Грибы – братья меньшие (сборник)

Что и говорить, внешность у старухи была необыкновенная, пугающая. Я остолбенел, но сам не знаю, как вымолвил:

– Здравствуйте, бабушка.

– Здравствуй, коль не шутишь, – со смешком или злым фырканием проскрипела она и пошла вырывать из-под куста синие невиданные грибы, росшие на длинных тонюсеньких ножках. Грибы синели, как лесные колокольчики. Я так и решил сперва, что это колокольчики, только откуда, подумал, они тут взялись? Старуха бросала их в берестяной кузовок, что-то бормоча и посмеиваясь. Я хотел спросить, что же это за удивительные грибы, но не спросил; зато меня осенило сказать ей про обстоятельства, в которых я очутился:

– Бабуся, а не видели ли вы тут одну женщину, мою жену?

– Там! – бросила она, махнув длинной серой кривопалой кистью.

– А в какой же стороне ближайшая деревня?

– Там, всё там! – отвечала она нехотя, недовольно. – Ступай на солнце! Коли ты не девка, а добрый молодец, все постигнешь и все найдешь! Ступай! Беги! Мчись! Что стоишь?

Она тихо клокотала, сердилась и, по-моему, заговаривалась. Я не отважился расспросить ее подробнее и пошел в ту сторону, куда она показывала.

Снова углубился в лес, примерно выдерживая заданное старухой направление и все больше веря, что оно разумно. Диво дивное; но я определенно чувствовал: у меня возбуждается моя интуиция лесовика! Мне становилось легче и радостнее. Прошел я темными зарослями, думаю, еще километров семь, и вдруг выбрался на чистую сухую проселочную дорогу и по ее противоположную сторону увидел изумительную березовую рощу, ту самую, о какой мечтал: с палым прелым листом и тонкой зеленой травкой. Спустились вечерние тени, но, ступив в рощу, я тут же нашел потрясающе толстый белый гриб, с фиолетово-черной запеченной шляпкой, чуть треснутой от внутренней силы. Наклонившись, чтобы его подрезать, я привычно повел глазами и ахнул: белых грибов стояло видимо-невидимо; я сейчас, вспоминая, волнуюсь и немного преувеличиваю, но клянусь, никогда больше не встречал сразу столько белых грибов. По одному, по двое и по трое, даже семейками по пять-шесть штук, грибы попадались мне чуть не на каждом шагу, и скоро я, пожадничав, набил ими корзину, сетку и большой полиэтиленовый пакет. Класть грибы стало некуда. Я забыл и про жену; но внезапно мне послышалось в лесу беззаботное пение, и я узрел впереди Веру.

В легкой косынке, резвая, как девочка, напевая и иногда шлепая комара на одетой в чулок ноге, на кисти руки или щеке, жена то и дело опускалась на корточки и срезала грибы.

– Откуда ты взялась? Где была? – закричал я.

Она оставила корзину, побежала ко мне, кинулась на шею.

– Господи? Сам-то куда исчез? Я, как отошла, сразу тебя потеряла! Ох, и напугалась! А потом увидела эту дорогу и этот лесок! Вот только что! Сколько здесь белых! Просто удивительно! Знаешь, это полуостров, оазис! Почти кругом вода, а тут рощица и полно грибов!

– А поёшь отчего, если испугалась?

– Не знаю. Лес дивный, птицы щебечут и белых столько! Собирай скорее, а то кто-нибудь придет и соберет!

Это вечное беспокойство заядлого грибника – что кто-нибудь соберет его грибы, если он сам не успеет.

Я ответил, что набрал уже полно, и у меня тоже неплохое настроение, а прийти сюда едва ли кто придет, хотя близко отличная проселочная дорога, черти, наверное, по ней гоняют на тройках. Я хотел рассказать жене про старуху, но повременил. С трудом неся тяжеленные корзины, сетку и полиэтиленовый пакет, мы стали выходить из леса. Вера предложила идти по дороге, но я снова увлек ее в дурной болотистый лес, и, конечно, очень этим озадачил. Я старался шагать в том направлении, что указала старуха; и уже когда наступили полные сумерки, мы вышли на огоньки именно той деревни, мимо которой направлялись в лес, и именно в том месте, где заходили. Ну и чудеса!

Спустя время я заговорил о лесной старухе, жена меня удивленно слушала и просила все заново пересказать. Тем летом мы еще несколько раз ездили в лес и пытались найти в дебрях заветное грибное место, да так и не нашли. Не обнаружили мы его и по сей день, через много лет, и уже перестали искать, только рассказываем друзьям и знакомым о случившемся с нами приключении.

Я не ведаю, что мне встретилась за старуха, но всякий раз решительно заявляю, что это была колдунья. Они, безусловно, есть, во всяком случае, мне так хочется, только, наверное, больше добрых колдуний, чем злых, потому что, если бы больше водилось злых, то как бы я встретился с доброй: вероятность встречи с колдуньей очень мала. А может, я этой бабушке приглянулся, когда поздоровался с ней, а может, она была в хорошем настроении, а может, повлияло что-то еще. Не знаю.

1990 г.

Мистер Халиль в лесах Владимирщины

Парень, о котором пойдет речь, приехал в Россию из Египта, из Порт-Саида. Это было давно, в восьмидесятые годы. Его отец руководил в Египте каким-то профсоюзом, и Халиль по путевке профсоюза учился в Москве, в Государственном университете. Они там с нашим сыном Александром познакомились и однажды летом махнули в Суздаль, а потом в гости во Владимир. По-русски Халиль изъяснялся правильно, но интересно смягчал букву «л». Он вежливо попросил нас с женой называть его мистером:

– Пожалюйста, если можно… Я так привык. Ваш сын Саша никогда этого не деляет, он неисправимо фамильярный…

И мы охотно согласились. Мистер, так мистер, от нас не убудет, тем более, что по большому счету Халиль оказался славным юношей, общительным и веселым. Сын похвастал его особым даром, и арабский гость явил нам свое умение: скинул модельный ботинок, стянул эластичный носок и запросто взял ногой карандаш с моего письменного стола и расписался им на листе бумаги. А потом он вместе с нами захлебнулся от смеха и прозвенел тонким голосом, как колокольчик. Смеялся парень открыто, картинно, запрокидывая голову, показывая все свои белые ровные зубы, я никогда прежде таких замечательных здоровых зубов не видел. А лицо у него, как положено арабскому лицу, было смуглое, шоколадное, губы красные, глаза карие, с поволокой, а на голове шапка черных волос, густых, курчавых, блестящих, похожих на дорогой каракуль…

Хозяйка позвала обедать. Мы расположились в нашей довольно просторной кухне. На первое были щи со свининой, очень вкусные щи, но Халиль не стал их есть, только густо наперчил, попробовал, принюхался и отодвинул тарелку. Он вздохнул, нахмурил брови, опустил глаза и поджал губы.

– Что-то не так? – спросила моя жена Вера. – Вам не понравилось?

– Спасибо, – ответил он. – Вы не виноваты…

– Эх, это я виноват! – спохватился сын. – Эх, забыл предупредить, что Халиль мусульманин! Свинину ему нельзя!

– Да, – подтвердил араб. – Коран запрещает…

– Извините! Мне и в голову не пришло!..

Жена растерялась, на второе-то она сготовила тоже непотребное для Халиля блюдо, поганое, по его мусульманским понятиям: картошку, тушеную со свининой, – а больше к обеду подать ей было нечего. Остались блины, но это – на третье, к чаю. Неловкую заминку устранил сам Халиль. Он преодолел свое угнетенное состояние, мило улыбнулся и успокоил хозяйку:

– Ничего, вы не вольнуйтесь!

– Стойте! Я вспомнила! У меня еще кое-что есть!

Вера вскочила со стула, бросилась к холодильнику. Я догадался, что жена имела в виду. Накануне мы с ней ходили по грибы и потом ели их, ели, да не доели, остались лисички. Вера достала из морозилки кастрюлю с отварными, готовыми к жарению лисичками и кинула грибы на сковороду, добавила масла, сметаны, соли и зажгла газ.

В сковороде зашипело, заскворчало, забулькало. По кухне стал распространяться незнакомый Халилю аромат. Парень вытянул шею, заводил носом, заинтересовался. Когда же Вера подала ему тарелку с жареными лисичками, араб поперчил их (он всё посыпал красным перцем, как водится на Востоке, целую баночку привез с собой Халиль едучего красного перца), взял один грибок на вилку, лизнул, надкусил и мигом подчистил редкостное блюдо и попросил добавки.