Гринвичский меридиан

В этот момент Карье описывал организацию под названием «Омладина» — тайную чешскую группу, созданную по принципу общества карбонариев; ее деятельность стала известна широкой публике только в 1893 году, в ходе судебного разбирательства. Абель, даром что озабоченный разгадыванием скрытого смысла рассказа, встретил это свидетельство эрудиции своего собеседника удивленной гримасой.

— Руководители «Омладины», — объяснял Карье, — имели, согласно иерархии, звание либо «пальца», либо «большого пальца». На первом тайном совещании члены руководства на самом высоком уровне выбирали «большой палец», который, в свою очередь, указывал четыре «пальца» ниже рангом; эти последние выбирали новый «большой палец». Этот новый указывал следующие четыре «пальца», которые выбирали третий «большой», ну и так далее. Среди «больших пальцев» один только первый знал все остальные, сами они друг друга не знали. Что же касается простых «пальцев», то они знали только членов своей четверки, подчиненных «большому». Все действия «Омладины» направлялись первым «большим пальцем», их вождем. Именно он информировал остальные «большие пальцы» о планах акций и приказах, которые те сообщали своим непосредственным подчиненным.

Абель разинул рот от изумления. Карье осушил кружку, набрал побольше воздуха в легкие и продолжал вещать:

— Точно так же были организованы и рыцари-гвельфы [10] , чья высшая инстанция включала в себя шесть членов, которые не знали друг друга и сообщались меж собой только через единственного посредника — его называли Видимым. И то же можно сказать о группе пифагорейцев [11] , чья система защиты зиждилась на противостоянии членов-экзотериков и членов-эзотериков. И то же самое...

10

Гвельфы— политическое направление, возникшее в Италии в XII— XIII вв., поддерживавшее папу в его борьбе со светской властью за господство над Римом.

11

Последователи религиозно-философских и научных идей Пифагора, создавшего этот союз в Vв. д. н. .э.

В тот вечер они засиделись в баре «Sporting» позже обычного. Абель внимал Карье с неослабным интересом: чем дальше, тем острее он чуял, что эта речь все больше затрагивает его собственное существование, хотя не мог бы внятно объяснить, как именно и почему. Они заказывали пиво кружку за кружкой, а к нему омлеты с коричневой корочкой, которые без пользы стыли у них на тарелках, настолько они были поглощены беседой. Карье все говорил и говорил, неустанно сыпля названиями: ирландский клан Nagael, французские Поджариватели восемнадцатого века, африканские Мастера-Строители, испанские Куницы, связанные с инквизицией, немецкий Суд беспощадных, общество Мистерий, Орден друидов. Он поведал, например, о жителях кантона Во. «Я говорю о водуазцах, хотя мог бы взять любых других, но раз уж я взял водуазцев, то скажу, что водуазцы, абсолютно не склонные к организации тайных обществ, были вынуждены основать таковое в тринадцатом веке, дабы скрыто охранять свою принадлежность к родному кантону». Он уже собрался было набросать общую картину их ослабления как результата недостаточно активной централизации, но в этот момент гарсон вознамерился взгромоздить им на стол стопку стульев.

Они туманным взором обвели зал. Он давно опустел, чего они в пылу беседы даже не заметили. Второй гарсон махал метлой, гоня перед собой мусор. Хозяин бара зевал у себя за стойкой, не переставая и даже не пытаясь прикрыть рукой конвульсивно разинутый рот, как того требовали приличия. Его гипотетическая супруга раскладывала деньги тонкими пачками по десять купюр, привычным и ловким жестом насаживая на них скрепки. Нужно было вставать и уходить. Они влезли в свои пальто.

Холод на улице мешал им говорить. Они расстались на остановке такси, взяв разные машины, не обменявшись даже парой слов и не условившись о новой встрече. Карье умчался в сторону Нантера, смятенный Абель поехал на улицу Могадор.

Через два дня Абель вернулся в бар «Sporting», где увидел Карье, сидящего за столиком в мрачном молчании, с замкнутым лицом. Абель попытался вернуть его к прежней теме, но тщетно — тот отвечал односложным мычанием и явно не был расположен пылко ораторствовать.

— Что-то вы сегодня неразговорчивы, — заметил Абель.

— А что толку в разговорах, — простонал Карье. — Что в них толку?

— Да, конечно, — согласился Абель, — можно и так посмотреть.

Наступила пауза. Наконец им принесли пиво. Последовала новая пауза.

— У меня есть идея, — начал Карье.

— Какая? — осведомился Абель с полным ртом перебродившего хмеля.

— Да по поводу пакета, — сказал Карье. — Поговорим о пакете.

У Абеля судорожно сжалось горло, преградив путь напитку, который попытался излиться через нос, вызвав временную остановку дыхания вкупе с удушьем, сильным першением в носу, конвульсивным кашлем, неудержимыми слезами, головным спазмом и паникой.

— Ну-ну, что это вы? — посочувствовал Карье.

И он стукнул Абеля по спине, как делается в таких случаях.

— Какой пакет? — просипела сжавшаяся глотка.

— Пакет, который вы несли в тот вечер, когда мы встретились на набережной, возле проспекта Сталинград, неужто забыли? Довольно большой пакет, насколько мне помнится, и такой... округлой формы.

— Минуточку, — выдавил из себя Абель.

Теперь все встало на свои места. Случайное нахождение шляпной картонки, не менее случайная встреча с Карье, в высшей степени случайное, но крайне точное высказывание этого последнего о его возрасте и, наконец, совсем уж случайное возникновение в разговоре роковой даты в его биографии — все эти случайности постепенно складывались в единое целое, грозили перерасти в свою противоположность, и Абель понял, что угодил в ловушку, чьи контуры или рычаги смутно маячили в его воображении, хотя конечная ее цель еще оставалась для него, как и для многих других, абсолютной тайной.

Абель горько пожалел о том, что не избавился от картонки, как планировал вначале, заподозрив ее потенциальную опасность. В день встречи с Карье они провели вместе какое-то время, но тот ни слова не сказал об этом предмете. Потом Абель вернулся домой в полном упоении от нового знакомства, которое вытеснило у него из головы заботу о пакете; он небрежно сунул его в тот же дальний угол шкафа и с тех пор вспоминал о нем лишь изредка, все еще собираясь выбросить, но откладывая это дело по душевной лености. Как же он сейчас раскаивался в этом! Шляпная картонка действительно могла быть тем самым рычагом, который привел в действие ловушку, да еще при наличии роковой даты 11 ноября 1954 года. Все это было пока темно и неясно, но Абелю стало безумно жаль самого себя. «Несчастная случайность» испустила дух.

Однако он взял себя в руки и довольно жестко спросил своего собеседника, что тот имеет в виду. Этот тон явно удивил, почти шокировал Карье.

— Да ничего особенного, — запротестовал он, — вовсе ничего, просто мне вдруг вспомнился этот сверток, вот и все. Сам не знаю, почему он меня заинтриговал. Я тогда подумал: а что там может быть внутри? Иногда, знаете ли, возникают такие вопросы. Но я не решился вас расспрашивать, я не хотел быть нескромным.

Его голос звучал вполне естественно, и сам он выглядел искренне огорченным: рассердив Абеля, он теперь приносил ему свои извинения, и Абель их принял. Чему верить? На сей раз Карье опять не сказал ничего, что нельзя было бы приписать обыкновенной случайности. Разумеется, такое нагромождение одновременных случайностей было довольно подозрительно, но из него пока что не следовало, что на Абеля объявлена охота, как он этого боялся; все еще могло закончиться благополучно. Все можно было отнести на счет «несчастной случайности».

Итак, «несчастная случайность» пришла в себя, открыла глаза, задышала и стала набираться сил. Невзирая на ничтожные шансы выжить, она все-таки существовала в данный момент, была вполне реальной, и Абель решил уцепиться за нее.

— Так что же? — безжалостно спросил Карье. — Что же в нем было, в том свертке?

Случайность или не случайность, а лгать не имело смысла.

Итак, сверток попал в руки Абеля, в нем находились предметы непонятного ему назначения, он решил от него избавиться, причем как раз в день их первой встречи, а потом то ли из лени, то ли по глупости оставил у себя. Вот и все. Карье выслушал его с выражением мурены, и хищный блеск его зрачков ледяным ужасом поразил «несчастную случайность».

— Вот так, — заключил Абель.

— А знаете, что нужно сделать?

— Сделать — с чем? — пискнул Абель, который, загнав до полусмерти «несчастную случайность», надеялся, что они наконец сменят тему.

— Со свертком, — ответил Карье, — с этой картонкой. Давайте вернем ее хозяину.

— Но я не знаю, кто ее хозяин.

— А я знаю, — объявил Карье. — Я с ним знаком.

Он сопроводил эту фразу новым взглядом — совершенно новым для Абеля; этот непонятный взгляд был тем не менее полон скрытого смысла, он означал, что с играми покончено, что о случайностях не может быть и речи, что Карье, завладевший тайной 11 ноября 1954 года, стал таким образом владельцем самого Абеля и всего, что ему принадлежит, в том числе и злополучной картонки, что Абель бессилен изменить это и что ему больше не на что надеяться. «Несчастная случайность», верная союзница Абеля до последнего рубежа обороны, щелкнула языком, поворачивая вокруг оси полый зуб со спрятанной в нем ампулой цианистого калия, раскусила ее, забилась в предсмертных судорогах и рухнула бездыханной. Абель молча следил за ее кончиной. Карье встал и объявил, что пора идти. Выйдя, он окликнул такси.