Грешник
Шрифт:
Николас проводит рукой по лицу, а потом смотрит на меня.
— Мне нужно кое-куда съездить. Ты отвезешь меня?
Я замолкаю, мысль о том, чтобы отвезти его куда-нибудь, усиливает мои подозрения. Куда, черт возьми, ему могло понадобиться? Он мертв уже девять лет. Но любопытство берет верх. Мне нужны ответы. Может, так мне удастся что-то разузнать.
— Конечно.
— Дай мне десять минут. Позови Элли, она тоже должна поехать с нами.
При этих словах я расправляю плечи. Открываю рот, чтобы сказать ему «нет». Что он не будет говорить мне, что ей нужно делать. Николас ее не знает. Но, возможно, он прав. Ей нужно поехать с нами.
Наконец, я киваю. Со мной она в большей безопасности, чем здесь одна.
— Десять минут.
ЭЛЛИНГТОН
Син ведет машину, я сижу на заднем сиденье, а отец на пассажирском. Он сказал, что ему нужно куда-то ехать, и мне дали десять минут, чтобы одеться и сесть в автомобиль. Определенно, они не ладят.
Мы едем в машине уже больше тридцати минут, а Син с Николасом не сказали друг другу ни слова.
— Дальше направо, вот здесь, за углом, — наконец говорит мой отец, указывая на лобовое стекло.
Я смотрю на Сина, который небрежно положил запястье на руль. Он расслабленно сидит на сиденье, но по его напряженной челюсти я могу сказать, что он недоволен. Не знаю точно, что они наговорили друг другу после того, как я покинула гостиную, но это явно не было дружеской беседой. А может, Син злится на меня, что меня нисколько не волнует. Если кто и должен злиться, так это я.
— Вот здесь, — снова говорит отец, указывая на то, что напоминает подъездную дорожку.
Син притормаживает машину и поворачивает. Мы выезжаем на гравийную дорогу, по обе стороны заросшую травой. Местами она пробивается сквозь гравий.
Впереди виднеется дом. Он великолепен, или, по крайней мере, когда-то был таким. Одноэтажный, спереди только стеклянные окна, обшит черным сайдингом. Видно, что он старый. Давно забытые клумбы перед домом, оставленные умирать и заросшие сорняками.
Отец поворачивается и смотрит на меня.
— Тебе это знакомо?
Я хмурюсь из-за его странного вопроса, но первым заговаривает Син.
— Какого хрена это должно быть ей знакомо?
Мой отец продолжает смотреть на меня, игнорируя Сина, пока тот останавливает машину перед домом. Я качаю головой, зная, что он ждет от меня ответа.
— Нет.
— Николас, — рычит Син, выходя из машины и захлопывая дверь со стороны водителя.
Я вылезаю с заднего сиденья, а отец выдвигает для меня переднее.
— Просто любопытно, — неопределенно отвечает он.
Я хмурюсь, так как мне это не нравится. Я всегда представляла, каково это — иметь отца. Но до этого я думала, что он покончил с собой. Сейчас отец другой. Я вижу это по тому, как он ходит, как ведет себя. Я не вижу в этом ничего хорошего.
Мы поднимаемся по трем каменным ступеням, и отец наклоняется, поднимая некогда черный цветочный горшок, но со временем солнце окрасило его в уродливый серый цвет. Он достает ключ и отпирает входную дверь.
Дверь скрипит, и мы входим. В доме пахнет плесенью и затхлостью. Как будто он стоял заброшенным уже много лет. На самом деле это печально. Держу пари, когда-то он был просто великолепен.
— Последний шанс, Николас. Какого хрена мы здесь делаем? — требует Син.
Он встает передо мной, и мой взгляд опускается на его рубашку,
я вижу очертания его засунутого за пояс джинсов пистолета.У меня вспыхивают щеки, я вспоминаю, что Син делал со мной, когда был человеком в маске, которого я хотела преследовать до конца жизни. Теперь он мой муж. Забавно, что мечты сбываются так, как ты и представить себе не можешь. Жаль, что теперь мне хочется долбануть его по лицу.
— Я хочу кое-что посмотреть, — отвечает Николас и идет через дом.
Подойдя к какой-то двери в коридоре, он открывает ее, и перед нами оказывается лестница в подвал.
Отец идет первым, затем Син хватает меня за руку, подталкивая идти следом, а сам идет за мной, оставляя дверь наверху лестницы открытой для дополнительного света.
Делая последний шаг, я обхватываю себя руками и провожу ладонями вверх-вниз.
— Здесь холодно.
Син подходит ко мне сзади и обнимает, прислоняется подбородком к моей макушке, но я чувствую, насколько напряжено его тело. Он не доверяет моему отцу. Син не пытается согреть меня, он пытается защитить меня от неизвестности. Мой отец, очевидно, бывал здесь раньше, и не думаю, что нам стоит ему доверять. Кто знает, зачем он нас сюда привел.
— Ты что-нибудь узнаешь, Элли? — снова спрашивает отец, и я слышу, как Син раздраженно рычит.
Я хмурюсь, но оглядываю комнату. Ничего особенного. Старая выцветшая белая простыня накрывает что-то в центре комнаты. Кроме этого, здесь больше нет ничего, что могло бы быть важным.
— Нет.
Син убирает руки с моей груди, и я мгновенно скучаю по исходящему от него теплу. Он обходит меня.
— Николас…
— А что насчет тебя, Истон? Ты что-нибудь узнаешь? — прерывает его мой отец.
Син наклоняет голову, и его темные брови опускаются вниз от странного вопроса.
— Почему? А должен?
Вместо ответа отец подходит к белой простыне и сдергивает ее, открывая старый выцветший матрас. Он весь в пятнах. Полагаю, это пот и кровь. Некоторые кажутся темно-коричневыми, как газировка, но думаю, что это тоже может быть кровь. Не уверена.
— Не понимаю, — говорю я и смотрю на Сина.
Он напряженно смотрит прямо перед собой, его челюсть сжата, а руки сцеплены в кулаки.
— Син? — спрашиваю я, но он даже не моргает.
Подойдя ближе, я кладу руку ему на плечо, и он шарахается от меня.
— Син, что случилось? — спрашиваю я, глядя в его широко раскрытые глаза.
Я не понимаю.
— Что я упускаю? — спрашиваю я, не обращаясь ни к кому конкретно.
Син хватает меня за руку и тянет за собой, одновременно вытащив пистолет и направив его на моего отца.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
СИН
— Как, блядь, ты догадался привести нас сюда? — требую я, направив ему в голову тот же пистолет, из которого я убил Джеймса и трахнул его дочь.
— Син? — Элли хватает меня сзади за рубашку. — Что происходит?
Мы оба ее игнорируем. Николас засовывает руки в передние карманы, не заботясь о том, что я вот-вот выстрелю ему между глаз. Думаю, когда ты девять лет мертв для всего мира, смерть не имеет значения.
— Раньше я приходил сюда. Вообще-то, часто, — отвечает он, оглядываясь по сторонам. — Мне неприятно это признавать, но я приводил сюда женщин. Не именно сюда, а в этот дом.