Грешная женщина

На порожке дворницкой стоял дядя Коля, покуривал, опершись на лопату. Вдовкин подошел к нему поздороваться. От дворника тянуло ядреным перегаром бормотухи.

— Никак, уже поправился, дядя Коль?

— Вчера в молочную завезли молдавского. Теперь уж разобрали, не спеши.

— Почем?

— Не помню. Я ящик отоварил. Не хочешь бутылочку?

— Не пью, дядь Коль.

— Чего так? Сердешко?

— Охоты нет. Ты опять, что ли, закурил?

— Да не-е… Так, для видимости. Слыхал, чего с Михалычем стряслось?

— С каким Михалычем?

— Ну как же… из пятого подъезда. Инвалидный «Запорожец» у него.

— А-а, — вспомнил Вдовкин. — Приплюснутый такой. С орденом ходил.

— Именно, что с орденом…

Оказалось, с Михалычем произошла большая незадача. Вышел он ночью по привычке проверить, целы ли колеса у «Запорожца». К нему привязалась кучка пьяных молокососов. Разглядели орден на лацкане: «Дай, дядя, поносить! Дай, дядя, поносить! Нам тоже хочется. Мы же дети!» Было их человек шесть, мальчишки и девочки. Михалыч, конечно, заартачился. Его вырубили какой-то железякой по башке. Потом пиками исковыряли. Но орден не тронули. Просто резвились ребятки, накурились какой-то дряни. Кто-то из разбуженных жильцов вызвал милицию. Ребяток отловили. Но пока то да се, пока приехала «скорая», Михалыч уже помер.

— Что характерно, — сказал дядя Коля. — Перед смертью все переживал насчет колес. Все ему чудилось, колеса сперли. Когда убедился, что колеса на месте, сразу и преставился.

— Его можно понять. Все же легче помирать, когда имущество цело.

— Я и то говорю. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Вернувшись из магазина, Вдовкин уселся у окошка с газетой. С увлечением прочитал в «Известиях» статью о приватизации. Башковитый журналист с добрым юмором описывал, как Лужков поссорился с Чубайсом. Не поделили они, естественно, московскую недвижимость. Каждый считал, что принадлежит она только ему одному, и у каждого были свои весомые резоны. В конце статьи журналист с горечью предупреждал, что если крупные демократы и дальше вот так будут цапаться из-за каждого куска, то вонючая фашистская оппозиция с присущим ей цинизмом обязательно использует семейную размолвку в своих гнусных политических играх. Не успел Вдовкин порадоваться прозорливости журналиста, как зазвонил телефон.

Звонивший представился Мишей Губиным, и когда Вдовкин сообразил, кто это, сердце у него екнуло.

— Да, Миша, слушаю.

— Не хотите прокатиться до Валентиновки, Евгений Петрович?

— Хочу, — сказал Вдовкин. — Вы их нашли?

— Они там на даче водку жрут.

— Что-нибудь взять с собой?

— Ничего не надо. Я от метро звоню. Подберете меня?

— Вы один, Миша?

— С вами будет двое. Не волнуйтесь, Евгений Петрович. Дельце плевое.

— Я не волнуюсь. Ждите. Через пять минут буду.

От Медвежьих озер и до самой Валентиновки так полило, точно небеса прохудились. Молнии скакали прямо по асфальту. Черные тучи надвинулись, как своды шахты. Похоже, природа решила наконец свести счеты с двуногими тараканами, опоганившими ее лоно. Вдовкин вел машину осторожно, на малой скорости, а многие водители пережидали обочь шоссе. Дворники не успевали сбрасывать воду.

— Такое же предзнаменование было князю Игорю, — усмехнулся Вдовкин.

— Ну мы-то с вами не князи. Или передумали?

— Нет, не передумал. Уговор дороже денег.

Он поставил Алеше условие: банк против убийц Плаховой. Алеша согласился. Но времени на розыск ушло больше, чем он предполагал.

— Извините, Евгений Петрович, — сказал Миша Губин. — Если хотите, не отвечайте. Вам доводилось убивать человека?

— Пока Бог миловал.

— А вот Пятакову доводилось. И не раз.

— Я понимаю, спасибо.

Больше они не разговаривали. Вдовкин, прорубаясь через гремящие потоки, размышлял, что из себя представляет Губин. С виду интеллигентный, приличный молодой человек, даже с налетом приятной, дорежимной архаики. Во всяком случае, никакой патологии. Ни торчащих клыков, ни садистских ухваток. Но по мнению Насти, а она никогда не ошибалась в людях, это был один из самых опасных и грозных боевиков в Москве. Может быть, самый опасный, номер один. Кто он такой? Что им руководит в жизни? Вдовкин думал об этом и одновременно удивлялся своему совершенно неуместному сейчас любопытству.

В очередной раз избежав гибели под колесами промчавшегося по встречной полосе «КрАЗа», въехали на узенькую улочку Валентиновки. Как по заказу, тучи укатили за горизонт, гроза истончилась, и на голубое небо взошло холодное оранжевое, осеннее солнце. Дачный поселок открылся взору, как пряничная панорама на японском слайде. Пустынные дворы, блестящая лаком дорога, пронзительная желтизна листвы — все чутко дышало покоем. Метров через двести свернули на грунтовый проселок, где образовался бурлящий, пузырящийся, стремительный водосток, машина сразу забуксовала, зафыркала, и Вдовкин выключил зажигание.

— Ну и хорошо, — сказал Губин. — Дальше пешочком.

Еще два раза сворачивали в проулки. Губин вел уверенно, точно бывал здесь раньше. У одного из высоких дощатых заборов остановились.

— Придется перелезать. Через ворота засекут. Вы как?

Сквозь щели забора был виден густой, неухоженный сад, где яблони росли вперемешку с березами.

— Перелезу, — сказал Вдовкин. Губин нагнулся и подставил спину, обтянутую нейлоновой курточкой. На нее Вдовкин взобрался, как на камень, но спрыгивая с двухметровой высоты, все же занозил себе ладонь. Губин слетел сверху мягко, как кошка. Отряхнулся, снял кроссовки и натянул на пальцы левой руки какие-то железные колечки. Он неуловимо изменился за эти мгновения. Теперь это был не тот благодушный, неторопливый, подчеркнуто любезный человек, который ехал с Вдовкиным в машине. Зрачки заледенели, из глаз исчезло всякое выражение. Движения были аккуратны, вкрадчивы. Беспощадный зверь на охотничьей тропе — вот кто скользил босиком рядом с Вдовкиным по мокрому саду.

К дому они вышли с фасада и остановились под нависшим над кустами сирени деревянным балконом.

— Готов? — спросил Губин, странно улыбаясь. Вдовкин молча кивнул. Губин подпрыгнул, уцепился руками за карниз и элегантным рывком перенес себя через балюстраду. В ту же секунду перегнулся вниз и протянул руку Вдовкину. Евгений Петрович почувствовал, как его кисть защемило точно в капкане и, охнув от головокружительного полета, ощутил себя уже стоящим на балконе.

Губин осторожно заглянул в окно: в комнате никого не было. Он просунул руку в открытую форточку, отодвинул задвижку и потянул раму. Они очутились в маленькой, по-дачному обставленной спаленке. Подойдя к двери, Губин приоткрыл ее на дюйм и начал прислушиваться. Прислушивался он долго, замерев в позе вопросительного знака. Потом они выскользнули в коридор. Здесь было еще три двери и деревянная лестница с резными перилами, уходящая вниз. Там, внизу, на всю мощность клокотал телевизор, и сквозь дикую рекламную какофонию еле пробивались ленивые мужские голоса. Слов нельзя было разобрать. Еще два шага — и огромный холл открылся перед ними как на ладони. За журнальным столиком спиной к ним перед экраном сидели двое мужчин. На столике пивные и водочные бутылки, закуска. На экране была теперь не реклама, а тягучая цветная порнуха, текущая из видака. При желании Вдовкин и Губин могли вместе с хозяевами прямо со второго этажа вдоволь насладиться пикантным зрелищем.

— Пятакова нет, шепнул Губин. — Это Гамаюнов и Петух, его клевреты. Ничего серьезного.

Он поочередно толкнул двери, расположенные в коридоре, все три были заперты.

— Жди здесь, позову.

Губин перемахнул перильца и спрыгнул вниз, на темно-коричневый палас. На звук прыжка Гамаюнов успел обернуться, а его товарищ нет. С ними обоими произошла неприятность, особенно с Гамаюновым. От удара губинской пятки он взвился в воздух, подобно петарде, и врубился черепом в светящийся экран, где как раз мускулистый негр прилаживал поудобнее пышнотелую блондинку. Петух с утробным писком ткнулся носом в столешницу и затих, широко раскинув руки, словно собирался плыть богатырским баттерфляем.

— Спускайся, — негромко позвал Губин. Евгений Петрович солидно сошел с лестницы, а Губин тем временем растворился в сенцах. Не успел Вдовкин сообразить, что делать дальше, как почувствовал, что в холле, кроме поверженных собутыльников, есть еще кто-то. Он резко оглянулся и увидел Пятакова, который возник из узкого прохода под лестницей. В опущенной к полу руке он сжимал пистолет. Каменное лицо его было невозмутимо.

— Здорово, орелик! — приветствовал он Вдовкина. — Ну и сколько вас?