегодня же напишу директору школы и объясню ему наши обстоятельства.

Она так сильно сжала кулак, что даже костяшки побелели.

– Ты не можешь этого сделать, папочка, – сказала она. – Меня ведь пригласили выступить в Сентрал-холле с Лондонским симфоническим оркестром. Мне нужно усердно заниматься и...

Он подался чуть вперед и взял ее ладони в свои.