Греховные поцелуи

– Я уже безумно скучаю по тебе, а ты еще даже не уехал.

– Я тоже буду по тебе скучать, мама, – ответил Питер.

– Ведь мы впервые так надолго разлучаемся, – заметила Тара.

– На все есть свое время, говорится у Экклезиаста, – напомнил ей Девайн. – И наступило время Питера покинуть родное гнездо.

– Я понимаю... Обещаешь, что будешь писать нам по меньшей мере два раза в неделю? – спросила Тара.

Питер подмигнул отчиму:

– Я обещаю. – И обменялся рукопожатием с Девайном. – Хорошо о ней заботься, – попросил он отчима.

– Обещаю делать это наилучшим образом, – ответил тот.

До этого момента Тара воспринимала своего сына как маленького мальчика. Сейчас, глядя, как он стоит рядом с ее мужем, мать вынуждена была посмотреть правде в глаза: в пятнадцать лет, ростом под два метра, широкоплечий, с резкими чертами лица, Питер Пайк выглядел настоящим мужчиной...

Питер с блеском окончил первый семестр, однако к весенней сессии его отметки несколько снизились из-за того, что он был всецело поглощен военными событиями в Европе. Ни один американец не удивился, но и не пришел в восторг, когда шестого апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германии и ее союзникам.

В Силвер-Сити Тара и Дональд восприняли эту новость с пессимизмом, несмотря на то что со вступлением Америки в войну корпорация Де Бирсов сумела утроить свои прибыли.

– Надеюсь, Питер не натворит каких-нибудь глупостей, – сокрушалась Тара.

– Ты забываешь, что ему еще нет даже шестнадцати лет, – напомнил Дон.

И все же мать продолжала беспокоиться, и когда в последующие пять недель они не получили никаких известий от Питера, она по-настоящему испугалась.

– Я собираюсь позвонить в институт. Может быть, он болен, – сказала Тара.

– Нам бы первым сообщили об этом, – убеждал ее Дон. – Я полагаю, что он сейчас зубрит, готовясь к последнему экзамену. – И, увидев скептическое выражение на лице Тары, добавил: – Послушай, дорогая, если к концу недели не получим письмо, тогда мы позвоним.

Тара согласилась, но четыре дня взгляд ее был хмурым, прелестные черты лица напряжены. В пятницу утром супруги спустились к завтраку. Горничная, раскладывавшая на столе свежую почту, сообщила:

– Есть письмо от господина Питера.

– Я же тебе говорил! – Дон улыбнулся Таре, но, взглянув на марку, стал серьезным. – Оно из Франции.

Тара покачнулась и поднесла руку к горлу:

– Боже милостивый, нет!

– Тебе лучше сесть. – Дон подставил ей стул и встал за ее спиной так, чтобы они могли вместе читать.

«Дорогие мама и Дон!

Я понимаю, какой будет для вас удар, когда получите мое письмо. Я сожалею об этом, но действительно так лучше. Соединенные Штаты вступили в войну, и я просто не могу оставаться в стороне и вести привычную жизнь с теннисными кортами, плавательными бассейнами и другими светскими развлечениями. Я хочу выполнить свой долг, как и любой другой честный американский парень. Поэтому я поступил на военную службу и сейчас нахожусь в учебном центре в Иссудене, где формируется эскадрилья истребителей.

Нашими инструкторами являются главным образом ветераны эскадрильи Лафайетта, группа американских летчиков, которые перешли в авиационный корпус армии, как только Соединенные Штаты объявили войну Германии. Им нет цены, поскольку у них за плечами год боевого опыта. Наш командир – майор Рауль Лафбери – был одним из первых американцев, поступивших на военную службу к французам.

Я никогда не встречал более прекрасных парней, чем у нас, в девяносто четвертой эскадрилье. Среди них: Эдди Рикенбакер, Джеймс Норман Холл, Джон Хаффер и Дэвид Петерсон. Завтра я совершу свой первый самостоятельный вылет...»

Было темно, когда старший по казарме разбудил лейтенанта Питера Пайка:

– Вставай, лейтенант, пора!

Позавтракав на скорую руку, Питер и другой новоприбывший, младший лейтенант Эдди Рикенбакер, рапортовали майору Лафбери на аэродроме.

– Вам, парни, повезло, – сказал командир, нежно проводя рукой по крылу истребителя. – Совершенно новые самолеты «ньюпор». Самый симпатичный маленький истребитель в воздухе... Ладно, поднимайтесь на борт.

– А где пулеметы? – нахмурился Питер. Лафбери широко улыбнулся:

– О, это оплошность с моей стороны. Я должен был вам сказать. Наши пулеметы еще не прибыли.

Рикенбакер фыркнул:

– Мы что, будем бросать камни в немецкие самолеты?

– Вы удивитесь, но в начале войны самолет не считался боевой машиной. Единственным назначением авиационного корпуса армии считалось выполнение разведывательной работы. Кстати, у немцев тоже. Это было что-то вроде дружеского соревнования. Наши парни бывало махали их парням, когда пролетали мимо них, и наоборот. Однажды немецкий «фоккер» чуть не протаранил один из наших самолетов, и французский летчик, пилотировавший его, так рассвирепел, что швырнул в немца разводной гаечный ключ. Гнусный летчик в ответ вытащил револьвер и сделал два выстрела в фюзеляж француза. Это было началом вражды, которая становилась все сильнее. С тех пор каждый раз, когда обе стороны поднимались в воздух, происходил обмен ружейным и пистолетным огнем. Затем британского наблюдателя осенила блестящая идея. Он установил пулемет на вращающемся основании позади своей кабины и уничтожил «фоккера» в небе. Вот так родился воздушный бой...

Ладно, хватит трепаться, я полечу в головном самолете. Рикенбакер, вы будете моим ведомым, а вы, Пайк, прикрывайте его с фланга. – Лафбери натянул шлем, надел защитные очки и забрался на крыло головного самолета.

– Удачи, сынок! – произнес Рикенбакер.

– Перестань меня так называть! – возмутился Питер. – Мне двадцать лет.

Рикенбакер громко рассмеялся:

– Черта с два тебе двадцать! Держу пари, что ты ни разу и не брился, пока не поступил на военную службу. Ну а по правде говоря, сколько тебе лет, парень?

Питер покраснел и, опустив глаза, ответил:

– Почти шестнадцать.

Рикенбакер засмеялся и похлопал его по спине.

– Ты обманул вербовщиков. Молодец! У тебя есть характер, доверяю тебе быть моим ведомым.

И Эдди и Питер успешно совершили свой самостоятельный вылет. Но им предстояло еще многому научиться у ветеранов-летчиков эскадрильи: заходить на врага так, чтобы солнце было позади тебя; избавляться от противника, повисшего на твоем хвосте; набирать скорость и внезапно и резко останавливать носовую часть фюзеляжа, чтобы бросить самолет в штопор.

Многое из военного искусства было заимствовано американцами и у немецких асов. В знаменитом развороте Иммельманна пилот делает только половину мертвой петли. На вершине ее он резко разворачивает самолет, с тем, чтобы снова лететь прямо, и держит курс в противоположном направлении. В большинстве случаев застигнутый врасплох преследователь обнаруживает себя в качестве преследуемого. Благодаря летающему клину барона Манфреда фон Рихтгоффена американцы научились придавать большое значение боевому порядку самолетов в воздухе. Однако именно американцы придумали способ формировать круг вокруг подбитых самолетов, с тем чтобы защищать их от вражеской атаки.