Гретель и тьма

– Уберите его! – кричу я и колочу дядю Храбена кулаками.

– Не волнуйся, Криста, – кричит он поверх шума, – ничего такого не случится. Ну пара укусов – если только песик не окажется лучше, чем я думал. Это ж тренировка для юного Князя, вот и все. Всем собакам надо с чего-то начинать. – Он ждет еще миг-другой, а меня держит, чтоб я не лезла помогать Даниилу, а потом склоняется и шепчет мне на ухо: – На этот раз я отзову пса, Криста, если ты дашь мне слово, что завтра ко мне придешь. Отныне тебе придется быть послушной девочкой и делать, что я тебе велю. Иначе…

Я киваю, не говоря ни слова. Дядя Храбен пинает Князя Тьмы и выкрикивает приказы, покуда снова не пристегивает пса.

Когда он уходит, в тишине слышен только плач Даниила да тихий стук сумасшедших женщин в стекло. Я превратилась в камень – в статую с глазами, упертыми в небо, они смотрят, как надо мной меняются местами дым и облака.

Одиннадцать

Когда вода из уличной колонки обожгла исцарапанное лицо и руки, Беньямин вскрикнул так громко, что Гудрун выбралась из своего теплого угла за печкой.

– Кто там? Ох. – Она опустила тяжелую сковородку. Оба посмотрели на его ноги. – Ты глянь на себя. А со штанами что стряслось? Хорошие были штаны, носить не сносить, а ты на них все колени продрал.

У унижения свой особый кислый вкус. Он поднялся у Беньямина в горле желчью – вспомнился вовек незабываемый переход через площадь, ползком, на четвереньках, как кающийся грешник, груженый, как осел, травимый, как собака, его пинали и били, в него плевали, а дым грозил удушить. Шквал оскорблений и ударов сыпался на него с новой силой, как только он пытался встать. Они заставляли его ползти, лицо – едва ли в дюйме от грязных булыжников, пока у них не появились новые жертвы. Наконец его отпустили, и он добрался до стены, вслепую цепляясь за щели в неровной кладке, как-то поднялся на ноги. Бросил украдкой взгляд за плечо и увидел, как его обидчики столпились вокруг группы нищих кучерявых Ostjuden [94] . Что он мог поделать? Беньямин, презирая себя, убрался прочь. Трус.

94

Восточные евреи (нем.).

– Ты дрался, – торжествующе постановила Гудрун. – Ну погоди, вот хозяин-то узнает…

– Отстань, – рявкнул Беньямин, промокая кровоточащие ноги старой тряпкой. – Давай беги докладывать, если хочешь. Мне плевать.

– Ничем ты не лучше беспризорников. Драться да куролесить…

Беньямин озлобленно уставился на нее.

– Там головорезы буянят в Леопольдштадте. На меня тоже напали.

– Ох. – Гудрун притихла. – Тогда… – Она открыла дверь. – Видимо, тебе лучше выйти на свет. Стой там. Дальше не ходи. Тут пол мытый.

– Я не могу… – Кухня на миг почернела. Беньямин качнулся вперед и схватился за стол. Лили, чистившая серебро, вскочила поддержать его.

– Что он наделал? Дай я посмотрю.

– Прочь с дороги, девонька. – Гудрун отпихнула ее и схватила Беньямина за голову обеими руками – поглядеть на разодранную кожу. – Это нужно промыть, а еще сверху приложить мою примочку из календулы, чтоб вытянула грязь. Ты в том паршивом месте мог подцепить что угодно. – Она подтащила стул. – Сядь.

– Нет. – От проявлений ее грубой заботы Беньямин весь сжался. – Все в порядке. Сам разберусь.

– Как хочешь. На таком-то уродливом лице шрамом больше, шрамом меньше.

– Беньямин не урод, – возразила Лили. Гудрун пренебрежительно фыркнула, но Лили, не обращая внимания, погладила его по щеке, он подался к девушке. – Это же он, да? Надо было предвидеть, что он не сдержит слово. Я сделала все, что он… – Тут она умолкла: в дверях возник Йозеф.

– Что происходит? – Доктор увидел, в каком ужасном состоянии Беньямин, и глаза у него расширились. – Как это произошло? Не надо, не отвечай. Пойдем со мной. Без вас, Лили, – мне нужно поговорить с Беньямином один на один.

– Никуда ему нельзя в этом состоянии идти, – восстала Гудрун.

– Я бы сказал, это все надо промыть. – Йозеф взял Беньямина за руку. – Принесите горячей воды и найдите чистую одежду. У Беньямина размер, как у Роберта.

– Сколько, они думают, у меня рук? – спросила Гудрун в потолок. – Похоже, чем больше я делаю, тем меньше со мной считаются.

Беньямин оказался в видавшем виды кожаном кресле в кабинете у доктора, но как очутился здесь, вспомнить не смог.

– Не пытайся говорить, – сказал Йозеф. – Давай тебя сначала осмотрим. – Он вгляделся юноше в глаза. Далее последовала чрезвычайно неприятная процедура промывки ободранных коленей и извлечения оттуда грязи, после чего доктор применил разнообразные снадобья – все жгучие, но, вероятно, не сильнее, чем сомнительная припарка Гудрун. Йозеф, по крайней мере, обращался с ним бережно.

Когда они закончили, у Беньямина случилась еще одно помрачение. Может, задремал. На сей раз, когда он открыл глаза, над ним стоял Йозеф, держа в руках мягкую белую сорочку и брюки.

– Эти должны подойти. – Он сунул юноше в руку стакан вина. – Выпей. Поможет.

– Спасибо, сударь. Простите, что от меня столько беспокойства. – И Беньямин вновь свесил голову на грудь. Поддерживать ее стоило неимоверных усилий.

– Пустяки, – взволнованно отозвался доктор. – Что стряслось? Ты ходил в клуб. Кто-то из тамошних это тебе устроил?

– Нет. Это было потом. – Беньямин сделал несколько глотков вина. Острое Weifigipfler [95] его несколько оживило, но он слишком устал и не готов был излагать всю историю целиком. – Я познакомился кое с кем… в клубе. Завтра нужно будет пойти туда снова, разузнать побольше. А оттуда я отправился повидать Хуго Бессера, ну вы знаете, журналиста… подумал, может, он что-то уже знает. Но так к нему и не добрался. В Леопольдштадте беспорядки, сударь, на сей раз вовсе скверные. Какие-то бандиты громили лавки, поджигали дома, нападали на людей. Из того, что я видел, все насилие досталось… – он помялся, – …нашим людям, сударь, евреям. – И вновь голова у него повисла.

95

Сорт немецкого белого вина.

Йозеф потянулся к нему, взял за подбородок, заглянул в лицо.

– По голове били?

Юноша кивнул.

– Когда схватили, они… меня пинали.

– Понятно. – Йозеф выпрямился и принялся ходить взад-вперед по комнате. – Я нечаянно услышал, что сказала Лили. – Он глубоко вдохнул. – Она сказала – возможно, это не в точности ее слова: «Надо было предвидеть, что он не сдержит слово. Я сделала все, что он от меня хотел». – Йозеф поправил портрет. Провел пальцами по верхней планке рамы, проверил, нет ли пыли, после чего развернулся и в упор посмотрел на Беньямина. – О ком это она? Как зовут этого человека? О каких обещаниях речь? И почему ни один из вас об этом ничего не говорил?

Беньямин вздохнул.

– Яне знаю, о чем она. – Но что-то в этом было. Оно висело прямо над бритвенным лезвием памяти, и чем старательнее он пытался ухватить, тем дальше оно отступало. – Не знаю, – повторил он. – Может, это опять ее… ну, это, сказки… вроде той бессмыслицы, что она сделана из часовых колесиков или что ей не надо есть?

– Хм-м, – отозвался Йозеф. Он сел и долил им вина. – Расскажи мне подробнее, что там случилось в Леопольдштадте. Кто были нападавшие? Христианские социалисты? Люди Лютера? – И, не дожидаясь ответов, продолжил: – Этот глупец уже четыре года нас предупреждает.