Гретхен
Шрифт:
Гретхен обработала еще семь углов и начертила три треугольника со всеми полагающимися биссектрисами – правда, биссектрисы аккуратно сошлись в центре почему-то только в одном. Справившись с математикой, Гретхен выдвинула нижний ящик стола и достала «Придворные страсти». Она открыла книжку на том месте, где у нее была загнута страница, а для прикрытия положила рядом промокашку из тетради по математике, чтобы в случае чего быстро спрятать постыдное чтиво. А то вдруг еще мама, наотжимавшись, решит заглянуть к Гретхен в комнату и застукает ее за этим занятием. Конечно, никто не запрещал Гретхен читать дешевые романы из жизни благородных семейств. Просто,
Она погрузилась в чтение:
«Глубокая печаль сумрачной тенью легла на правильные черты Астрид фон Гоэнлоэ, когда граф Бодо фон Эссельфинг с язвительной усмешкой на устах отвернулся от нее. Сердце несчастной трепетало, а душа говорила одно: „Он негодяй, но я люблю его! Люблю!“»
Гретхен в ужасе прикрыла страницу промокашкой. В ужас она пришла от того, что осознала: читая о графе Бодо фон Эссельфинге, она представляет себе Флориана Кальба. В ее воображении книжный граф как две капли воды был похож на Флориана! А еще эта дурацкая промокашка с настырными вопросительными знаками: почему от его насмешек ей стало грустно? Почему она не рассердилась, а расстроилась?
Гретхен резко вскочила, хотя обычно никогда не вскакивала с места как ужаленная. В следующую секунду она уже стояла перед большим зеркалом. Перед зеркалом она тоже никогда особо не стояла. У нее не было привычки разглядывать себя. Теперь же она стала внимательно всматриваться в свое отражение. Серо-крапчатые глаза, курносый нос, кудрявые волосы… Ей показалось, что лицо у нее довольно правильное, всякие «черты» имеются и даже глубокая печаль с сумрачной тенью обнаружились. Если рассуждать логически, то сам собою напрашивался вывод: ее сердце целиком и полностью принадлежит Флориану Кальбу! Она любит его! Вот почему в ее душе нет ярости, а только печаль. Вот почему в чертах Бодо фон Эссельфинга она видит Флориана! Все ясно как дважды два!
Сумрачная тень на лице Гретхен как-то вдруг совсем потемнела и стала, можно сказать, просто черной.
– Ёлки-палки, стрекоза, забодай тебя коза! – пробормотала она, продолжая смотреть на себя в зеркало.
Так ругалась цветльская бабушка, если ей что-то очень не нравилось. Других ругательств Гретхен не знала, да и поводов для подобных выражений у нее в жизни, пожалуй, не было. Она вообще отличалась спокойным, мягким характером.
Глава третья,
в которой папа легкомысленно игнорирует мамины новые привычки, Гретхен поневоле тесно общается с Флорианом Кальбом, а Магда выдает сногсшибательную новость, но ее никто не принимает всерьез
Вечером, когда папа вернулся с работы, мама продолжала вести себя странно. Вместо того чтобы, как обычно, поприветствовать папу словами «Здравствуй, дорогой!», она только промычала свое «м-м-м», а на его вопрос, как прошел денек, ответила таким же мычанием. Папа удивился и принялся теребить усы. Его загогулины напоминали теперь настоящие вопросительные знаки.
– И так сегодня весь день! – пожаловалась Магда. – Даже в дурака ни разу не сыграли! Хотя я написала все предложения и сосчитала все кружочки!
Магда уже больше месяца ходила в школу и полагала, что четырех часов сидения за партой для общего развития вполне достаточно. Она искренне не понимала, зачем еще
и дома писать дурацкие предложения о какой-то Соне, у которой, видите ли, косы, и про сосну, у которой сук, и вдобавок пересчитывать по отдельности синие и красные кружочки, – это ее глубоко возмущало. Вот почему мама заключила с ней соглашение: за каждое сделанное упражнение по чистописанию и за каждую порцию пересчитанных кружочков полагалась партия в дурака. До сих пор мама честно выполняла условия договора.Папа потеребил еще немного усы, усадил Магду к себе на колени, чмокнул ее в макушку и громко сказал:
– Пора ужинать!
Мама достала четыре тарелки, приборы и накрыла стол в гостиной. Потом принесла из кухни кастрюлю с гуляшом и целую миску макарон. Под конец поставила на стол четыре стакана, бутылку апельсинового сока и – чашку с чаем. Папа потянул носом: аппетитный запах гуляша и макарошек его явно воодушевил, и он радостно навалил себе целую тарелку.
– Ну как твой живот? Не утихомирился? – спросил он с озабоченным видом.
Услышав очередное «м-м-м», он решил, что живот еще болит. Папа нагрузил на вилку увесистую порцию гуляша и отправил ее в рот, стараясь по дороге ничего не растерять. Но не успел он как следует прожевать эту первую «загрузку», как на лице его нарисовалось несказанное удивление.
– Матушка моя, макароны-то совсем не соленые, а гуляш переперчен! – ахнул папа.
Такого еще у Закмайеров не бывало!
– Как это тебя угораздило? – решил разобраться папа.
– Ой-ой-ой! Жжет, жжет! – завопила в эту секунду Магда и принялась отчаянно махать ладошкой, чтобы нагнать побольше воздуху в рот и остудить пожар. В какой-то момент она не выдержала и просто выплюнула все обратно в тарелку. Гретхен и Гансик тоже сидели слегка перекошенные. В такой ситуации мама уже не могла отделаться простым «м-м-м».
– Вы уж простите меня, – сказала она тихим голосом. – Просто я, когда готовила, не могла попробовать… Потому что ничего не ем…
– Знаешь, мама, это уж слишком! – возмутился папа и подкрутил усы. Теперь крайняя загогулина напоминала восклицательный знак. – Ну не могла же ты вчера от капли какого-нибудь соуса так отравиться, что сегодня в тебя совсем ничего не лезет!
Мама вынула изо рта жвачку, положила ее на стол и скатала из нее шарик. Шарик получился внушительный, хоть в настольный теннис играй.
– С чего ты взял, что я отравилась? Ничего я не отравилась! Просто худею.
– Вот напасть-то! – пробормотал папа и принялся ковыряться вилкой в гуляше. Он подцепил кусок мяса и попытался его оприходовать, но в ту же секунду его прошиб холодный пот, и он чуть не поперхнулся.
– И сколько это будет продолжаться на сей раз? – спросил он, отдуваясь.
– До тех пор, пока я не смогу надеть юбку сорокового размера! – ответила мама твердо и решительно.
Гретхен прекрасно помнила, как мама худела в последний раз. Это было два года назад и продолжалось целую неделю. От тех дней осталось ощущение тихого ужаса!
– А что, от жвачки худеют? – поинтересовалась Магда, разглядывая грязно-серый шарик.
– Нет, но когда хочется хоть что-то пожевать, она спасает, – ответила мама.
– Скажи, а сейчас у тебя какой размер? – решил вникнуть в проблему встревоженный Гансик. Не получив ответа, он стал гадать: – Шестидесятый?
Мама бросила в его сторону укоризненный взгляд.
Гретхен прикинула на глазок и сообщила результат:
– Cверху – сорок восьмой, снизу – пятьдесят четвертый. Да?