Грозненский роман
Шрифт:
– Покупали, – повторила Ира. – А ведь скажешь кому, так и не поверят. Книжки.… На сумасшедший дом здорово смахивает. Боря, там ведь тоже без потерь не обошлось. Абрамян, да?
– Абрамянц, – поправил Борис. – Тут хоть понятно. Кто же такие статьи терпеть будет? Еще странно, что так долго позволяли.
– Да, как-то он уж очень неосторожен был. Хоть бы под псевдонимом писал.
Борис вздохнул. Володю Абрамянца предупреждали все, предупреждал и Борис. Он вроде и соглашался, обещал подумать, но проходил месяц, и в очередной газете появлялась новая статья. Еще эмоциональнее, еще хлестче, еще злее.
– Под псевдонимом? Не знаю…Витя вон вообще ничего не писал.
– Какой Витя? – не поняла Ирина.
– Витя-лилипут! Помнишь?
– А его тоже?..
– И его, и его жену.
– Господи! – ахнула Ирина. – Даже лилипута! Он-то чем помешал?
– Квартирой, – грустно усмехнулся Борис, – всего лишь квартирой. Помнишь, как бабу Пашу хоронили?
Баба Паша, папина сестра, жила в маленькой однокомнатной квартирке на Ташкале. Там и умерла осенью 92-го. На ночь в квартире с гробом остался отец. Вечером в незакрытые по обычаю двери зашли трое чеченцев. Один, не обращая никакого внимания на гроб с покойницей, схватил отца за грудки. «Что, квартиру захотел, собака? – заорал, брызгая слюной. – Она моя!» С большим трудом удалось отцу убедить незваных гостей, что квартира государственная, на нее никто не претендует, и что с ней будет дальше, его совершенно не интересует. Новый «хозяин» не верил, грозил ножом, повторял одно и то же. Наконец, до него все же дошло, что этот старик помешать захватить освободившуюся квартиру никак не может. «Ну, смотри, старик, – пообещал он напоследок, – если врешь, всех прирежем!»
– Боря, может, переменим тему? И так тошно.
– Еще у Петьки Парамонова папу убили, – взрослым голосом произнес из коридора Славик. – Помнишь, мама?
Славик прошел в кухню, включил свет, посмотрел на родителей. Подошел к маме, прижался. Ирина свободной рукой обняла сына. Все молчали. За окном чернела обычная с виду декабрьская ночь. Очередная ночь войны.
– Мама, а почему мы не уехали? – тихо спросил Славик.
– Денег не хватило, – Ирина прижалась губами к русой головке сына.
– А Баранов свою квартиру на двухкомнатную в Туле поменял, – зачем-то сообщил Борис.
– Это кто? – переспросила Ирина. – Который напротив институтской библиотеки жил? Понятное дело! Бронковичи вон тоже нормально продали, помнишь? Ну, в доме, где «Красная шапочка». Что ты хочешь – там цены другие.
– Но не все же в таких местах жили?
– Не все, сынок, не все, – обреченно сказала Ирина. – Давайте чай пить.
Борис только вздохнул: «Денег не хватило? А может хребта?..»
С чаем, однако, пришлось подождать. Славик сбегал взглянуть, что показывают по телевизору, и через секунду закричал на всю квартиру:
– Папа! Мама! Быстрее! Да быстрее же вы!
По экрану телевизора почти в полной темноте ползли странные точки. Иногда освещение улучшалось, и тогда можно было заметить холмы и какие-то строения, вроде бы даже дома. Вместо нормального звука слышалось сопение и отрывистая ругань. Удалось разобрать слово «Долинский». Поселок Долинский? Но это же почти Грозный!
– Вот он! Вот он! – раздался вдруг довольно отчетливый мужской голос. – Да вон – справа! Быстрей!
Камера подалась вправо – на дороге тускло блеснула
бронетехника. В эфире переговаривались теперь двое.– Да быстрее ты! Давай!!
– Щас! Помоги!
Камера опять дернулась, поймала какое-то темное пятно, первый голос удовлетворенно сказал: «Вот он!» Несколько совершенно невнятных реплик, возглас «Есть!» Темное пятно разбухает яркой вспышкой, вправо и вверх стремительно набирая скорость улетает маленький совсем нестрашный огонек, еще один. Камера стремительно дергается вправо, не успевает – шорохи и крики перекрывает взрыв.
– Есть! – орут в эфире два голоса. – Алл-ла!
На месте колонны пылает зарево.
На следующий день информационные агенства передадут: «12 декабря российские войска у поселка Долинский были обстреляны из установки “Град”. В результате были убиты 6 и ранены 13 российских военнослужащих. Ответным огнем установка “Град” была уничтожена».
Шел второй день войны.
– Боря, ты спишь?
– Почти. А что?
– Опять будешь с телевизором болтать?
– Не знаю.… Ты против?
– Против. У меня другое предложение…
– Ира!
– Не нравится?
– Да при чем…нравится…еще как! А Славик?..
– Славик спит без задних ног. Боря, милый, мне страшно.… Обними меня!
– Ира! Ирочка…
Разговор
Никаких разговоров в эту ночь Борис не желал. Снилось сегодня что-то спокойное, приятное, родное, и сон был глубок и спокоен.
Видимо, недостаточно.
Телевизор влез в сон бесцеремонно, как хозяин.
Экран надвинулся, заполняя всю вселенную, посветлел, изображение обрело четкость, и глянули с него на Бориса единственные во всем мире сине-серые глаза. Ирина сидела на знакомой скамейке в сквере Лермонтова, скрытой с трех сторон тенистыми деревьями. Открытое легкое платье, летние босоножки, черные волосы.
Все как тогда – сто лет назад.
Поднялись густые ресницы, и Борис вздрогнул: столько тоски и боли было в любимых глазах.
– Боря, Боренька, – прошептала Ирина, – ты помнишь еще, как хорошо нам было?
«Что ты, родная, почему было? – хотел сказать Борис, но не смог: перехватило горло. – Почему «было»? И было, и есть, и будет».
Ира приложила палец к губам и одними глазами показала ему – смотри. Борис перевел взгляд: по крыше гостиницы Чайка летела бегущая строка. Что там было написано, разглядеть не удавалось: буквы сменялись слишком быстро, сливаясь в одну светящуюся полосу. Борис опять посмотрел на Иру, та прикрыла глаза, показывая – жди.
Наконец, буквы замедлили бег, и стало видно, что никакие это не буквы, а цифры.
1978…1982…1987…
Еще медленнее.
1989, 1990
И, наконец, совсем медленно выползли ярко красные:
1991, 1992, 1993, 1994…
Ира широко распахнула глаза, кивнула Борису – вот!
По только что чистому небу поползли тучи, зашумел холодный ветер. Листья на деревьях стремительно пожелтели, пожухли. Ветер подхватил их и помчал куда-то далеко, в багровую темень. Через секунду вокруг качались на ветру только голые, обломанные ветки.
«Как же она там, в одном платье?» – подумал Борис.