Гром гремит дважды. Турнир

В адрес Джиана летели яростные вопли. Я прислушивался к ним в надежде понять, что же такое натворил Джиан. Об этом факте его биографии осведомлён не был – хотя догадывался, что Бохай, например, точно знает, что произошло. Но из выкриков уличных следовало лишь то, что мать Джиана родила его от венерически больного осла, а самого Джиана не худо было бы отрядить к тому же ослу в качестве объекта сексуальных утех. Ничего более информативного выкрики не содержали.

Джиан поначалу отругивался, потом, повинуясь приказу Бохая, перестал. Уличные постепенно выдохлись и затихли. Дальше переговаривались уже между собой – вероятно, обсуждали свою дальнейшую участь.

Борцы занимались тем же самым.

– Консерватория, – уныло сказал Бэй. – Сутки на рыло, не меньше.

– Сутки – это легко отделаемся, – буркнул Бохай.

– Угу. И Вейж ещё всыплет.

– Это уж как пить дать…

Из разговора борцов я с удивлением понял, что задерживаться в обезьяннике и нести хотя бы административную ответственность за драку в общественном месте, ущерб, нанесённый имуществу граждан (я одних только побитых машин насчитал с десяток) и телесные повреждения, которые благодаря им получили уличные, никто из борцов не планирует. Парни боялись наказания, которое получат в школе. Всё. Ответственность за совершённые правонарушения их не беспокоила от слова совсем, они обсуждали лишь, как скоро отсюда выберутся. В самом факте того, что выберутся, ни секунды не сомневались.

И, как выяснилось вскоре, оказались правы.

К решётке, отделяющей камеры от коридора, подошёл какой-то человек в сопровождении двух надзирателей.

Разговоры и в нашей камере, и в камере соседей мгновенно смолкли. Кем бы ни был этот человек – его появления ждали.

Он был одет в строгий деловой костюм, подмышкой держал кожаную папку. Небрежно завязанный галстук, туфли из тонкой кожи, предназначенные явно не для того, чтобы месить уличную грязь – в местной моде я не разбирался, но даже мне стало понятно, что одежда и обувь посетителя стоят подороже многих машин, стоявших на парковке у торгового центра.

Человек застыл у решётки, глядя на нас. Борцы под его взглядом тушевались и опускали глаза, вместе с тем стараясь принять благочестивые позы. Получалось это, сидя на полу, не очень.

Человек вздохнул и укоризненно покачал головой. Открыл папку и вынул из неё лист бумаги.

– Я буду называть фамилии, – сказал он. – Каждый, кого назову, должен выйти в коридор и встать лицом к стене. – Кивнул одному из надзирателей. Тот, погремев ключами, отпер и распахнул дверь.

– Бохай Ван! – принялся зачитывать по листу человек.

Бохай поднялся на ноги, сложил руки за спиной, вышел из камеры и замер, уткнувшись лицом в стену.

– Ронг Ли!

Ронг поднялся, вышел и встал рядом с Бохаем.

– Лей Ченг!

Меня будто обожгло. Я сидел на полу, не в силах пошевелиться.

– Лей Ченг, – повторил человек и вопросительно обвёл нас глазами.

Кто-то – кажется, Бэй – толкнул меня в плечо.

Я поднялся и на ватных ногах, кое-как дошагал до стены коридора. Встал рядом с Ронгом.

– Фу Чжао! – продолжил человек.

Меня придавило к полу не осознание того, что свою фамилию узнал через полгода после того, как оказался здесь. Надо бы, кстати, на всякий случай еще и дату рождения узнать. Хотя бы выяснить, сколько мне лет – лишней информация точно не будет. Меня прибило узнавание фамилии. Моего лучшего друга – того, что погиб в перестрелке, – звали Джен Ченг. Фамилия не редкая, но и не самая распространённая. Теперь, как выяснилось, её носил я.

После того как нас выстроили в коридоре, человек с папкой задумчиво прошёлся вдоль ряда. И вдруг гаркнул:

– Совсем страх потеряли, подонки?!

Я покосился на него с удивлением – не сразу понял, что обращается он не к нам. А к тем, кто сидит в соседней камере.

«Подонки» жалобно, вразнобой заголосили – в том духе, что ни в чём не виноваты, шли по своим делам и никого не трогали, мопед не мой, я просто объяву разместил.

– Молчать! – рявкнул человек с папкой. – К вашей кодле и без того накопилось немало вопросов. А уж то, что вы совершили сегодня – это последняя капля. Жаль, что вашему вожаку вышибли мозги без меня. Я с удовольствием сделал бы это сам.

«Кодла» испуганно притихла.

– В день, когда нас постигла такая утрата, – горько проговорил человек. – В день, когда весь наш клан замер от горя, вы… У меня просто слов нет. – Бросил нам: – На выход.

– А с этими что? – спросил кто-то из надзирателей. Имея в виду, очевидно, уличных.

– Я бы перестрелял их, как собак, – презрительно бросил человек. – Но решать, к сожалению, не мне. Пока пусть сидят и молятся на милосердие клана; что с ними делать, решат позже. Сейчас не до них.

Нас по одному вывели из изолятора на улицу. На парковке стоял знакомый автобус. По тому, как подобострастно кланялись воспитатели человеку с папкой, я понял, что наконец-то увидел настоящего представителя могущественного клана. Это была не нанятая марионетка, как господин директор Ган, а человек, обладающий реальной властью. Он явно имел право карать и миловать любого из нас или уличных по своему усмотрению.

Но гораздо больше, чем сам представитель клана, меня почему-то обеспокоили его слова о тяжёлой утрате. Интересно, что он имел в виду?..

Воспитатели, помахивая дубинками и грозя всеми карами небесными, погрузили нас в автобус. Двери закрылись, водитель выехал с парковки на улицу.

Радио в салоне автобуса работало постоянно, но обычно его не было слышно – перекрывали голоса борцов.

Сейчас в салоне стояла виноватая тишина. И в этой тишине я с удивлением расслышал, что вместо попсовых песенок и спортивных новостей по радио транслируют печальную, трагическую музыку. Музыка крайне удачно попала в настроение – ожидание по прибытию в школу неминуемой расплаты. Разговоры в автобусе смолкли окончательно.

А вскоре прервалась и музыка. Для того чтобы диктор – вероятно, уже не в первый раз, – зачитал сообщение о тяжёлой утрате, постигшей сегодня клан Чжоу.

Оказывается, его глава скоропостижно скончался.

Глава 6. Наказание

Обычно мы возвращались в школу засветло. В этот раз половину дня провели в обезьяннике и приехали только к вечернему построению.

Ученики, закончив работу, выстроились во дворе, ожидая развода в душевые. Мы, как правило, заканчивали тренировки в то же время и в душевые отправлялись первыми – ещё одна привилегия борцов. Я думал, что нас погонят на помывку сразу, как только выйдем из автобуса, но воспитатели приказали встать в строй.