Грешная любовь

Он вовсе не был героем. Незаконнорожденный трус, не заслуживающий даже крошечного лепестка от розы, брошенной такой девушкой, как Катриона.

Уэскотт прилег, опираясь на локоть. Он решил пить виски до тех пор, пока не перестанет видеть, думать и помнить, о чем хотел забыть с помощью алкоголя.

Как бы далеко и быстро ни бежала Катриона, она не могла скрыться от осознания своей непростительной глупости. В горле комом стояла боль от невыплаканных слез. Она даже не думала, куда бежит, лишь бы оказаться подальше от него.

Целых пять лет жизни Катриона потратила на обожание человека, которого не существовало в действительности. Она влюбилась в симпатичного офицера в новенькой, флотской форме. Но оказалось, что этот человек был не более чем призрак. Как будто под мундиром скрывался бесчувственный манекен. Ее ослепил тогда озорной блеск в глазах Саймона и сияющие позументы на его плечах. А теперь она бредет неизвестно куда, не видя ничего вокруг из-за слез.

Сердце Катрионы разрывалось от невыносимой боли при воспоминании, как долго она тешила себя наивными фантазиями. Ее посещали видения, как она прикладывает прохладную повязку к раненому лбу Саймона, как кормит его выздоравливающего с ложечки бульоном и он влюбляется в нее, тронутый до глубины души ангельской заботой. А сколько раз она прикладывалась губами к своей руке, воображая, что ее целует настоящий герой, как старательно выводила в своем дневнике красивую подпись «Катриона Уэскотт» или «миссис Саймон Уэскотт».

Простить Саймону вскрывшийся обман со спасением жизни капитана было бы легко, все-таки мушкетная пуля угодила в него по-настоящему. Но никогда в жизни она не сможет простить хладнокровную готовность разбить ее сердце, его безжалостные поступки, превращавшие в обман ту сладость на губах, которую ей дарили его поцелуи.

Катриона продиралась по лесу, с хрустом раздавливая тонкую снежную корочку и не замечая, как ветки деревьев больно хлестали по ее щекам. Увернувшись от разлапистых ветвей орешника, она сбежала по склону и оказалась на длинном каменистом холме, поросшем мхом и пестрым лишайником. Ей казалось, что она может добежать до вершины самого высокого места Северного нагорья, но силы покинули ее, и она остановилась, переводя дыхание.

Катриона ухватилась рукой за гладкий ствол осины и жадно вдыхала морозный воздух. Где-то вдалеке слышалось журчание горного ручья. Постояв всего несколько мгновений в неподвижности, она почувствовала, что дрожит от холода и усталости. Как бы ей сейчас пригодился наброшенный на плечи сюртук Саймона. Или даже сильные теплые руки, обнимающие ее тело.

Катриона снова двинулась в путь. Теперь она карабкалась по крутому склону холма, цепляясь руками за корни растений, выступающие из каменистой почвы.

Наконец она взобралась на вершину и очутилась на самом краю крутого обрыва. Слишком поздно оценив всю опасность, Катриона отчаянно замахала руками, тщетно пытаясь дотянуться до ветвей ближайшего дерева. С пронзительным криком, потеряв всякую надежду удержать равновесие, она полетела с обрыва прямо в ледяную воду ручья.

Невыносимый холод острыми когтями пронзил все ее тело. Несколько секунд Катриона была не в состоянии ни кричать, ни дышать, ни даже думать.

Летом этот ручей, вероятно, сильно пересыхал и лениво струился среди камней. Но сейчас это была полноводная река, вобравшая в себя потоки от тающего в горах снега. Когда Катриона вынырнула на поверхность, бешено колотя руками, откашливаясь и жадно хватая ртом воздух, течение отнесло ее уже далеко от места падения.

Вращаясь в потоке воды, словно легкая пробка, она приподняла голову и выкрикнула: «Саймон!»

Не важно, что он не хотел становиться ее героем. Сейчас Катриона могла надеяться только на его помощь.

Ведь это он всегда поддерживал ее в минуты одиночества. Он укрывал ее от холода, выступал в ее защиту перед дядей Россом, Элис и Эддингемом.

Собравшись с последними силами, Катриона открыла рот, чтобы вновь позвать на помощь, но успела лишь сделать отчаянный глоток воздуха. В следующее мгновение тяжесть набухших от воды юбок потащила ее вниз, отдавая на милость беспощадного потока.

Глава 13

«Саймон! Помоги мне, Саймон! Спаси меня!»

Уэскотт приподнялся и сел. Сердце его бешено колотилось, в ушах стоял умоляющий женский крик. Он стал прислушиваться, но тишину нарушали лишь веселый писк рыжей белки да его тяжелое дыхание. Саймон недоуменно провел рукой по лицу, словно пытаясь отогнать слабое эхо своего имени.

Должно быть, он просто заснул.

Господи, какими реалистичными бывают сны. Он только что блуждал по запутанным лабиринтам отцовского дома. Он был маленьким мальчиком, а затем сразу взрослым мужчиной. В памяти возникло видение промелькнувшей в полутемном коридоре женской юбки, в голове зазвучал смех матери, так часто являвшейся ему в тяжелых сновидениях. Но когда он пытался догонять ее, ноги с каждым шагом делались все короче, и вскоре он понимал, что по-прежнему остается совсем один.

Наверное, где-то под утро ему приснилось, что он все-таки сумел добежать до угла. Но там почему-то столкнулся лицом к лицу с холодным призраком Катрионы. Она с мольбой протягивала к нему руки, и с ее бледных пальцев сыпались лепестки розы, похожие на капли крови.

Поежившись, Саймон медленно поднялся на ноги. Все тело так задеревенело от холода, что казалось, ноги вот-вот заскрипят. Костер погас еще ночью. Во рту Уэскотт чувствовал отвратительную горечь. Вдалеке валялась на земле пустая бутылка из-под виски. Похоже, он сам отшвырнул ее туда в приступе раздражения. Когда робкие утренние лучи солнца коснулись лица Саймона, он понял, что его неестественно частое сердцебиение — пустяк в сравнении с тем, как сильно от боли раскалывается голова.

Уэскотт обхватил ладонями голову и простонал. В ответ раздалось жалобное мяуканье. Саймон открыл глаза и увидел неподалеку от груды одеял клетку для кур, в которой томился Роберт Брюс. По спине Уэскотта пробежал холодок. Конечно, Катриона могла покинуть его и уйти не оглядываясь. Но ни за что на свете она не бросила бы своего проклятого кота. Саймон понял, что ночью от пьянства на него нашло какое-то помешательство, иначе он ни за что не допустил бы, чтобы Катриона одна убежала в лес.

Он огляделся по сторонам, мутным взглядом пытаясь, что-то увидеть в зарослях.

— Катриона! — позвал Уэскотт. — Ты где, радость моя?

В ответ лишь тихо прошептали что-то качнувшиеся от порыва ветра сосновые ветви. Но смысл этого шепота не предназначался для человеческого понимания. Тогда Уэскотт направился в ту сторону, куда, по его смутным воспоминаниям, убежала Катриона. Но его тут же остановило жалобное мяуканье.

Выругавшись, Саймон все-таки вернулся, хорошо понимая, что именно этого ждала бы от него Катриона.

Вскоре Роберт Брюс был надежно привязан к дереву на длинном кожаном поводке, специально взятом хозяйкой в дальнюю поездку, и мог пользоваться некоторой свободой передвижения. Поводок даже позволял взобраться на дерево в случае появления хищного зверя. Кот недовольно блеснул желтыми зрачками на своего спасителя и принялся с аппетитом уплетать оставленную для него вяленую говядину.

— Можешь не зыркать на меня, неблагодарная тварь, — прикрикнул на кота Саймон. — Я скоро отыщу твою хозяйку, и пусть она снова нянчится с тобой, толстый мучитель.

Предоставив коту насыщаться едой, Саймон углубился в лес. Через каждые несколько шагов он останавливался и звал Катриону, хотя от таких усилий головная боль становилась совершенно нестерпимой. Может быть, она не отзывается на его крики, желая наказать Саймона за его поведение. Что ж, он это заслужил. Для человека, который всегда гордился умением обращаться с прекрасным полом учтиво и предусмотрительно, его действия этой ночью были совершенно недопустимыми и превращали его из наследника отца-аристократа в последнего ублюдка.