Greta oto

Было так тихо, что девушки скоро смолкли, невольно поддаваясь могучей власти тишины, нарушаемой лишь мелодичным шумом водопада и редкими криками сов, ещё хрустом снега под ногами. Помогая друг другу преодолеть последний крутой и скользкий спуск, Тина и Куинни замерли перед падающим в черноту, кажущимся невесомым потоком. Их тёплое дыхание превращалось в белый пар и крохотными облачками поднималось в звёздное небо. На какое-то мгновение Тине захотелось шагнуть вперёд и обрушиться вместе с прозрачной водой в бездну, превратиться в одну из искристых капель, остаться навсегда счастливой. Если бы рядом, и вообще в её жизни, не было Куинни, она так и поступила бы, без сожаления и с радостью.

Где-то внизу, под горой, между плотно сомкнутых еловых ветвей мигал тусклый красноватый огонёк, и сёстры от нечего делать долго решали, костер ли это, свет ли в окне домика немагов или что-нибудь другое… Тина глядела на этот прыгающий огонь, и ей казалось, что он подмигивает, потому что знает о поцелуе…

Придя к себе в дом Птицы-гром, она погрела озябшие руки у камина в гостиной, поскорее разделась и забралась в постель под тёплое одеяло, устроила в ногах грелку. Однако заснуть не смогла. Поворочавшись, задёрнула полог, чтобы не будить соседок; зажгла у изголовья свечу и попыталась погрузиться в чтение “Быт и нравы колдунов коренных племён Северной Америки”. Но не понимала ни строчки в любимой и выученной почти наизусть книге. “Кто же он?” — думала Тина, рассеяно разглядывая рисунки самых сильных индейских оберегов и ловцов снов. Бизон — тепло, сытость и защита, волк — свирепость и бесстрашие в поединке, интуиция, орёл — власть, медведь — сила… Шея, плечи и даже грудь, казалось, всё ещё были вымазаны душистым маслом, на губах пульсировал трепетный холодок, в сердце — смятение и необычная вибрация. Ко всему ещё и сосало под ложечкой. В воображении мелькали мужские крепкие плечи и сильные руки, чьи-то искренние влюблённые глаза и горячие мягкие губы. Она старалась остановить внимание на этих образах, а они прыгали и расплывались, играли с ней, дразнили, прятались за складками полога и между книжных страниц, превращались в тени. Закрыв глаза, Тина услышала торопливые приближающиеся шаги, шорох отодвигаемого занавеса, звук поцелуя. И в плену душистого горьковато-дымного, сухого и жаркого аромата, таинственного, как сама ночь, беспричинная радость овладела ею. В мыслях и в груди зашевелилось что-то сокровенное, совестное. Отложив книгу, Тина укрылась с головой и, свернувшись калачиком, стала собирать в воображении кружащие вокруг неё образы и соединять в одно целое. Ничего не получилось. Чувствуя в теле бешеный жар, после недолгой борьбы с собой она легла на спину, опустила руку между ног и принялась неторопливо, прислушиваясь к малейшим импульсам и оттенкам желания, ласкать себя, другой рукой ощупывая возбуждённые соски. Щёки горели от смущения и возбуждения. Порпентина самой себе казалась преступницей, но с упоением и упрямством маньяка продолжала ловить новые, ни с чем несравнимые, удивительно приятные ощущения, накрывавшие её волнами сладостной дрожи и словно поднимавшие над кроватью, над крышами замка, уносившие высоко-высоко. К мечтам о любви.

Скоро она уснула, и последней мыслью было то, что кто-то обласкал и обрадовал её, что в жизни совершилось нечто необыкновенное, глупое, несуразное, возможно, неправильное, но чрезвычайно хорошее и радостное. Эта мысль не оставляла Тину и во сне.

Когда она проснулась утром от гомона соседок, ощущения экзотического масла на плечах и волнительного холодка на губах уже не было, но радость по-вчерашнему волной ходила в груди. Тина шумно раздвинула полог, с восторгом поглядела на окна, позолоченные редким зимним солнцем, и нырнула обратно в уютную норку своей постели. Девчонки уже убежали и громко что-то обсуждали в гостиной. Наверное, делились впечатлениями о бале и рассматривали подарки. Никто не мешал ей основательно погрузиться в новые, приятные мысли. Сначала Тина хотела убедить себя в том, что история с поцелуем может быть интересна лишь как маленькое, таинственное, абсолютно лишённое ценности и важного подтекста приключение, ничтожное настолько, что и думать о нём серьезно по меньшей мере глупо; однако скоро она махнула рукой на здравый смысл и самозабвенно отдалась мечтам… Воображала себя в жарко натопленной низкой избе, в мутные крохотные оконца заглядывала тайга, на огромной печи ворочался её мильёночьек Соловей, в подвешенной к потолку люльке сладко посапывали их медвежатки, на столе исходила ароматом горка блинов. Потом видела себя у очага в хижине, покрытой пальмовыми листьями, за порогом плескалось тёплое море, по пляжу сверкали пятками голопопые и кучерявые смуглокожие детишки; Луис, усталый, поцарапанный, но довольный, возвращался с охоты и бросал ей под ноги шкуру ягуара и россыпь ракушек, нежно обнимал за талию. Костюмированные картинки мелькали калейдоскопом, будоража экзотическими красками, звуками, запахами, ощущениями. Вдруг в их чехарде мелькнуло лицо совсем незнакомого парня, с неопределёнными чертами и застенчивой, но очень заразительной улыбкой; он брал Тину за руку и вёл в какое-то удивительное место, такое странное, что просто не может существовать на земле; что-то увлечённо рассказывал, нежно поглаживая её пальцы своими, склонялся к плечу. Над ними высоко-высоко в синем небе мирно кружила птица-гром. Тина представляла диковинных зверей, войну, страшные разрушения и разлуку, потом — встречу, ужин с мужем и детьми, большой, покрытый клетчатой скатертью стол в уютном доме, фарфоровые чашки, чай с молоком, за окошком — изумрудный газон, на котором, звеня бубенчиком, пасётся кто-то забавно неповоротливый, отдалённо похожий на носорога…

Этот последний образ (не “носорог”, конечно, а парень, чьего лица она так и не разглядела, но была уверена, что оно ей очень нравится) остановился в мозгу и уже не оставлял Тину.

“Всё, о чём я, оказывается, на самом деле мечтаю и что мне кажется невозможным неземным везением, в сущности, очень обыкновенно, — думала она. — Всё это обыденно, даже заурядно и переживается многими… Семья, любимый заботливый и понимающий муж, детишки, интересное и полезное дело. Свобода быть самой собой. Окружающий мир не так уж и враждебен, не обязательно постоянно маскироваться от опасных недоброжелателей; посылая нам обидчиков, он тут же сталкивает нас с друзьями, помощниками и с теми, кого можно полюбить, с кем можно разделить маленькое счастье, тем самым многократно умножив его. Я особенная, но в то же время такая же, как и все, и рано или поздно переживу то же самое, что и все. Если буду точно знать, чего именно хочу”. Мысль, что она не Грета Ото, а обыкновенный человек, не несущий на себе печать непреодолимых проклятий и горького рока, и что жизнь её обыкновенна, местами очень даже хороша, обрадовала и подбодрила Тину. Она смело рисовала своё будущее и своё счастье, ничем не стесняя воображение…

………………………………………….

1) Greta oto

2) По правилам образования полных английских имён второе имя Порпентины не совпадает автоматически с именем её матери, но в этом фф совпадает.

3) Понятно, что американцы произносят сложные для их произношения фамилии российских магов на свой манер, но в тексте эти фамилии даны «по пашпорту».

4) Не-маги изобрели цветной лак для ногтей примерно двенадцатью годами позже, возможно, подсмотрели у колдуний.

Комментарий к -1-

Ещё одно отречение: права на персонажей и события, с ними происходящие, частично - стилистика, а так же все прочие возможные и невозможные права принадлежат авторам первоисточников целиком и полностью. В тексте главы использовались прямые отсылы к Чехову.

========== -2- ==========

Год, наполненный множеством разнообразных событий, пролетел так незаметно, что Порпентина неподдельно удивилась, увидев над Нью-Йорком первый снег. Как, уже зима?! Опять? Скоростно сменяющиеся названия месяцев на календаре почему-то не ассоциировались её мозгом напрямую как бег времени. А когда она сегодня ранним утром, как обычно спеша на занятия, выскочила из дома и, кутаясь в тонкое пальто, бежала к станции метро, то вдруг едва не упала. Поскользнулась. Ого, а лужи-то замёрзли, мостовые превратились в конькобежные дорожки. Вдобавок ко всему посыпал колючий, похожий на сахарную крупку снежок. Тина остановилась и выставила ладонь. На перчатку падали уже не капельки — ещё не снежинки. Придерживая шляпку, она задрала голову и улыбнулась хмурому небу. Улыбаться тем, у кого плохое настроение, улыбаться, даже если у тебя самой настроение ещё хуже, улыбаться хотя бы совсем чуть-чуть, лишь краешками губ, но улыбаться — такое нелёгкое задание Порпентина Голдштейн дала себе и справлялась с ним безупречно. Она вообще с самого детства превосходно выполняла любые задания, которые ей поручали (родители, тётушка Элисса, профессора в Ильверморни и в Колледже мракоборцев), и, подметив эту свою черту, решила ею воспользоваться: когда хотела добиться успеха в каком-то сложном деле, сама себе же его и поручала. Почти всегда срабатывало…

“Год. Прошёл год, — весь день крутилось у неё в голове. — А чего я добилась? Конечно, если объективно, то многого, но не главного. Успешно сдала выпускные экзамены, не дала завалить их Куинни, так некстати с головой погрузившейся в пучину очередного романа, получила аттестат, добилась зачисления в Колледж мракоборцев — несмотря на достаточные для поступления туда баллы и отменные характеристики, от девушки поначалу даже заявление категорически не принимали, проклятые сексисты! Да, отучившись первый семестр, доказала всем и, главное, себе самой, что могу стать мракоборцем не хуже, а то и лучше многих парней и выбрала правильный путь в жизни, свой. А что до всего остального, о чём грезила ночами, то… Ох, ну, не всё сразу? Наверное, так? Жизнь — долгое мероприятие, и, возможно, Тина Голдштейн ещё встретит своё счастье. Когда-нибудь. Нет, не так, не возможно, а непременно встретит, будет его ждать, караулить и, как только заметит на горизонте, сразу подкрадётся к нему потихонечку с волшебной палочкой наизготовку и — хоп! — цапнет за руку, защёлкнет магические наручники, громко и с выражением прочитает ему его права и препроводит в Отдел магического правопорядка… Ой, с этими протоколами задержания у меня совсем крыша едет. Говорят, что экзамен по магправу в этом году будет принимать сам Персиваль Грейвс…” Вспомнив своего бывшего преподавателя ЗОТИ, декана Второго дома Ильверморни, а теперь заместителя директора отдела МАКУСА, Тина испытала странное волнение и забыла, сколько раз уже помешала настой миддлемиста, который третий час подогревала по особой схеме для зачёта по зельеварению. Шестьдесят три или шестьдесят четыре? Вот же гадство, вся работа насмарку! Неужели придётся переваривать? Как не хочется в первый этой зимой снежный вечер задерживаться допоздна в колледже. Ругая себя за невнимательность, Тина с завистью посмотрела на других студентов (некоторые уже приготовили свои зелья и собирались домой, а иные были недалеки от этого), тяжело вздохнула и понесла выливать испорченное варево. К повторной работе над настойкой она приступила максимально сосредоточенно и прогнала из головы все лишние мысли. Не позволила себе отвлечься даже на звук шагов, приблизившихся в давно опустевшей лаборатории.

— Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, — теперь она считала вслух каждый поворот ложки в большой стальной миске и мысленно загибала пальцы, — шестьдесят семь. Стоп. — Быстро вынула ложку из густого настоя, подождала, пока стрелка секундомера прыгнет двадцать раз, добавила заранее точно взвешенную порцию порошка мышецвета и накрыла крышкой.

— Отлично, мисс Голдштейн, — раздалось за спиной. — По запаху вашего зелья могу сказать, что оно удалось. Вы ведь готовили настойку для Сыворотки правды? Уверен, зачёт у вас в кармане.

Неподалёку стоял Персиваль Грейвс и улыбался одними глазами. Тину всегда удивляло, как его глазам удаётся жить отдельно от остального лица, почти всегда предельно серьёзного. Плотно сомкнутые губы, волевой подбородок, решительный взгляд человека, привыкшего всё держать под контролем, а сами глаза — два смеющихся лукавых огонька, похожие на светлячков пакваджи Клементина.

В присутствии Грейвса Порпентина почему-то терялась. Не сказать, что часто видела его, особенно так близко, как сейчас, скорее наоборот. В школе — только на уроках, на расстоянии, и то лишь на шестом и седьмом курсе, последние полгода — больше мельком. Она понимала, что после колледжа придётся работать под его началом, и не знала, рада ли этому. Персиваль Грейвс был очень сильным магом, одним из сильнейших, которых Тина знала лично, заслуженно пользовался уважением и в Конгрессе, и у учеников, но немного… пугал Тину. Чем? Этого она точно не могла сказать. Может быть, тем, что нравился ей?

Взгляд Грейвса стал вопросительным, и лишь теперь Тина сообразила, что, так ничего и не ответив, стоит и таращится на него. Тут же покраснела и начала быстро убирать на столе.

Гревс, вероятно, по-своему истолковав её суетливые действия, сказал:

— Не торопитесь, мисс Голдштейн, за то, что вы задерживаетесь после занятий, вас никто не накажет, наоборот. И на мой экзамен приходите пораньше, так у вас будет больше времени подготовиться, договорились? — Он улыбнулся, на этот раз не только глазами, так, будто беседовал со старинной подружкой; едва не подмигнул. Тина стояла перед ним столбом и была готова провалиться сквозь землю. Но до земли с десятого этажа было слишком далеко…

— С вами всё в порядке? — насторожился Грейвс. Онемение обычно прекрасно умеющей говорить, в последнее время так вообще бойкой девушки его явно озадачивало.

Та поспешила отмереть:

— Нет. То есть да. Всё в порядке, просто я немного простудилась, горло, знаете ли, болит. — Она старательно кашлянула. Её голос и правда чуть осип, так что притворяться не пришлось.

— Печально. Скоро ведь Рождество, лечитесь и берегите себя. Да… — Грейвс, уже собравшийся уходить, остановился вполоборота, будто что-то вспомнив, и, странно, слишком пристально взглянув на Тину (отчего она почувствовала себя раздетой. Кошмарно!), вынул из внутреннего кармана пиджака длинную открытку. Протянул ей. — Не хотите ли, мисс Голдштейн, навестить Ильверморни? Приглашение на Рождественский бал, в этом году он обещает быть особо пышным, ожидается много гостей из Конгресса, бывших учеников. Думаю, вам будет приятно снова побывать в школе. А учащимся полезно пообщаться с выпускницей, решившей посвятить свою судьбу борьбе с магическими правонарушениями. — Грейвс говорил совершенно серьёзно, а Тине казалось, что он насмехается над ней, правда, не зло, а по-доброму, как друг, подтрунивает. И смотрит прямо в глаза, словно прицеливается, хочет что-то в них разглядеть или отыскать.