Грезы Маруфа-башмачника

— Ах, Мустафа, ах, хитрая лиса… Ведь я же заплатил за тебя полновесный кошель — ровно столько, сколько он потребовал. А сам, выходит, решил, что может получить еще, и продал тебя второй раз…

— Должно быть, так…

— Что ж, глупый мальчишка, ешь. И заклинаю тебя Аллахом всесильным, более никогда не вспоминай ни знака, ни вида этого человека. И конечно, забудь, что поручил тебе жадный Мустафа-старьевщик!

Мальчишка кивнул. Он готов был не просто забыть, он готов был и вовсе никогда не видеть ни этого бельмастого урода, ни старьевщика Мустафу. Только бы ему позволили остаться с караваном и сбежать от прошлого как можно дальше!

Максуд же, выйдя из ворот караван-сарая, огляделся по сторонам. До заката было еще далеко. И потому кривую ухмылку, торопливо нарисованную на двери неприметной глинобитной хижины, он заметил сразу же. Но решил, что время для свидания еще не настало. Хотя настало время для воистину дьявольской хитрости.

Максуд неторопливо шел по узкой улочке. То слева, то справа распахивались окошки и девицы недостойного поведения выглядывали на улицу в поисках клиентов.

— Ага, глупец, — задумчиво проговорил Максуд, — да ты обосновался в веселом квартале! И думаешь, что будешь здесь в безопасности, хранимый, должно быть, лишней золотой монеткой, уже давно исчезнувшей в складках платья жадной хозяйки… Ах, глупец…

Он стал стучать подряд во все двери и каждой девушке совать по три золотых кругляшка.

— Уважаемая, — повторял он раз за разом, — вон туда, в заведение в конце улицы, вошел мой друг.

Он самый робкий на свете человек — ибо давний сабельный удар столь исказил его лицо, что он стыдится всего мира. Но любовь — ведь ты согласна с этим, красавица, — нужна всем! Он увидел тебя и даже заплакал оттого, сколь ты прекрасна. Скрась же досуг этого достойного человека, не дай ему утвердиться в мысли, что нежность и ласка доступны одним лишь красавцам!

Должно быть, здесь три золотых дирхема были деньгами огромными — ибо девушки, даже не дослушав речь Максуда-странника, выхватывали монеты и торопились к дверям того самого заведения, которое им указал этот странный богач в простом платье. Да и какой значение имеет платье, если он платит такие деньги!

Вот исчезла за дверями первая девушка, вот вторая, третья… Досчитав до десятка, Максуд остановился. О, он знал, кто преследует по пятам его караван. Он знал, но еще не готов был к схватке с этим человеком. А вот десяток веселых девиц смогут задержать его надолго.

Ровно на столько, сколько потребуется каравану, чтобы отдохнуть и уйти вверх по тропе, ведущей к Полуночному Индийскому пути.

Макама восемнадцатая

Хатидже смеялась как девчонка.

— Десяток веселых девиц… Ох, они способны остановить и небольшую армию, не то, что какого-то охотника за сокровищами…

— Должно быть, это так, — кивнула Алмас.

— И это тоже рассказал тебе Маруф?

— Да, уважаемая. День в день ровно два месяца назад.

— И ты запомнила эту историю столь подробно…

— Как и все истории, что рассказывает мне мой муж. Иногда они, как мне кажется, продолжают друг друга. Ведь я знаю не только о том, что стало с игроком в мяч, но и то, каким он рос, как учился своему делу… Знаю я и то, каким был этот самый Максуд в молодые годы, как впервые повел караван на полуночь…

— Продолжают одна другую… — задумчиво повторила Хатидже. — Что ж, быть может и так… Но ты утомилась, девочка, да и муж, думаю, гадает, куда же ты сбежала.

— Он наверняка решил, что я отправилась к матушке пожаловаться на свою долю… Или к приятельницам, поболтать о пустяках… Ведь не столь часто Маруф остается с детишками дома, позволяя мне долгие прогулки.

— Да будет так! Я узнала сегодня более чем много нового, да и посмеялась от души. А теперь мне нужно поразмыслить о твоих историях…

Алмас поднялась. Она вновь почувствовала, что ей вовсе не хочется уходить из дома колдуньи, да и усталости от долгих рассказов она не чувствует. Словно подслушав ее мысли, Хатидже усмехнулась.

— Ну что же я была бы за хозяйка, если бы мои гости уставали от меня и моих вопросов? Если бы они покидали меня, радуясь, что тягостный визит наконец завершен? Иди, девочка! Да хранит тебя своей мудростью повелитель всех правоверных!

— И да пребудет он с тобой во всякий день твоей жизни, — проговорила Алмас, закрывая за собой калитку в ярком заборчике.

Вот утихли вдали шаги молодой женщины. И лишь тогда решилась Хатидже. Она вошла в дом, раскинула руки, словно пытаясь обнять весь мир, и шумно выдохнула. Потом закрыла глаза и потянулась руками к векам. Руки ее двигались медленно, натужно, словно преодолевали огромное сопротивление. Наконец ей это удалось и пальцы коснулись глаз. Не в силах сдержаться, Хатидже закричала, ибо боль была просто обжигающая. Увы, за прозрение приходится платить. Она, колдунья, платила годами собственной жизни за каждый раз, когда, используя черную магию, ненадолго прозревала.

— Ах, девочка-девочка… Ведь я не старше тебя… Но… Увы, услышать совет мудрой книги можно лишь тогда, когда скользишь зрячими глазами по знакам, что испещряют ее страницы.

— Какое счастье, что чаще мне все же хватает простого здравого смысла, — проговорила Хатидже, приблизившись к огромной инкунабуле, лежавшей на специально подставке в углу комнаты. Блеснули в свете одинокой свечи медные защелки, замелькали страницы… И вот искомое найдено. Теперь Хатидже уже не торопилась. Она вытащила калам и чинийские чернила и принялась переносить знаки с заветной страницы на чистый листок бумаги.

— Ну что ж, малышка Алмас, до восхода далеко. Мне же, чтобы закончить вычисления, столь много времени не потребуется. Должно быть, я смогу порадовать тебя ответом на твой вопрос… А теперь сладко спи, моя девочка.

Но Алмас вовсе не спала. Более того, она не дошла до дома. Вернее будет сказать, что до дома она дошла, но порог переступить не успела. Ибо от дувала отделилась монументальная фигура ее почтенной матушки.

— И где ты гуляла, глупая курица, хотелось бы мне знать?

Алмас облегченно выдохнула.

— Матушка, как ты напугала меня!

— Я спрашиваю, дрянь, где ты гуляла весь день?

— Матушка, я просто была у приятельницы, советовалась с ней. Ведь ты же знаешь, что Маруфу нездоровится. Вот я и отправилась к знахарке, чтобы посоветоваться, какими настоями мне лучше напоить мужа, чтобы вернуть ему силы и здоровый сон!

— Ее мужу нездоровится… Да на нем пахать можно, на твоем лентяе муже! А ты, безмозглая, вместо того чтобы навестить мать, поговорить с ней, выслушать ее, помочь ей, быть может, даже вместе поплакать над печальной материнской судьбой, побежала к какой-то дурочке за травами! И для чего? Чтобы вылечить своего негодяя мужа!