Григорий Распутин

И, пожалуй, только при прочтении этих строк и обнаружении связи между Царской Семьей и последним святым, при Империи канонизированном, становится понятной та боль, которую испытывала, и то возмущение, которое высказывала Александра Федоровна, когда Синод отказывался прославлять Иоанна Тобольского, ожидая конца войны.

«Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск <…> Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу „их дорогого друга“. И Аня – святая, перед которой следует преклониться. Ничего не изменилось в ее менталитете, – записала в дневнике обер-гофмейстерина Е. А. Нарышкина. – Какое испытание и какое унижение! А они все переносят со стойкостью и кротостью святых».

«Выехав 14-го августа в 6 часов утра, 17-го вечером мы прибыли в Тюмень – на станцию железной дороги, наиболее приближенную к Тобольску. Через несколько часов после этого мы грузились на пароход „Русь“. На другой день мы плыли мимо деревни – места рождения Распутина, и Семья, собравшаяся на мостике, могла созерцать дом старца, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова», – писал в мемуарах Пьер Жильяр.

1917 год. «6 августа. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского – родина Григория», – как всегда скупо, отметил Государь по дороге из Царского Села в Тобольск.

1918 год. «14 апреля. В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна», – писал он на пути из Тобольска в Екатеринбург.

Между этими двумя записями семь месяцев жизни в доме тобольского губернатора, безропотное ожидание своей участи, домашние уроки детям, чтение книг, молитвы, нечастое посещение церковных служб, смена времен года и смена властей. И горькие записи в дневнике маленького Цесаревича, к которому вернулась его болезнь:

«Весь день прошел как вчера». «Весь день прошел как вчера». «22 градуса мороза, ураган. Все так же скучно». «Днем вертел маленькую палочку в руке, смотрел, как Папа работал на крыше, счищал снег, и как носят дрова в дом. Скука!!!»

Тринадцатилетний мальчик тяготился этим заточением едва ли не более всех…

В апреле 1918-го Царская Семья была разделена: Государь с Государыней были вывезены из Тобольска раньше, а дети и слуги присоединились к ним позднее.

22 мая, в день Николая Чудотворца, их увидела на пристани в Тюмени Матрена Распутина.

«Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела детей случайно совершенно, – записала она в дневнике. – Пошла на пристань за билетами, вижу – стоит пароход, никого не пустили. Я пробралась к кассе чудом, и вдруг в окне парохода Настя и маленький увидели меня, страшно были рады».

Вспоминала о Распутине, его окружении и родне и Государыня. Об этом свидетельствуют как показания сосланных с нею людей, так и ее собственные письма.

«Тяжело быть отрезанной от всех дорогих, – обращалась она к Вырубовой 24 ноября 1917 года. – Я так рада, что Твой верный Берчик и Настя с Тобой, а где Зина и Маня? Отец Макарий, значит, тоже ушел в лучший мир? Но там он ближе к нам, чем на земле. Наши мысли будут встречаться в будущем месяце. Помнишь наше последнее путешествие и все, что случилось после. После этой годовщины, может быть, Господь смилуется над нами. Иза и девушки еще не приехали. Поцелуй от меня Прасковью и детей. Все целуют „Большого Бэби“ и благословляют. Храни Бог. Не падай духом».

А в другой раз: «Я получила доброе письмо от Зины. Акилина в Киеве».

Многие имена здесь хорошо известны. Зина (Манштедт или Манчтет), Маня (Ребиндер) и Акилина (Лаптинская) входили в число самых ближайших распутинских поклонниц, Прасковья – жена, вернее, вдова Распутина. Отец Макарий, умерший в 1917 году, —тот самый монах из Верхотурья, который приезжал в Царское Село в 1909 году и которого ошибочно считали наставником Григория в молодости. Весной 1917 года им заинтересовалась демократическая власть.

«Поручаю своему товарищу Пигулевскому немедленно арестовать в Верхотурском ските Макария и заключить его под стражу, произведя самый тщательный обыск у него в келий. Имею на сей счет прямые указания товарища Скарятина. Начальник милиции в данном случае имеет беспрекословно повиноваться гр. Пигулевскому», – писал в своем приказе председатель комитета общественной безопасности города Верхотурье некто Беляев 19 апреля. Два месяца спустя Макарий скончался.

Примерно в это же время в Верхотурье была арестована и отправлена в Петроград Ольга Владимировна Лохтина.

Великая Княжна Татьяна Николаевна писала 9 декабря 1917 года Вырубовой, которую к тому времени выпустили из Петропавловской крепости: «Передай, душка, привет Маре, сестре, О. В. [67] Попроси помолиться, целую ее и всех, кто помнит».

Распутинский кружок распался со смертью Григория, но память о человеке, которого считала святым, Государыня хранила до своих последних дней. Вырубова сообщала в мемуарах о том, что Их Величества «до последней минуты верили в его молитву и еще из Тобольска мне писали, что Россия страдает за его убийство». Письмо с такими строками действительно существует.

67

Матрене Распутиной, А. А. Пистолькорс, Ольге Лохтиной.

«17-го все молитвы и мысли вместе, переживаем опять все <…> Вспоминаю Новгород и ужасное 17 число и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает», – написала Императрица своей фрейлине год спустя после убийства Распутина, еще надеясь на то, что «после годовщины <…> Господь умилосердится над родиной», но больше ни с кем она мыслями о своем покойном друге не делилась.

«Только однажды Она говорила со мной про Распутина, и слова Ее были маловажные. Мы ехали на пароходе в Тобольск и, когда проезжали мимо села Покровского, Она, глядя в окно, сказала мне: „Вот здесь Григорий Ефимович жил. В этой реке он рыбу ловил и Нам иногда в Царское привозил“», – рассказывал камердинер Николай Волков.

«Он прямо поразителен – такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются, – такие, как бы Господь и наш Друг хотели бы», – писала Императрица Вырубовой о детях и самом дорогом для них обеих человеке – Императоре Николае Александровиче, соотнося их мужественное поведение ц,гипотетической оценкой Распутина.

Комендант Ипатьевского дома Я. М. Юровский в своей записке о расстреле Царской Семьи и сокрытии трупов указывал на то, что «на шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом его молитвы, зашитые в ладанку».

Это обстоятельство уже в наши дни было подхвачено сторонниками Распутина как еще одно доказательство его святости. «Перед миллионами русских верующих во всей своей неприкрытой остроте встал вопрос о том, как совместить в сознании образ вечно пьяного и похабного мужика с остатками пищи в бороде и Царственных мучеников, Государя, Царицу, прекрасных и чистых Царственных дочерей, поистине агниц без пятна и порока, принявших смерть с образками и молитвой этого „пьяницы“, спрятанными у самого сердца, – вопрошал Ф. Козырев и продолжал: – Кто был слеп – они, непорочные, мужественные, прекрасные, или мы… Вот центральный пункт всех споров о Распутине».