Грехи отцов. Том 2

Проходивший мимо официант наполнил мой стакан.

— Ты хочешь сказать, — сказала я, стараясь преодолеть шум, производимый сотней гостей, находившихся в приподнятом настроении, — считаешь, что вам дьявольски повезло, когда вы заранее узнали о планах Шайна. Но, Гарри, — я была вынуждена снова повысить голос, чтобы перекричать хохот за моей спиной по поводу одной из шуток в адрес Шайна, — Гарри, кто же вам подсказал это? Кто-нибудь из помощников Шайна?

— Боже мой, разве отец не сказал тебе? Это Джейк сделал наводку! Джейк Рейшман!

Мне показалось, что все стихло. Люди вокруг меня превратились в движущиеся тени, я же оказался наедине с Гарри Мортоном на пустой холодной сцене.

— Ты шутишь, — сказала я.

Гарри расхохотался. Он был высокого роста, почти как Скотт, и имел характерную для деловых людей импозантную внешность, которая очень полезна для маскировки не слишком благовидного поведения. У него были темные волосы с проседью, ясные синие глаза и удивительно ровные зубы, которые он охотно показывал, когда улыбался. Они придавали ему хищный вид, который, несмотря на все его обаяние, ему не удавалось полностью скрыть. Себастьян назвал его однажды барракудой.

— Правда, уверяю тебя! — Он опять засмеялся. — Ирония судьбы, верно? Джейк пользовался полным доверием Шайна, так как Шайн смотрел на него снизу вверх, как на сливки еврейской общины. Но Джейк презирал его. Джейк был сноб, представитель старой школы. Не забывай, что русские евреи, хлынувшие в Нью-Йорк в начале века, были не язычниками, в ужасе воздевающими руки к небу, а евреями с городских окраин, говорящими на немецком.

Перед моими глазами снова встал рисунок теннисного корта в блокноте отца, а в ушах звучал голос Джейка, с неповторимой интонацией говоривший о братстве Бар-Харбора. Я хотела что-то сказать, но рука Гарри уже увлекла меня в более спокойный уголок длинной отцовской комнаты, и Гарри сказал лениво:

— Тут лучше, теперь мы, по крайней мере, можем слышать самих себя. А ты действительно удивлена тем, что я сказал про Джейка? Корнелиус говорил, что Джейк использовал тебя как посредника.

— Да, это так. Но я не понимаю, что к чему. Отец не откровенничал со мной. — А внутренний голос вопрошал: «Но почему?» На что другой голос отвечал: «Какое это имеет значение, раз все кончено».

— Наверное, он считал это чисто мужским делом, — сказал Гарри снисходительным тоном, — и незачем тебе забивать этим голову. Но настоящая тайна не в том, кто навел нас, а в том, кто предал нас Доналду Шайну.

Я ошеломленно уставилась на него.

— Что ты хочешь сказать?

— Шайну донесли на нас!

— Что? О чем? Как?

Гарри выглядел еще снисходительнее, чем обычно.

— Моя дорогая, чтобы поступать как Шайн, необходимо было располагать внутренней информацией о «Трасте», причем информацией исчерпывающей и достоверной. Мне противно указывать пальцем на кого-либо из правления, но осведомленность Шайна свидетельствует о том, что предательство было совершено именно на этом уровне. Кроме членов правления, такую информацию Шайну мог дать только твой отец и некоторые из его партнеров.

— Еще шампанского, сэр? — спросил проходивший мимо официант.

Шампанское было светло-золотистым. Я смотрела, как оно искрится в стакане Гарри, а он тем временем продолжал:

— Будет, конечно, служебное расследование, но все это ужасно неприятно. Подобно твоему отцу, я простой добропорядочный человек, избегающий неприятностей.

Я резко изменила направление разговора.

— Когда, по-твоему, Шайн замыслил заглатывание «Траста»?

— Я думаю, прошлой весной. Джейк умер в сентябре, и к тому времени Шайн располагал всей информацией, необходимой для начала своей кампании. Если предположить, что разработка планов заняла у него три месяца, то получается июнь или май.

— В мае стояла изумительная погода, — сказала я. — Помню, как мы со Скоттом наблюдали удивительный красный закат за башней Бикмана... да... но я не помню уже все это в деталях, в голове туман. — Я допила шампанское и отвернулась. — Извини, Гарри.

Оставив его, я направилась к выходу, идя вдоль стены и одновременно наблюдая за отцом, стоявшим под центральной люстрой и окруженным ближайшими друзьями. Он увидел меня, улыбнулся, я улыбнулась в ответ, не выдавая охватившего меня смущения. Мне не хотелось, чтобы кто-то об этом знал. Мне и самой-то не хотелось об этом знать, и внутренний голос говорил мне, что если я перестану думать о предположении Гарри, то скоро об этом забуду.

Я вернулась домой и стала думать о своей свадьбе в канун Рождества.

— Привет, дорогая, как там у вас дела?

— Да ничего. Как я рада слышать тебя! Я только что вернулась с вакханалии у отца; от облегчения все неистовствуют и ведрами поглощают шампанское. Как же они будут поносить Шайна завтра, когда у них с похмелья затрещат головы!

Скотт засмеялся:

— Значит, я пропустил хорошую вечеринку!

— Да нет, вся эта дикая оргия была довольно скучна, а кроме того... хватит, меня уже тошнит от этого Доналда Шайна! Не хочу о нем больше говорить, все это в прошлом, а сейчас меня заботит будущее. Слушай, любимый, не могу дождаться того момента, когда встречу тебя в аэропорту! Я специально подготовлю свой автомобиль к твоей встрече!

— Да брось ты это! Одолжи лучше «кадиллак» вместе с шофером у своего отца, а вместо заднего сиденья поставь двухспальную кровать с занавесками, ладно? Как твой отец, кстати? Я несколько раз звонил, но не мог застать его в офисе. Он, видно, был страшно занят делами с Шайном.

— С отцом все в порядке. Я, правда, редко вижу его в последнее время, но он в порядке, так что можешь о нем не беспокоиться.

— Слушай, у тебя такой тон... Там у вас все в порядке?

— Да, все нормально! Просто я очень озабочена предстоящей свадьбой, и еще меня мучают какие-то невротические сны...

— Эротические? Меня тоже! Никуда не могу деться от них!

— Да невротические! Слушай, Скотт, дорогой, пожалуйста, не попади под автобус или в какую-нибудь авто- или авиакатастрофу... Будь осторожен, ладно? Обещаешь? У меня такие ужасные сны, словно мы больше никогда не увидимся...

— Выбрось из головы всю эту чепуху!