Грезы об Эдеме: В поисках доброго волшебника
Шрифт:
Миф — это невидимая плоскость, которая поддерживает видимую сознательную жизнь. Если мы чувствуем присутствие мифов и ощущаем их, то мы ощущаем и свою основу, и связь с окружающим миром. Но если Другой Мир действительно является таковым, нашему духовному чувству требуется настройка. Находясь в окружении артефактов, иллюзорных и соблазнительных сирен поп-культуры, мы должны найти решение стоящей перед нами задачи: интуитивно ощутить присутствие богов и освободить свою душу от этой обманчивой поверхностной оболочки.
Боги всегда находятся рядом с нами, хотя мы можем их не замечать. Иисус сказал: «Царство Небесное простирается по всей земле, а люди его не видят»92. А раз так, то все, что мы ищем, уже находится
Кто из нас не раздумывал над тем, где сегодня находятся боги? Почему они не появляются в горящем пламени, не вещают из смерча, не вдохновляют новых пророков? Но для Рильке боги существуют. Они по-прежнему скрываются в глубине всего сущего и всегда могут вызвать у нас потрясение. Юнг как-то сказал:
Бог — это имя, которым я называю все, что насильно и безжалостно препятствует моему волеизъявлению, все, что опровергает мои субъективные взгляды, планы и намерения и изменяет к лучшему или худшему мой жизненный путь93.
Таково глубинное описание божества как Космического Другого, обладающего собственной волей и способностью разрушить наш сознательно намеченный курс.
Вывод Рильке — это гимн богам, в котором звучат и вопрос, и побуждение, и желание осознать всю глубину встречи с ними. Боги являются источником всего сущего, включая нас самих, и могут даже помочь нам исправить наши неудачи, сделать нас более сильными и способными осознать свои недостатки. Будучи энергией космоса или Первого Другого, они являют собой силы, вызывающие душевные потрясения и таким образом расширяющие и углубляющие нашу душу.
Эти краткие примеры лишь в малой степени отражают те разнообразные формы и способы, в которые облекается в наше время процесс поиск души. Поэты, которых мы цитировали выше, почувствовали себя неуютно в отсутствие племенных мифов, прочной, фундаментальной стабильности наших институтов и духовных координат, которые могли бы сделать их жизненный маршрут понятным, а жизненный путь — предсказуемым. Оказавшись одни на широких просторах своего душевного океана, они научились ценить свое странствие, видя в нем собственный дом. Они отвергли желание жить догмами и соблазнительное стремление ограничить Таинство разумом. Они предпочли неоднозначность метафоры, ее выход за пределы той бессмысленной определенности, которая заставляет скрываться богов.
Как уже говорилось, Фрейд обесценил религиозный импульс, низведя его до регрессивного желания контролировать вселенную (и такая мотивация у нас действительно существует). Но Юнг понял, что под этими универсальными инфантильными желаниями лежит нечто гораздо более глубокое: стремление придать смысл нашему мимолетному земному путешествию. В приведенных выше стихотворных строках поэты не стали считать вселенную своим родителем. Они нашли в себе мужество позволить Другому быть совершенно Другим. Их видение лишило их покоя и безопасности, зато придало им достоинство и помогло найти смысл жизни. Их отношение к противоречиям нашего современного существования нельзя назвать регрессивным, как предсказывал Фрейд: оно позволило им погрузиться еще глубже в жизнь и ощутить более глубокий уровень связи с Таинством.
Существует выражение, которое полностью описывает эту установку поклонения Другому, — благоговейный трепет. Существует слово, характеризующее позицию человека, который, сталкиваясь с зыбкой неопределенностью, не отступает от нее, и это слово — мужество. Существует слово для ощущения почтения к непохожести Другого, и это слово — любовь.
Прошлой ночью, когда я спал, Мне приснилось — изумительная ошибка! — Что вот здесь, прямо у меня в сердце Был Бог94. * Когда ты посмотришь, ты тотчас увидишь меня — Ты найдешь меня в крошечном домике времени… Ученик, скажи мне, что такое Бог? Он — дыхание в дыхании95.ПОСЛЕСЛОВИЕ: ДВЕ БЕССОННИЦЫ
Ранее я честно предупреждал читателя, что мои слова могут его разочаровать и что мне самому не нравятся причины, по которым я их пишу. Возможно, их единственное достоинство заключается в том, что, несмотря на наши сердечные порывы, они все-таки правдивы. Совершенно очевидно, что Доброго Волшебника все же не существует, что мы оскверняем взаимоотношения своим собственным психическим мусором, что наилучшие взаимоотношения, которые мы сможем выстроить с Самым Близким Другим, с корпоративным Другим и с Совершенно Другим, зависят прежде всего от нашего отношения к себе. Если все это правда — а я верю, что это правда, — то наилучшее, что мы можем сделать для тех, кого любим, да и для всего мира тоже, — это отказаться от своих проекций и сознательно приспособить их к своему индивидуальному странствию. Но кто хочет об этом слышать?
Так что давайте, скажите, что все это слишком заумно, слишком рационально, слишком требовательно, слишком цинично, даже элитарно. Процитируйте высказывание философа XVII века Блеза Паскаля, что сердце понимает то, о чем молчит разум. И вы будете совершенно правы и окажетесь в подавляющем большинстве.
Однажды после семинара, посвященного межличностным отношениям, ко мне подошла очень приятная женщина и показала поздравительную открытку. На ее обложке была изображена карикатура энергичной и полной энтузиазма женщины, которая улыбалась, жестикулировала одной рукой, а в другой держала чашечку кофе; при этом она говорила следующее:
Я не нуждаюсь в мужчине, который бы показывал мне, кто я такая, или заполнял бы какие-то пустоты в моей жизни. Я чувствую себя сильной и независимой. Мне не нужен никто в качестве эмоционального костыля, чтобы ковылять с ним по жизни. Я сама — это остров, который снабжает меня всем, что требуется для счастливой и полноценной жизни. Я нахожусь в гармонии с самой собой и с вселенной.
Внутри открытки была всего одна строчка: «Боже, как я одинока!»
И вспомним надпись над столом администратора Общества К.Г. Юнга в Онтарио: «Внутреннее бракосочетание — это прекрасно, но, к сожалению, ночью оно не греет мне ноги».
После семинара в Нью Джерси одна леди подошла ко мне, буквально грозя кулаком, со словами: «Я совершенно согласна с тем, что вы сказали, но все-таки я верю в любовь». Я стал рыться в своей памяти, чтобы понять, в каких моих высказываниях можно было усмотреть отрицание любви. Вообще-то я всегда «за любовь» и уверен, что это ясно всем, кто читает эти строки, и как раз поэтому я за то, чтобы прояснить возможные препятствия, которые возникают на ее пути. Я подозреваю, что если я каким-то образом покусился на священную корову романтизма, на священную корову проекций, на священную корову Доброго Волшебника, то никогда не буду прощен за эти преступления.