Грибификация: Легенды Ледовласого

— Так, — сказал генерал. Он явно разнервничался, Бидонов взял со стола свой золотой «Паркер» и завертел его в руках.

Сидевший рядом с генералом человек в полосатом галстуке, не отрываясь, смотрел на Сагануренова своим пронзительным взглядом. Только иностранец продолжал курить и расхаживать по кабинету, как ни в чем не бывало, казалось, он даже не слушал Сагануренова.

— Значит, для того чтобы установить, где и когда была наклеена эта этикетка, нам нужно всего лишь найти отделение милиции или управление госбезопасности, где с сорок второго по сорок пятый год маркировали подобным образом вещдоки. Так? — спросил генерал.

— Все верно, — согласился Сагануренов, — Только вот мы его не найдем. Дело в том, что конкретно такой способ маркировки я видел только на одной фотографии из уголовного дела. Эту фотографию я видел в инструкции для криминалистов, выпущенной в сорок шестом. На фотографии был помеченный таким же образом окровавленный топор, только там были другие цифры — 463 119.

Эта фотография меня уже тогда заинтересовала, так что я навел справки. Но, к сожалению, я не выяснил вообще ничего. Неизвестно из какого уголовного дела эта фотография, где она сделана, и кто кого убил этим топором. По ней нет вообще никакой информации. А справки я наводил, потому что меня уже тогда заинтересовал этот странный способ пометки вещественных доказательств. И я твердо могу сказать, что кроме этой баночки и топора такой способ маркировки больше нигде в наших архивах не зафиксирован... Ой, извините!

Сагануренов слишком неловко сунул окурок в пепельницу, и та упала на пол, хотя и не разбилась. На вытканный иранский ковер, покрывавший пол генеральского кабинета, просыпались бычки и пепел.

— Ничего, Сагануренов. Не переживайте, — поморщился генерал.

Иностранец поднял с пола пепельницу и вернул ее на стол. Потом затушил в ней собственную сигариллу и немедленно закурил еще одну. Он снова предложил Сагануренову свою пачку «First Mate Bones».

— Нет, нет, спасибо, — отказался Сагануренов, — Слишком крепкие. И вообще, мама говорит, что нельзя все время дымить, как вы. Это вредно.

Иностранец обворожительно улыбнулся Сагануренову и продолжил вышагивать по кабинету. Совет мамы Сагануренова он проигнорировал.

— Ладно, — сказал генерал, — Итак, это вещдок из госбезопасности или милиции. Но с чего вы взяли, что этикетка напечатана с января сорок второго по июль сорок пятого? Насколько я понимаю, никто же не выковыривал из печатных машинок эту систему защиты после войны? Значит, этикетка могла быть напечатана позднее...

— Не могла, — заспорил Сагануренов, — Дело в том, что система была действительно введена в январе 1942. А значит, раньше она напечатана быть не могла. Но с другой стороны, и позже июля 1945 эту этикетку тоже напечатать и соответственно приклеить на банку не могли. Надо объяснять, почему нельзя печатать на этикетке, которая уже наклеена на банку, товарищ генерал?

— Это не надо, Сагануренов. Банка в печатную машинку не влезет, это даже генерал КГБ вроде меня понимает. Объясните лучше, почему вы считаете невозможным создание этикетки позднее июля 1945 года.

— Так все просто. Дело в том, что в июле 1945 сломалась последняя печатная машинка марки «Красный Батыр». Эти машинки были одними из первых в СССР и крайне низкокачественными, хотя и дешевыми в производстве, поэтому их и делали в основном во время войны. С апреля 1945 их уже не производили. А в июле того же года, как я сказал, сломалась самая последняя.

Таким образом, мы можем достоверно сказать, что с января сорок второго по июль сорок пятого эта банка проходила по некоему уголовному делу в качестве вещественного доказательства. Возможно, по тому же делу проходил и тот окровавленный топор, который я видел в инструкции для криминалистов.

Тем более, что в цифрах есть некоторое сходство. Видите, на банке стоит 389 116, а на топоре было 463 119. Единицы в обоих случаях стоят на одном и том же месте. Однако я не знаю и даже не могу предположить, что это означает. Как я уже сказал, во время войны единой системы маркировки вещдоков в нашей стране не было, и каждый следователь маркировал их, как хотел, по собственной системе.

— Замечательно, Сагануренов. Что еще можно выжать из этикетки?

— Ну, кое-что можно... А вы не могли бы отогнуть этикетку, товарищ генерал? Вижу, что ее уже чуть отклеивали, чтобы взять образцы клея. Ага, спасибо. Я так и думал.

Клей силикатный, советского производства, производился с 1921 по 1946 годы, очень низкокачественный. Но в госбезопасности и милиции именно такой использовали во время войны для канцелярских нужд. Нет, клей нам ничего не даст.

Картон явно произведен на фабрике имени Советской Пионерии. Производился с 1925 года и до 1942, когда фабрика была уничтожена в результате немецкого авианалета. Куда он поставлялся — неизвестно, вся документация фабрики была уничтожена тогда же.

Но это тоже ничего не дает. Закупленный в 1942 году картон могли использовать и гораздо позднее, так что я пока что не вижу причин отказываться от моей датировки этой этикетки — с января сорок второго по июль сорок пятого. Еще эту этикетку конечно же наклеила молодая обеспеченная девушка...

— А это вы как узнали? — на этот раз недоверчиво спросил генерал.

— Все просто. Посмотрите, как криво обрезана этикетка. Это довольно характерная кривизна. Вырезавший этикетку человек глубоко просунул пальцы в дужки канцелярских ножниц. Так могла сделать только девушка, заботящаяся о том, чтобы не повредить маникюр.

А у кого мог быть маникюр во время войны? Только у очень обеспеченной девушки. Я осторожно предположу, что это вероятно была не секретарша, а следовательница. Причем не из милиции, а из госбезопасности. А это в свою очередь позволяет предположить, что эта банка была вещественным доказательством по некоему делу политического характера. В принципе это все. Я выжал из этикетки, все что мог, товарищ генерал.

— Так, — сказал Бидонов, — Так. Но ведь мы тщательно проверили вообще все наши архивы, и так и не обнаружили упоминаний ничего похожего на эту банку или Субстанцию в ней. Ничего подобного никогда не проходило ни по одному делу, и никогда нигде не всплывало.

Мы даже проверили все наши архивы, похищенные фашистами и вывезенные на территорию Германии. Хотя, с другой стороны, огромное количество документов было утеряно во время войны, и не меньше — уничтожено после ареста Берии...

Значит, эта банка уже бывала в нашем ведомстве. Хм, занятно. И очень странно. Поскольку мы уже неоднократно проверили все документы, я полагаю нужным опросить всех людей, которые служили в госбезопасности или милиции с 1942 по июль 1945 года. И еще проверить вообще всех, кто имел когда-либо дело с печатными машинками «Красный Батыр». Предстоит большая работа. Вы согласны, Сагануренов?

— Да, безусловно.

— Хорошо, вот и займитесь.

— Как... Я... Так это же...

— Да не пугайтесь так. Я сегодня же передам вам в подчинение человек тридцать для этой задачи. А вы будете просматривать их отчеты, и если увидите нечто, что может хоть отдаленно относится к нашему делу, сразу бегите ко мне. И обратите особое внимание на Ленинград. Атипова, предположительная первая владелица Субстанции, в апреле 1943 года задерживалась по неизвестному делу Ленинградским УНКВД, но впоследствии была отпущена. При этом нам не удалось обнаружить за пять лет ни одного документа или свидетеля, который мог бы пролить свет на этот таинственный арест Атиповой. Понятно?