Гробница Наполеона

— Сегодня вечер сюрпризов. Все вдруг прозрели. Должно быть, мне надо было через это пройти. Но как ты не понимаешь?! Я же тебя любил! По-настоящему любил! Первый раз в жизни! И последний! Я только сегодня это понял!

— Артем…

— Нет, погоди. Этот сон… Когда мои друзья, знакомые, сотрудники, родственники стали подниматься наверх и я понял, что тебя среди них нет, мне стало страшно. И я кинулся вниз. Теперь понял: за тобой.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Мне стало вдруг так пусто. Даже во сне сердце сжалось. Вспомнились те вечера, когда мы с тобой вдвоем сидели у телевизора и разговаривали. О планах на будущее, о нашей фирме. Обсуждали общих знакомых, говорили о том, как было бы хорошо… Нет, не могу! Мне казалось, я встретил человека, который единственный меня понимает. Для меня это и есть любовь. Когда можно сказать все, что думаешь, зная, что тебя правильно поймут. А ты притворялась! Притворялась, что понимаешь! Работала со мной. С материалом.

— Я тебя тоже… любила.

— Не ври! Только не ври! Грушина ты тоже любила? Когда нанялась к нему в горничные? Или как? Ты его тоже слушала. Внимательно.

— Но Грушин — это не ты!

— Еще бы! Он тебя мигом раскусил! И сказал: «Девочка, ничего не выйдет». Сколько он тебя платил? Какая твоя цена?

— Артем…

— Не сметь! Бесплатно — дороже. Ха-ха! Тысячу раз прав! Скажи: ты делала аборты?

— Я…

— Только честно.

— Делала, но…

— От меня делала?

— Нет.

— Врешь!

— Я действительно люблю тебя! — с отчаянием сказала Инга.

— Все. Хватит. Тема любви закрыта. Я не хочу больше об этом слышать. Никогда. Ни сейчас, ни после. Ни от тебя, ни от кого-нибудь другого. Будем считать, что этим я уже переболел. Перейдем к делу. Итак. Ты призналась этой… писательнице и ее муженьку, что шантажистка. Это правда?

— Да. Но…

— Отвечать! Твое «но» ничего не стоит. Эмоции оставь при себе. Меня интересуют факты. Ты — шантажистка. Ты шантажировала Валентина?

— Нет.

— Так. Значит, Ваня Смирнов с тобой не делился?

— Нет.

— Тогда ты шантажировала меня.

— Это неправда!

— Это правда, — почти что ласково сказал Артем. — Полгода назад я заплатил шантажисту десять тысяч долларов. За дальнейшее молчание. За то, чтобы сделки больше не срывались. Тогда же ты внесла деньги за квартиру. Откуда?

— Я… — замялась Инга.

— Это мои деньги. Господи, как же я тебя ненавижу! Вот ты стоишь передо мной и говоришь: «Я действительно тебя люблю!» А в глазах… «Ах, какая жалость, что рыбка с крючка сорвалась! Может быть, ситуацию можно спасти?» Нельзя! Даже не думай!

— Почему ты веришь Грушину и не веришь мне?

— Да потому что я видел! И слышал! Своими глазами! Своими ушами! Зеленую шляпу! И это: «С таким материалом можно работать»… Ты понимаешь, что чувствует человек, когда про него говорят: материал?! Любимая женщина говорит?! Ты это понимаешь?!

— Но это было до того, как…

— До чего? До знакомства? Ты изменилась? Стала другой? Да невозможно это изменить! Это не меняется! На тебе же пробы ставить негде! Ты — дешевка!

— Артем… — всхлипнула Инга.

— И слезы твои — дешевка. Ты до самой смерти не изменишься. Будешь врать, притворяться, деньги вымогать…

До него вдруг дошло: это же можно прекратить. Простым способом. Больше никогда ее не видеть. И не слышать. Никогда… Спиной он почувствовал ящик стола, о который опирался. Там, в ящике — пистолет.

— Прости меня, — еще раз всхлипнула Инга. — Я сейчас все тебе расскажу. О шантаже. О том, где я брала деньги…

— Я не хочу этого слышать. — Его рука уже нашарила ручку. За которую надо потянуть, чтобы открыть ящик.

— Я действительно нанялась в горничные к Грушиным с определенной целью. Подруга меня устроила. Светка.

— Рыжая? — машинально спросил он. Вцепившись в ручку.

— Да. Она сказала: лови момент. Ты должен меня понять. Я хочу хоть капельку счастья. Дом, семья, дети. Сначала я хотела, чтобы Грушин бросил жену и… Я, кажется, даже влюбилась. Немного. Не так, как в тебя, но…

— Без «но».

— Хорошо. Эти записи. Никогда не думала, что все может обернуться так… Мне просто хотелось заработать денег…

— На мне…

— Но я же от этого отказалась! Я действительно тебя лю…

Вот здесь он не выдержал. Слышать от этой женщины слово «люблю» — уже слишком! У нее прав таких нет! Она должна замолчать!

Он выдвинул ящик стола и нашарил там пистолет. Достал его и увидел в голубых глазах недоумение:

— Артем, что ты собираешься делать?

— А вот что…

Он поднял пистолет и очень спокойно, аккуратно три раза нажал на курок. Ему сразу же стало легче. Будто гора с плеч свалилась. В этот момент он испытывал откровенную радость. Наконец-то! Сколько проблем решено! И сердце болеть перестало.

Инга как-то нелепо, некрасиво сложилась пополам и рухнула на пол. Артем стоял и наблюдал за ней. Спокойно. Отстраненно. А она действительно умерла. На губах пузырится кровавая пена. Одежда испачкана в крови. Хорошие выстрелы. Точные. Все — в грудь. В пистолете патронов больше нет. А жаль…

…В это время Сид закончил свою историю. Прасковья Федоровна слушала молча. Свой монолог Сид завершил словами:

— Прости, мать.

— Да уж, — высказался Борисюк. — И чего людям не хватает? Живет на всем готовом, еще и жене изменяет!

— Милые вы мои, — вздохнул Даниил Грушин. — Ваше семейство меня умиляет. Сейчас все прояснится, и тогда мы поймем, что…

Вот в этот момент и раздался выстрел. Один, потом еще и еще. И женский крик. Приглушенный, словно бы издалека. Грушин вскочил:

— Вот оно!

— Опять стреляют! — в отчаянии воскликнула Прасковья Федоровна. — Да когда же это кончится?!

— Уже кончилось. Бегом все вниз!

И Грушин первым кинулся к дверям. Остальные — за ним. Когда компания влетела на кухню, Артем все еще не трогался с места. Стоял, с любопытством глядя на мертвую Ингу.

— Боже мой! — всплеснула руками Прасковья Федоровна. — Вы все-таки ее убили! Да отнимите же у него пистолет!

— Зачем? — спокойно сказал Даниил Грушин. — В нем больше нет патронов.

Артем поднял пистолет, зачем-то заглянул в дуло и рассеянно сказал:

— И в самом деле… нет…

— Он сошел с ума! — взвизгнула Прасковья Федоровна. — Сид!

— Я вижу, мать.

— У него шок, — сказал Грушин. — Тема, пойдем наверх.

— Когда же, наконец, приедет милиция! — воскликнула писательница. — Я требую! Сид!