Гроздья Рябины
Шрифт:
Для Германа это было открытие нового мира, о существовании которого он ранее не знал. Так уж бывает: человек живет, уверенно идет по жизни и не знает о существовании других, параллельных миров – мира науки, живописи, музыки, мира Большого спорта или мира наркотиков. Случай, встреча с новым человеком – перед ним открываются ранее невиданные дали, и он, потрясенный, устремляется туда, покупает краски и холсты, гитару или боксерские перчатки, неожиданно для своих близких, становится художником или меломаном. Или наркоманом. Музыка затронула какие-то глубинные струны души Германа, и он стал фанатичным меломаном, покупал книги о музыке, все новые пластинки и слушал, слушал, проникал в удивительный мир музыки.
Сверкающим водопадом звуков обрушился на Германа Концерт Эдварда Грига, а ведь он ранее даже не знал о существовании этого
Музыка увлекала и Леру. Они с папой покупали хорошие детские пластинки и распевали:
Купила мама Лёше
Отличные галоши.
Галоши настоящие, красивые, блестящие,
И хочется ему же
Скорей пройтись по лужам…
И еще про “черного кота”, “опять мы с тобой поссорились” и многое другое. У Леры явно был музыкальный слух, ее следовало учить музыке.
В письмах к Дине он цитировал Леркины перлы:
– Папа, смотри, вон тётя пошла рыжая, и вон собака побежала, вся рыжая. Как мы.
Бабушкиным портняжным метром меряет лежащего длиннющего папу.
– Ну, сколько получилось?
Глубоко вздохнув:
– Три метра.
Герман не может удержаться от смеха, а Лера – в слезах обиды, она очень обидчива. Как все рыжие люди.
Трогая выпирающие отцовские мослы:
– Мой папа – самый толстый. У него вот даже косточка – самая толстая.
Дина отвечала, что работает, тоскует, мечтает о встрече. Письма согревали, давали силы ждать и надеяться.
Зимой у Германа случилась командировка в Москву. Быстро закончив дела, он, конечно, полетел в Южный город. Дина жила в двухкомнатной квартире, недалеко от железнодорожного вокзала. Это было истинно женское царство, с поломанными утюгами, неработающими выключателями и негорящими лампочками, Герман с его деятельными руками сразу же приобрел авторитет Валентины Петровны, а добрая и малоподвижная мамина дочь Света стала его другом. На два дня Германа поселили на диванчике в одной комнате, а все женщины разместились на второй половине. Он гулял с Диной по зимнему городу, по пустынному городскому парку с огромным прудом, где на черной воде зябли два лебедя, и на душе у Германа было зябко и тоскливо. Завтра уезжать! Дина устроила показ его двум своим подругам. Те осмотрели Германа с головы до ног и решили, что он похож на Вана Клиберна, кумира пятидесятых.
– Тебя, Гера, хоть взаперти держи! Они чуть не съели тебя глазами, мне ничего не оставили. Тоже мне, подруги!
Но всё было как-то зыбко, неопределенно, Дина мялась, говорила, что нужно посоветоваться с мамой, которая жила в районном центре, что-то придумать, и Герман уезжал с сосущей тоской расставания и неопределенности. В бухгалтерии завода, когда он представил отчет о командировке, сделали вид, что не заметили двух пропавших, не отмеченных дней.
Голос был незнакомый, с нотками уверенности в себе. Голос человека, привыкшего к тому, что ему подчиняются.
– Герман Иосифович? Здравствуйте. У меня к Вам есть разговор. За Вами завтра заедет машина. Подъезжайте, поговорим.
– Кто говорит? – недоуменно спросил Герман.
– Мы на месте все обсудим. До свидания, – и повесили трубку.
“Черт знает что, подумал Герман, – если из райкома или других инстанций, то представились бы. Какой-то авантюрист. Конечно, никуда я не поеду”.
Следующий день был просто сволочной. С утра поломки сыпались на голову, и в литейном, и в заготовительном, полаялся с Копёнкиным, разогнал ремонтников, только к одиннадцати добрался до отдела. Никого не хотелось видеть. А лучше бы сбежать с этого проклятого завода, куда глаза глядят!
– Вас ожидают, –
сказал Герману Гарик Краузе.В кабинет просунулся незнакомец.
– Эдгар Йосипович? – спросил он.
– Да, только не Эдгар, а Герман.
Человек полез в карман, достал записку.
– Да, правильно, Герман Йосипович. Мне поручено отвезти Вас в Темиртау, на наш завод. Вы не волнуйтесь, я Вас привезу обратно.
– Кем поручено?
– А, наш директор, он сказал, что Вы все знаете.
А, это вчерашний звонок… Герман помедлил. А потом махнул рукой. Хоть к черту на рога! Так достал его сегодня гад Копёнкин. Он вызвал Астафьева.
– Петр Алексеевич, мне нужно отъехать по делам. Может быть, до конца дня. Я разгон всем с утра дал, Вы присмотрите…
За воротами стоял зеленый полугрузовой УАЗик. Водитель назвался Прохором, был немногословен. Все узнаете на месте. А на вопрос, как он проник на завод, у нас же военизированная охрана, только ухмыльнулся.
Уазик подкатил к двухэтажному зданию с надписью на табличке: “Темиртауский завод металлоконструкций”. За директорским столом сидел человек, похожий на доброго сказочника. Небольшого роста, подвижный, с лысоватой, крепкой головой в венчике седоватых волос. Очки, сползающие на нос, выше очков – добрые, внимательные глаза. Он вышел из-за стола, крепко пожал Герману руку.
– Шерман Абрам Лазаревич, – представился он, – а Вам не нужно представляться, предлагаю Вам должность главного инженера. Оклад у нас, правда, не очень большой, но мы это поправим, а квартира ждет Вас. Пока однокомнатная, поработайте год-полтора, и квартиру расширим.
– Что? Прямо вот так, сейчас? – изумился Герман простоте и внезапности.
– Ну, не сразу… сходите на завод, Прохор Вас проводит, потом скажете свое решение.
– Завод был небольшой, показался Герману не очень сложным, и он сразу согласился. Это была возможность сбежать с завода Пархоменко, где он ходил как замаранный, не отмыться, где о нем судачили досужие сплетники. Это была возможность отряхнуть с себя прошлое, начать новую, счастливую жизнь.
Не в характере Германа было долго размышлять и колебаться. Решения он принимал всегда быстро, бесповоротно и опрометчиво, это сильно осложняло ему жизнь, делая ее интересной и содержательной. Герман твердо верил, что при необходимости он сумеет напрячься и разобраться в самых сложных обстоятельствах. Главное – ввязаться, а потом… впрочем, это кто-то говорил до него, Герман и не претендовал на авторство. Он никогда не сожалел о содеянном и обрекал себя на все новые жизненные приключения.
– А меня отпустят с моего завода?
– На это будет решение обкома партии. Выговоры по партийной линии есть?
– Есть строгий, с занесением.
– Это хуже, но постараемся убедить.
Герман так и не узнает, кто порекомендовал его Шерману.
В Южный город полетело радостное письмо: “Ты говорила, что приедешь ко мне на край света. Я нашел этот край!”
6
Темиртау – спутник Караганды, в тридцати километрах. Здесь разворачивалась крупнейшая всесоюзная стройка – Карагандинский металлургический комбинат с полным циклом производства, и для решения этой сложнейшей инженерной задачи в Казахстане заново создавались строительно-монтажные управления, тресты и министерства, строились производства инженерных заготовок и заводы металлоконструкций. На ударную стройку ехали специалисты с Урала, Сибири, Кузбасса. Шерман приехал в Темиртау из Новокузнецка, где работал на кафедре сварочного производства, был назначен директором недавно построенного завода и теперь собирал команду, которая будет поднимать завод. Люди съезжались разные, с разных мест, и Герман оказался самым молодым в этой команде. Для него так и останется загадкой, как решился Шерман поставить на руководство инженерными службами завода двадцатишестилетнего незнакомого человека? Но выбор был сделан, и Герман из кожи лез, чтобы оправдать доверие директора. А завод оказался совсем непростым: обширное и сложное сварочное производство, Герман его не знал, крупная кислородная станция – совсем незнакомая технология. А самое неожиданное – когда Герман посмотрел в чертеж, по которому работали рабочие, он там ничего не понял: строительные чертежи и технологии значительно отличаются от машиностроительных! Вот это влип! Главный инженер завода – совершенно некомпетентный и безграмотный человек!