Грешные ночи

— Но... но... Зачем он подсылал других демонов ко мне? Если бы меня убили, и он бы умер.

— Помнишь, Тэйн упоминал, что что-то не дает ему, да и другим возможности обладать тобой? Полагаю, что именно это препятствовало им нанести тебе смертельный удар.

— Но я... я просто не могу быть связанной с ним. — И тотчас она ощутила ожег в груди, как и всякий раз, когда... отрицательные эмоции... брали над ней верх.

Верно! Ожег повлиял на ее трансформацию, а эмоции будоражили ожог.

Она рассказала об этом Захариилу, и он кивнул произнеся:

— В этом есть смысл. Вопрос только в том, зачем демону понадобилось это. Без твоего согласия, понимания или мечтаний по этому поводу, он нарушил один из самых высоких духовных законов: "Доброй воли".

Что-то в его тоне заставило екнуть ее сердце...

— И ты вершитель этих самых законов, верно? — она помнила, что он говорил ей об этом при их первой встрече. И это может означать только...

— Нет, — ей показалось, что она вскрикнула, но слово было только тихим шепотом. — Нет.

— Да, — подтвердил он.

— Выходит ты будешь тем, кто приведет его приговор в исполнение?

На это раз он только молча кивнул.

Сердце снова сбилось с привычного ритма, поскольку она подозревала подобный ответ

— И каков будет результат?

Возникла длинная напряженная пауза. Он смотрел то вверх, то вниз, то влево, то вправо, словно желал оказаться где угодно, только не здесь.

— Смерть.

Каждая клеточка ее существа взбунтовалась при мысли об этом. Поскольку Захариил является блюстителем закона, он обязан будет убить демона, да — но в это случае он убьет и Аннабель.

— Каково это слияние..., — она осеклась, — заставившее меня превратиться в демона только через четыре года?

— Я наблюдал во что превращаются Повелители Преисподней, когда их демоническая часть одерживает верх, и собственные отрицательные эмоции опрокидывают их. Все, как ты описывала. Они утрачивают собственную человечность и не способны рассуждать здраво. Демон из облака знал, что случилось с тобой тогда, и таким образом он выдал тот ответ, который был ему выгоден.

— Я соглашусь, допустим. Я имела ввиду мою идею по поводу эмоций. И я не понимаю, как за четыре заполненных ужасом года, я не разу не превращалась, и вдруг "бум".

— Ты забываешь, что все четыре года тебя пичкали медикаментами, и те наркотики предназначались для подавления твоих скрытых эмоций. Даже когда, ты испытывала сильные эмоции, действие наркотиков их несколько притормаживало.

— Но я же жила какое-то время без них, — заметила она, цепляясь за надежду, что они оказались неправы.

— А еще ты была ранена, восстанавливалась. Была ослаблена.

Да, это действительно так.

— А как же насчет Воды Жизни?

— Она излечила твою человеческую часть и нанесла урон демонической, это так же замедлит твое преобразование.

И Аннабель от этого стало хуже, от того, что оба раза он напоил ее этим, не подходящим ей.

Надежда увядала. Ее подбородок вздрогнул, глаза наполнились слезами, которые она не желала, чтобы были пролиты. Аннабель являлась частично демоном. Ей хотелось кричать от несправедливости и собственной беспомощности.

"Спокойнее. Тебе нужно успокоиться"

— Я снова буду превращаться, — прохрипела она, хотя ответ ей был известен. Жар разрастался в ее груди.

— При наличии сильных отрицательных эмоций... да, полагаю, что будешь.

— Можно удалить эту демоническую часть из меня? Заменить на что-нибудь другое? — искра надежды снова проблеснула...

— Нет. Прошло слишком много времени... и она частично разрушена.

"Я не стану плакать. Не стану".

— Демон, которого ты тащила в лесу, впитал в себя эссенцию моего брата. Там же пребывала и часть меня. Но я не умер, когда он умер, потому, что ничего не успело укорениться. Мне удалось выудить безо всякого сопротивления эссенцию из его тела потому, что она признала меня. То, что помешено в тебе пустило корни, и стало бы сопротивляться. Оно не признало бы меня и не захотело бы любой моей части.

Она услышала то, о чем он промолчал: если бы он попытался освободить ее, это нанесло бы ей серьезный урон, или вообще бы убило ее.

— Я не боюсь ни боли, ни смерти. Вынь из меня демона. Сейчас же!

— Может тебя и не заботит собственная смерть, а меня заботит, так что я не стану делать этого. Никогда. Даже не проси.

Всего минута ушла на то, чтобы понять ту страстность, прозвучавшую в его ответе. Он все еще страдал от того, что выполнил подобную просьбу своего брата, и просто не мог вынести еще одной. Значит она больше не станет просить его об этом..

— Ч-что же тогда мне делать?

— Я отыщу Могущественного демона и запру его. — Захариил положил голову ей на колени и обнял за талию. Его тело начало подрагивать. — Я сожалею об этом, Аннабель. Так сожалею.

Она ощутила, как что-то теплое и влажное впиталось в ее одежду, и нахмурилась. Слезы? Нет. Нет, этот сильный гордый воин не мог разрыдаться.

— Ты запер бы его, а не уничтожил, не взирая на то, что велит тебе закон, и все приказы свыше?

— Для тебя я пойду на что угодно, — он поднял на нее свои заплаканные глаза с мокрыми от слез ресницами. Он плакал. — И я клянусь тебе, Аннабель, что не стану убивать тебя. И другому ангелу не позволю этого сделать.

И скорее всего сам будет казнен за собственное отступничество в результате.

— Не делай этого.

Захариил продолжал: — Так или иначе я отыщу демона, сотворившего это с тобой. Я запру его, — обнимавшие ее руки напряглись. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, и если ты не захочешь меня видеть, буду делать это втайне.

— Но я...

— Я наконец-то постиг то, — перебил ее он, — что пыталось донести до меня Божество на протяжении всех этих столетий. Я полагал, что я учился, а на самом деле поступал так, как мне было привычней.

— О чем ты говоришь?

— Об ущербе, который я нанес. Люди, которых я убивал или позволял убить, те что были одержимы демонами или заигрывающие с демонами, я считал их смерть оправданной. Но что, если они являлись подобными тебе? Невинными? Что если я уничтожил не только их, но и надежду тех людей, которым они были дороги, что они могут исправится? На самом деле, всегда есть надежда. Теперь я знаю это.

Он крепко сжимал ее, поскольку его рыдания усилились.

— Я сожалею, Анна. Не потому, что тебе стал известен мой грех. А потому, что он причинил тебе так много страдания.