Гроб для Даниила Хармса

– Хочу вам посоветовать, милый Даниил Хармс, обриться наголо.

– А что дальше?

– Потом распишите голову васильками. Либо попросите знакомого художника, он распишет.

– Ну а далее?

– А потом идите себе.

– Куда же я пойду?

– Ну, милый вы мой, – говорит приятель, – это уж вам решать. Вы свободная тварь.

– В таком случае, – горячо говорю я приятелю, – вы знаете кто? Вы горе-советчик. Таких в прежние времена усылали в Сибирь. Возьмите хоть Чаадаева.

– Где же я его возьму?

– Где хотите. Только не стойте, перегородя комнату.

Сам про себя я в эту минуту думал: “Боже, сделай так, чтобы этот приятель исчез, а с ним заодно исчез и этот трамвай, и строительная мастерская “Красный коммунар”, и эта вот девица с книгой “Введение в литературоведение”, которую держит под своей потной подмышкой, так что эта и без того вонючая книга теперь вся провоняла девицыным потом! Вот они исчезнут, и ничего более не останется, лишь серебристый океанский берег. А на берегу высокий дом, превосходно устроенный для жизни, выстроенный из непроницаемых кирпичей. Я провел в лени весь нынешний и весь предыдущий день, провел их в мечтах и праздности, а так ничего и не совершил! Это мое несчастье, но это так. Мне хотелось приняться за работу, но страх накрыл мне голову, как черный платок. Не хочу, чтобы меня приняли за человека, который боится соседних покойников, просто стук молотка мешает мне сосредоточиться. Хотя ведь (нельзя не признать) современное государство не может обойтись без гробовой мастерской. Не складывать же покойников прямо на улицы, как во времена Жанны д’Арк?! Гробовщик, въехавший в наш дом, как говорят, мастер своего дела. Но и надменен сверх всякой меры! Не кланяется никому из жильцов и смотрит на всех, будто он оперный певец, а мы ни на что не годные щепки. Его презрение к нам так велико, что по воскресеньям он плюет в адрес всякого, кто попадается ему на пути. Он не носит никакой шапки, его жирные волосы свисают до воротника вязаного жакета. Он ведет себя как человек, облеченный особым доверием, а мы пред ним – как муравьи. Он уже снял мерку со всех жильцов, проживающих в бельэтаже, и далее уж моя очередь. Он хвалится, что снимал мерку с самого товарища Меньжинского, а на меня смотрит, как на тлю. Товарищ Меньжинский рослый человек, у него многочисленные заслуги. Гроб для него хотели заказывать в Италии и даже нашли для этой цели художника, но тот не принял заказ, сказавшись больным. Тогда товарищ Меньжинский дал клятву, что обратится в рабочую артель, но, на беду, был праздник, и все члены рабочей артели напились до смертного оцепенения. Лежали, как деревянные балки, без признаков жизни. Такое, заметил товарищ Меньжинский, у нас еще случается, когда рабочий человек не соразмеряет свои силы. Потом махнул рукой и ушел. Так что нашему гробовщику было пока не до нас, он с презрением смотрел на жильцов дома, полагая, что заслуживает более уважаемых клиентов. Вот до чего человек занесся, и расплата тут же явилась. Из-за поворота выскочил трамвай, и наш мастер в своей гордыне так и пал на мокрые рельсы. Я не стал оплакивать его, да там и нечего было оплакивать, трамвай перерезал его, как колесо диалектики.

23 . Распорядительный Пугачов

Распорядительный Пугачов раздавал тумаки направо и налево. Он называл это

деятельностью

и уверял всех, что такова его профессия. Он, мол, раздает тумаки и себя не жалеет. При том рожа у Пугачова была красна, как маков цвет. Он говорил, что это происходит от усидчивости. Раздавать всем с утра до вечера тумаки, да еще поспевать помыть руки, сесть в трамвай, насобирать целую авоську грибов да вбить в стену кривой гвоздь.

– Гвоздь-то у тебя, Пугачов, кривой, – бранил Пугачова дворник Пилигрим.

Но Пугачов и ему давал тумака, чтобы тот не витийствовал.

И вот как-то в половину шестаго утра Пугачов надумал застрелиться из пистолета. Принялся шарить руками по дивану, но пистолета не сыскал. У каждого человека, строго сказал Пугачов, должен быть дома пистолет. Потому что он может наткнуться на дикого зверя, и тогда прощай, милая жизнь! Так-то оно так, возражал Пугачов, но если пистолета нету? О, тогда прощай, милая жизнь! Пугачов понял, что попал в тупик, подобно писателю Гегелю. Стоп машина.

Даниил Хармс поставил точку. Рассказом был недоволен, в нем (казалось писателю) недоставало четвертого измерения. Три измерения присутствовали, а четвертое читалось слабовато. И вот Хармс мучился в поисках дырки, сквозь которую можно было бы проскочить в это четвертое измерение и протащить за собой упрямый рассказ. Должно быть этакое окно, рассуждал писатель, которое выходило бы не на задний двор; сквозь которое было бы видать не ржавую вывеску у входа в дворницкую; а через которое я увидел бы, предположим, фрагмент Млечного Пути. Это можно утверждать с большой долей вероятности. И тогда кое-что стало бы на свои места. В любом случае, в свете звезд иные достижения превратились бы в комочки слизи, и воздух бы зримо очистился.

Даниил Хармс написал:

пиеса

.

Потом подумал и написал:

Один человек

: Вы верите в подсознание?

Другой человек

: Да как вам сказать…

Один человек

: А верите ли вы в надсознание?

Другой человек

: Понимаете…

Один человек

: Ну а как вам нравится сверхсознание? Либо несознание? Либо, быть может, бессознание?

Другой человек

: Да, да.

Один человек

: Я верую во все это.

Другой человек

: Вот, значит, вы охотник за истиной.

Один человек

: Да, я охотник.

Оба на время замолкают и смотрят -

один человек

смотрит вверх, а

другой человек

что-то разглядывает за пыльным трельажем.

Один человек

вдруг заливается громким смехом.

Один человек

: Что вы там видите за пыльным трельажем? Неужто надеетесь разглядеть жар холодных числ?

Другой человек

: Мммы, гмы.

занавес

24

Бескрайный берег океана – это натура. На камне сидит человек и смотрит на игру стихий, это также натура. В голове этого человека умещается всякая буква либо невидимая букашка, ровный могучий гул океана и отпечатанная стопа древнего обитателя Земли, выползшего из пучины морской. Мокр и печален, гол, дик, он слонялся, одинокий, по берегу. Это была полурыба-получеловек, его неокрепший разум позволял ему выть на пустынном берегу. Этот вой впоследствии назвали эпической песней.

Даниил Хармс признавал, что место выбрано с умом. Это самое место, лучше и не придумать. Тут станет его дом, смотрящий одновременно во все шесть сторон света. Ибо у света не четыре стороны (это заблуждение); по совести говоря, и не шесть. Число сторон света приближается к бесконечности. Это надо учитывать, чтобы не сделаться жертвой глупого недоразумения. Друг Даниила Хармса именно сделался жертвой глупого недоразумения. Этот человек (его звали писатель Пастромкин) явился в редакцию журнала и, размахивая рукописью, принялся требовать дать ему в долг пятнадцать рублей. Секретарь, который был не лыком шит, молча усмехнулся и показал писателю кулак, намекая на вероятность компромисса. Писатель же Пастромкин, прихватив рукопись обеими руками, подступил к секретарю и, не примериваясь, ударил того рукописью по морде. Секретарь потер морду руками, чтобы маленько остудить, и укрылся за редакционным столом. Но писатель Пастромкин так и горел жаждой мести. Из двух его ноздрей валил пар, изо рта также валили клубы черного дыма. Задушу, собака, вопил Пастромкин, а секретарь отвечал ему тем же. Наконец писатель настиг секретаря. Это был самый пик глупого недоразумения. Секретарь затаил дыхание и притворился мертвой птицей. А Пастромкин, наоборот, усилием воли вообразил себя витязем Ерусланом. В руках его сам собой стал меч… Далее история совсем темна. Одни уверяют, что бузотеров связали, сложили, по обыкновению, в мешки и сдали куда следует. Другие твердят, что ничего подобного. Что будто бы писатель Пастромкин, будучи крупным мужчиной, не влез в мешок; а секретарь, наоборот, помер от удушья, так как пренебрегал дисциплиной и держал форточку на замке. Вот как разобрать? Нету никакой возможности.

Неожиданно, размышляя о русской литературе, Даниил Хармс позабыл, как звали великого русского писателя Молотова. Как же так, терзался Хармс, вот вчера еще я знал имя этого властителя дум назубок, а сегодня позабыл? Сегодня я даже не могу припомнить, какого цвета у него щеки: бледно-желтые или темно-коричневые? Как прикажете жить с такими сомнениями?! Ну хорошо, я позабыл имя этого писателя, но должен же помнить его бессмертные книги? Может, он писал о чумазой детворе? Или, наоборот, описывал охотников на привале? Тут вариантов не счесть. Прикрыв глаза, Даниил Хармс перечислял: Молотов – автор романа о молодом человеке, не имевшем в жизни яркой цели; либо Молотов – автор басни про Фому и Ерему (передаваемой впоследствии из уст в уста)? Либо он сочинитель великой утопии о человеке, имевшем толоконный лоб, но преуспевшем в созидании Города Солнца. Имея толоконный лоб, этот человек, однако, неплохо справился со своей задачей. Хотя город вышел так себе, но все ж таки это был настоящий город, там даже имелись трамваи.