Гром над Академией Часть 3

Приблизившись, я посмотрел на нее долгим взглядом, будто решая — жить ей или умереть. На самом деле мне было противно от того, что я собирался сделать.

— Вы меня убьете? — дрожащим голосом прошептала она. — Я готова. Это же не очень больно — умирать?

— Не переживай, — против моей воли по щеке скатилась одинокая слеза, — тебе не будет больно…

Миг — и тонкая нить эфира бьет в ее центр хара, вырывая душу из хрупкого детского тельца. Глядя, как безжизненно оседает ее фигурка на землю, я услышал дикий крик, полный мучения и горя.

— Она мертва, прошу засвидетельствовать это, — холодно произнес я мертвым голосом.

На арену выбежал Шереметьев в сопровождении бригады дежурных лекарей.

— Мертва! — подтвердили они после осмотра, бросая на меня осторожные взгляды. Шереметьев добавил:

— Условия дуэли соблюдены. У вас остались претензии?

— Да! Я вызываю графа Меньшикова на бой до смерти! — скрипнув зубами от ярости, процедил я. Потом проговорил, глядя в сузившиеся глазки Меньшикова:

— И раз условия соблюдены, и сомнений в этом нет…

Посмотрел ввысь, и из глаз моих полился золотой свет Прави. Жаворонок, послушный моей воле, держа в лапках душу ребенка, приблизился ко мне, а я, подхватив ее, погрузил обратно в тело девочки. М-да, а душа-то не слишком светлая… Не душа, а душонка, какая-то серая, мутная… Хоть и ребенок, а чистотой и не пахнет. Недаром и жаворонок так поспешно улетел. Не слишком приятно птице Прави было удерживать такую душу. Поместив ее на старое место, тут же связал ее эфиром, что взял из только зарождающегося источника ребенка. Но и этого оказалось достаточно. Бил я аккуратно, скрепы почти не разрушил, поэтому и приживление произошло практически мгновенно. Связывать ее со своей силой я не хотел. Мерзкий род, плохая кровь. Я чувствовал ее, и мне становилось противно. Оживить — да, это дитя, но сплетать её судьбу со своей, как это вышло с Ириской? Нет уж, увольте!

— А-а-ах!!! — испуганно дернулся лекарь, увидев, как девочка открыла глаза.

Граф Шереметьев в ужасе шарахнулся от меня, неверяще глядя то на ребенка, то на меня.

— Это невозможно! Я сам видел, что она была мертва!.. — в шоке едва выговорил он.

— А теперь, — отчеканил я, выпуская свою ярость наружу, — я хочу видеть здесь графа Меньшикова! Труса и подлеца, для которого нет ничего святого! Хватит прятаться за спиной детей! Выйди и сдохни как мужчина! А нет, я сам к тебе приду.

Под гул толпы Меньшиков на подгибающихся от ужаса ногах вышел на арену. Его, видимо, трясло от страха, и он сумасшедшим взглядом провожал жену, что уносила воскресшего ребенка. Вот только ее глаза, полные лютой ненависти, были направлены отнюдь не на меня.

— Я даже не знаю, каким способом оборвать твое никчемное существование, чтобы ты сполна почувствовал всю силу моей ненависти к тебе! Руки-ноги тебе отрубить, а потом башку? Примитивно и неинтересно… Душу твою отправить в Навь, чтобы корчилась в мучениях тысячу лет? Так я этого не увижу…

Я размышлял вслух, с презрением глядя на своего противника. Тот уже даже сумел практически справиться с нервной дрожью и готовился атаковать.

— Противный мальчишка! Ты и твой род достаточно попортили всем жизни!!! — озлобленно скривился он. — Я знаю, что сегодня умру. Но и тебя заберу с собой на тот свет!

Эфирное возмущение, вызванное им, достигло максимума и вот-вот должно было прорваться наружу.

— Я никогда не использовал это заклинание, ибо оно может убить и вызвавшего его. Это не атакующее плетение, это казнь. Последний раз оно применялось лет двести назад покойным императором Алексеем Вторым. А теперь вновь пришло время явить его миру. Итак, позволь познакомить тебя с «Русской Зимой»! — проорал он, выпуская эфир.

Тут же взвыла сирена, и арену накрыл прозрачный многослойный эфирный щит.

А с неба внутри щита стали падать… снежинки??? Это что, он Новый Год тут решил устроить? И это опасное заклинание?! Наверное, да, иначе с чего бы так орать тревожной сирене?

Одна из снежинок упала на мою подставленную руку… Ох, твою же мать!!! Палец моментально покрылся льдом, и дикая боль прострелила всю кисть! Так, срочно перегоняю эфир в поврежденный палец и вижу, как тает ледяная корка. Но, сука, медленно, с неохотой! Щит, многослойный щит!!! Что-о-о?! Да им похер на щит! Узорные, внешне безобидные снежинки, празднично посверкивая, проходят сквозь него, не замечая, будто его и нет!.. Вот ещё одна упала на плечо, затем еще… И боль охватила уже все тело, затуманивая голову. Разгоняю эфир по всему организму и поднимаю ветер, надеясь сдуть этот снегопад-убийцу к чертовой матери. Но нет, им и ветер нипочем! Продолжают себе медленно кружится в смертельном танце. И их становится больше! Слышу надрывный крик Меньшикова. Вот это легкие! Это ж надо так орать от боли. Ну чего, поори. Я тебе по-любому не дам сдохнуть. Ща чо нить придумаю, а потом и тобой займусь…

Так, антагонист холоду у нас пламя. Вспыхиваю, как пионерский костер. Эффект не радует. Снежинки проходят сквозь пламя, гася его, но уже немного ослабленные. Значит, больше жара. Огня, больше огня! Окутываюсь щитом из истинного пламени. Так, теперь норм, снежинки до меня не достают. Но эфир я начинаю качать со страшной скоростью. Скоро он в округе просто закончится, и мне придется перейти на внутренний резерв. Арена не пропускает лишний эфир внутрь. Это для того, чтобы ничего убойного на ней нельзя было сотворить.

Блять, да когда же они закончатся?! Кидаюсь к почти заледеневшему Меньшикову. Он жив, но тело превратилось в ледяную статую. Кидаю в него целительный эфир, параллельно отрезая его от источника, что и так был уже почти пуст.

Да-а-а, получилось!!! Снежинки исчезли, как будто их и не было. Лед стал стремительно таять, оставляя после себя побледневшую кожу. Он жив, и даже в сознании, но пошевелиться не может.

— Что ж, это была хорошая попытка, — искренне признаю я, — и с кем-то другим, возможно, и сработала бы. Но не со мной. А теперь — моя очередь!

Резким рывком взлетаю вверх. Знаю, что на меня сейчас устремлены сотни глаз. И наших, и заморских. Значит, пришла пора показать силу истинных воев Руси! И пусть трепещут враги от увиденного! И пусть зажгутся сердца от проснувшейся памяти предков!

— Ты не хотел битвы, — загремел мой голос на всю арену. Поднялся ветер, из почерневшего неба стали бить беспощадные молнии. — Ты хотел казни? Что ж, я исполню твою последнюю волю.

И над ареной полились слова древней, как сам мир, молитвы, что произносили наши предки, желая люто покарать предателя своей крови:

— О ты, Стрибог, бог ветра, разрушитель злых умыслов,

К тебе взываю!!!

И ты, Мудрый Велес, что ведает Правду,

Откликнись на мой зов!

Перун, небесный покровитель воинов,

Приди на казнь предателя!!!

Дайте СИЛУ мне покарать изменщика!

Дайте мне СЛОВО, что выжжет его черное сердце.

Дайте мне ВЕРУ, в праве на казнь.

Да свершится Воля Ваша!

И да буду я Вашим карающим мечом.

Пусть ВсеВидящий Род, ПраРодитель всего сущего, освятит меня на деяние это.