Гром небесный

Наверное, прошло несколько часов, но я даже не пошевелилась.

Только услышав под окном шаги, я вздрогнула. Это забвение увлекло меня от реальности ещё дальше, чем мой ночной сон. Я действительно верила, что нахожусь в доме одна, и этот стук шагов напомнил мне, что здесь живут ещё два человека. Это было ничто по сравнению с тем количеством мужчин и женщин, с которыми я ежедневно соприкасаюсь в обычной жизни, но я понимала, что встретиться с этими двумя людьми будет для меня куда тяжелее, чем увидеть всех тех, с кем я каждый день общаюсь в Лионе.

Шаги прекратились, и кто-то внизу очень громко постучал в дверь. Почти сразу же я услышала, как эта дверь отворилась и снова закрылась, а потом до меня донёсся сбивчивый шёпот. Потом я узнала голос Брассака. Он кричал. А вот женщину было едва слышно. Они говорили недолго. Дверь снова отворилась, а потом захлопнулась с такой силой, что у меня стёкла в окнах задребезжали. Тяжёлые шаги, которые могли принадлежать только Брассаку, удалялись от дома. Я услышала, как жалобно завыла собака. Мне даже показалось, что выло несколько собак. Тогда Брассак вернулся. Послышался радостный лай, а потом тишина снова охватила двор.

Несколькими минутами позже дверь опять открылась и закрылась, и раздались уже другие шаги. Я сразу выскочила из кровати и подбежала к окну. Сквозь жалюзи я увидела уходившую женщину.

Я очень быстро оделась, взяла свою сумочку и вышла из комнаты. Я смутно сознавала, что мне надо уйти из этой комнаты и больше не возвращаться.

Когда я спустилась на кухню, то ещё не знала, что буду делать дальше. Но я чувствовала, что в любом случае нужно воспользоваться отсутствием Брассака и его жены, чтобы сбежать.

Я торопливо обвела комнату взглядом в поисках зеркала. Оно висело около окна. Я посмотрелась в него и не узнала себя — у меня было впечатление, что я вижу лицо другого человека. Это длилось не больше секунды, а я слишком торопилась, чтобы выяснять, откуда взялось это чувство. Волосы у меня спутались, и я не могла уйти, не причесавшись. Ещё я хотела накраситься. Всё так же быстро я нашла в своей сумочке расчёску и помаду.

Я была уже готова и надела манто, как вдруг дверь отворилась. Я ничего не слышала. Женщина вошла внутрь и посмотрела на меня, как и вчера, без какого-либо выражения на лице. Затем она приблизилась ко мне и поздоровалась. Я ответила ей тем же.

— Что вы делаете? Вы уходите? — спросила она.

Я кивнула, спрашивая себя, должна ли я поблагодарить её, но она не дала мне времени подумать.

— Нельзя уходить вот так.

— Можно, если мне надо идти. — Голос мой звучал не очень уверенно.

— Нет, нужно, чтобы вы остались.

— Но мне незачем оставаться у вас.

Женщина поколебалась одно мгновение и слегка нахмурилась, как будто мой ответ поставил её в затруднительное положение, после чего она сказала:

— Нет, вам нужно остаться. Иначе… Иначе он подумает, что это я заставила вас уйти.

— Но я же сама хочу уйти.

— Да, но он мне не поверит.

Я задумалась и спросила, где сейчас Брассак.

— Не знаю, — ответила она. — Он в поле, но, где точно, он мне не сказал.

Она нахмурила лоб в точности, как вчера, когда переживала за костюм мужа. На мгновение она сложила свои большие руки, а потом вытерла их о передник и сказала:

— Останьтесь хотя бы до полудня, чтобы он увидел, что я вас не прогнала.

Я не ответила, но сняла манто и положила сумочку. У женщины как гора с плеч вдруг свалилась. Она принялась крутиться между шкафом и плитой, говоря, что на завтрак угостит меня молоком своей коровы. Свежим парным молоком!

4

Женщина дала мне большую чашку кофе с молоком, хлеба, масла и мёда. Затем она вышла. Но прежде взяла с меня обещание, что я никуда не уйду, пока не вернётся её муж. Её голос был по-прежнему мягким и ровным, а взгляд бесцветным, однако мне казалось, что она была искренна и в самом деле хотела, чтобы я осталась.

Оставшись одна, я села завтракать. Я не очень хотела есть, но всё, что она мне дала, было таким вкусным, что я с удовольствием поела. Большой ломоть хлеба с толстой хрустящей корочкой, прозрачный ароматный мёд, жирное молоко и большой кусок масла на зелёной тарелке с нарисованными листьями. Всё это было так ново для меня и так отличалось от того, что я ела обычно. Всё было очень вкусно, у меня даже возникло ощущение, что я играю.

Однако пока я ела, мне показалось, что я знаю эту игру. И скоро я поняла, что те чувства, что вызвали во мне трещины на потолке и запах простыней, снова возвращаются.

Вот только я не умею лишать себя удовольствия. Я всегда иду на поводу у наслаждения, даже если в последствии я должна буду заплатить за него дорогой ценой. Я съела ещё три тартинки, после чего вытащила из сумочки сигарету и закурила. Во-первых, потому что я хотела курить, а во-вторых, табак был единственным отголоском моей жизни в Лионе.

За это время я сделала всё, что могла, чтобы не поддаваться своим мыслям. Чтобы не видеть ничего, кроме дыма сигареты. Я осторожно вдыхала этот дым, чтобы он оставался со мной подольше. Но, не смотря ни на что, он испарялся, а я следила за ним взглядом.

Тогда я стала рассматривать всё, что было в этой комнате. Мебель и все предметы были низкие и тяжёлые. И тишина тоже была тяжёлой.

Я почувствовала себя неловко. Казалось, даже мебель смотрела на меня. Все предметы мебели были похожи на огромных котов, которые вроде бы спали, но на самом деле они всё видели сквозь приоткрытые веки. И их присутствие меня действительно тяготило. Я всё повторяла себе, что это глупо, но ясно чувствовала, как они смотрят на меня, а потом друг на друга, чтобы обменяться мнениями, что они думают на мой счёт. И мне казалось, что я их узнаю.

Я не люблю бороться, но сейчас хотела освободиться любой ценой. Я поднялась и подошла к большому пузатому сундуку. Я дотронулась до него, мои руки пробежали по гладкому дереву. Теперь я больше не была в полусне в этой тёмной комнате. Погода прояснилась, и мысли мои тоже стали более ясными. Больше я не сходила с ума.

Разумеется, не в это старый сундук я когда-то складывала резные тарелки своей бабушки. Однако, чем дольше я на него смотрела, тем больше он казался мне знакомым.

Я села перед ним на корточки, чтобы вернуть себе рост той маленькой девочки, которой я была, и посмотреть на крышку, на толстые железные оковы, какими я их видела во времена моей бабушки. Это всё больше волновало меня. Если бы тут был только этот сундук, то достаточно было бы просто отвернуться от него. Пока я думала об этом, мне казалось, что этот простой жест недовольства восходит ещё к моему детству, и вообще меня привлекал не только этот сундук, а всё, что стояло в этой комнате.

Я принялась обходить её, подолгу останавливаясь перед каждым предметом мебели. Я как раз поглаживала потемневший от времени посудный шкаф, заставленный безделушками, как вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Резко повернувшись к окну, я увидела, что со двора за мной наблюдает женщина. Она тут же ушла, а я осталась неподвижно стоять, как дура, не зная, что делать. У порога я услышала стук её башмаков, дверь отворилась, и женщина не спеша зашла внутрь. Она долго смотрела на меня прежде, чем сказать почти шёпотом: