Грешный
Шрифт:
— Да. Это был дом моей матери. Я проводил тут с мамой дни напролет, наблюдая, как она пишет или читает. Именно здесь я начал делать свои первые наброски. Мы сидели здесь вместе на протяжении многих часов, предаваясь своим тихим занятиям. Это единственные моменты, которые я едва ли смогу когда–либо забыть. Возможно, то, что я чувствовал в этой самой комнате, сидя рядом с мамой, и было счастьем.
— Поэтому вы и написали такой реалистичный портрет, пытаясь возвратить те прекрасные мгновения рядом с мамой.
— Да, полагаю, так оно и есть. Окно этой комнаты выходит на садовые деревья, и, когда они находятся в полном цвету, как сейчас, отсюда
Возможно, и приду, — тихо отозвалась Джейн, большим интересом разглядывая комнату. Тут и там были разбросаны пустые рамы, холсты… Рядом стоял мольберты, на них в беспорядке валялись баночки с красками, в которых были оставлены кисти. В центр комнаты стояла черная бархатная кушетка с золотым лентами и кисточками, которыми были украшены изогнутые подлокотники. Сзади кушетки располагалась черная лакированная ширма с нарисованными на ней розовыми цветами. В углу, у окна, стоял изящный столик из розового дерева. Над столиком висели миниатюры, изображавшие Мэтью в детстве и молодую женщину, которая, судя по всему, была его матерью.
Прохаживаясь по комнате, Джейн кончиками пальцев легонько дотрагивалась до картин и мебели, словно впитывая эту стильную, роскошную атмосферу. Чувствительность и ранимость, которые открывались ей в Мэтью, так не сочетались с его грубым, черствым панцирем, которым он обычно защищался от окружающего мира. Джейн и предположить не могла, что граф Уоллингфордский мог питать такие нежные чувства к своей матери.
— Мне было десять лет, когда она умерла, — произнес Мэтью хриплым голосом. Повернувшись к собеседнице спиной, он выглянул в окно, а потом продолжил, очевидно, с трудом найдя в себе силы вернуться к разговору. — Мать бросила нас — точнее, меня, — объяснил граф. — Отец сделал ее жизнь невыносимой. Понимаете, я был единственным способом матери хоть как–то влиять на отца. Я, мои успехи, мои неудачи заставляли его быть довольным или недовольным матерью. Если я вел себя плохо или был… глупым, отец считал, что это ее вина. Я изо всех сил пытался выглядеть таким, каким хотел видеть меня отец, — только ради матери.
Но я был лишь жалким неудачником. Это произошло незадолго до того, как отец полностью отвернулся от нее. Моя мать любила его, но эти чувства приносили лишь печаль, тоску. Я пытался заменить эту любовь своим теплым отношением, но она, в свою очередь, отвернулась от меня. Мать завела любовника, а потом убежала с ним. Я гнался за ней, мчался по дороге за ее каретой, умоляя вернуться. Но мама была непреклонна. Наконец силы иссякли, я мог лишь стоять и беспомощно смотреть, как повозка исчезает в дорожной пыли. Когда карета свернула за угол, упряжь сломалась, и экипаж покатился вниз с холма. Моя мать погибла, пытаясь убежать от меня.
Джейн подошла к Уоллингфорду и обняла его руками за плечи, прижавшись лицом к его мощной спине.
— Мэтью…
Все тело графа напряглось, и Джейн почувствовала, как дыхание застыло в его легких. Собравшись с духом, он отошел в сторону, неспособный принять ее близость или просто не уверенный в том, что это стоит делать.
Когда Мэтью обернулся и посмотрел на Джейн, в его глазах отчетливо читались боль и грусть. Но было в этих темно–синих глубинах и что–то неведомое, интригующее. Он вдруг сбивчиво, быстро сказал:
— Я желаю изменить условия нашего соглашения.
— Каким образом? — скептически отозвалась гостья, инстинктивно стараясь
не выдать охватившую ее тревогу.— Мне бы хотелось получить право просить у вас об одолжении — вместо вопроса. И вы сможете сделать то же самое в отношении меня.
Сбитая с толку, Джейн долго смотрела на Уоллингфорда, пытаясь понять, что именно он просит у нее.
— Мне показалось, что вы хотели написать мой портрет. Именно этого вы и хотите взамен ответов на ваши вопросы?
— Да, и я все еще мечтаю написать вас. Однако хочу… — Он закашлялся и стащил с горла платок — хочу другого.
— Я не собираюсь спать с вами. Граф скользнул по ней знакомым цепким взглядом.
— Выходит, вы невинны, Джейн?
Любая другая женщина наверняка была бы оскорблена подобным вопросом, но только не Джейн. Очевидно, что этот вопрос мог прийти на ум Мэтью, особенно после событий в карете и недавнего происшествия в коридоре, с Терстоном.
Она отошла назад, к дивану, и провела пальцами по мягкому ворсистому бархату.
— В физическом смысле да, я все еще невинна. Но так ли я целомудренна на самом деле? — Джейн грустно улыбнулась и принялась расхаживать вдоль дивана, осторожно глядя на Мэтью. — Нет, боюсь, меня трудно назвать невинной. Я видела такие вещи, которые не должны видеть женщина или ребенок. Я жила в таких места, где не может жить человек. Моя невинность, если она вообще у меня когда–либо была, отняли в тот день, когда отец бросил мою мать, а заодно и меня…
Джейн ненадолго замолчала, ее пальцы, впившиеся в черный бархат, побелели от напряжения.
— После того как он бросил нас, мне пришлось на своей шкуре узнать, что такое ад.
— И вы по–прежнему собираетесь оставаться девственницей?
— Да.
— И как долго?
— Пока я не буду готова расстаться со своей невинностью.
— Вы ждете замужества, верно?
— Нет. Я жду любви. — Подняв глаза, она неожиданно увидела, что граф стоит прямо перед ней. — Вы, вероятно, находите это забавным? Кто–то вроде меня ждет любви! Даже я сама понимаю, как это глупо! Любовь — такая непостоянная вещь, и все же я не могу не желать ее всею душой. Я не знаю почему, но это последнее из желаний, идущих еще из детства, которое я никак не могу отогнать от себя.
Джейн тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от былых мечтаний, и улыбнулась:
— Я берегу единственную ценную вещь, которая у меня есть, для мужчины, которого полюблю. И он не должен обязательно быть моим мужем, он не должен даже любить меня. Главное, что я должна любить его. Такова цена моей девственности.
— Подобно большинству женщин, вы путаете любовь с сексом.
— Неужели?
— Да. Вам не нужно любить, чтобы заниматься сексом.
— Допустим, но партнер должен вам, по меньшей мере, нравиться.
Уоллингфорд грубо фыркнул в ответ и отошел к окну. Там он надолго застыл, вглядываясь в темное небо:
— Нет, он может вам даже не нравиться.
— Я не могу поверить, что такое возможно…
— Да знаете ли вы, скольких я вот так трахнул! Тех, кого терпеть не мог, кого я до сих пор ненавижу… — Граф запнулся, будто поймав себя на том, что говорит то, что должен держать при себе. Несколько секунд в комнате царила тишина, прежде чем он заговорил снова. — Я не буду высмеивать вас за эти мысли о любви, если вы не будете глумиться надо мной и моими взглядами по тому же самому вопросу. И одолжения, которые я хочу у вас попросить, не будут связаны с сексом — со мной ваша девственность в безопасности.