Грозный адмирал

Адмирал молча вышел, через четверть часа был уже на пристани и отвалил на дожидавшейся его гичке на свой флагманский корабль.

Вахтенный офицер, встретивший его, заметил, что адмирал был чем-то очень расстроен и имел самый "освирепелый вид".

На следующий же день весь город и вся эскадра знали о вчерашнем скандале, и между молодежью было много смеха. Адмирал с утра съехал на берег, приказав двум боцманам явиться к нему с линьками к одиннадцати часам вечера.

Целый день адмирал был мрачен. Адмиральша уже узнала о вчерашнем скандале и была очень довольна, что приводило адмирала в большее бешенство. Все в доме с трепетом ждали расправы... Уже с утра Макрида была заперта в сарае, одетая в затрапезное платье. Чудные волосы ее были, по приказанию адмирала, острижены.

В одиннадцать часов вечера адмирал вместе с двумя боцманами удалился в конюшню, куда привели и Макриду. Двери были наглухо затворены, но, несмотря на это, оттуда раздавались раздирающие душу крики и стоны. Потом все затихло. Адмиральша, потрясенная, теперь жалела несчастную Макриду. Полумертвую, ее ночью отнесли в слободку и через две недели отправили, еще не совсем оправившуюся, в деревню, где она впоследствии спилась и через несколько лет умерла.

Дочь Макриды, слишком похожая на адмирала, была помещена на воспитание и затем отдана в пансион в Петербурге. Адмирал любил свою, как он называл, "воспитанницу", часто навещал ее, и она изредка, по воскресеньям, приходила в ветлугинский дом на короткое время. И добрая адмиральша ласкала эту девочку, наделяла ее лакомствами и нередко плакала, вспоминая свои обиды и жалея бедную "батардку", как адмиральша про себя называла девочку. Когда эта девочка шестнадцати лет умерла, - адмиральша искренне ее оплакивала и была вместе с мужем на ее похоронах.

XVIII

Вскоре после обнародования манифеста об освобождении крестьян адмирал однажды призвал сыновей в кабинет и сказал им:

– Наше родовое имение не велико... После надела останется всего пятьсот десятин... Делить его между вами не стоит... Как ты полагаешь, Василий?
– прибавил он, обращаясь к старшему сыну, высокому, плотному моряку, лет тридцати пяти, очень похожему на адмирала лицом.

– Полагаю, что не стоит.

Не спрашивая мнения других сыновей, Николая и Гриши, адмирал продолжал:

– Мое намерение - отдать всю землю крестьянам и не брать с них ничего за надел... Им это на пользу, и они помянут добром Ветлугиных. Не правда ли?

На лице Гриши при этих словах промелькнуло невольно грустное выражение, хотя он и первый поторопился сказать:

– Конечно, папенька... Такой акт милосердия...

– Тебя пока не спрашивают!
– резко перебил адмирал, заметивший печальную мину почтительного Гриши.
– Как ты полагаешь, Василий?

– Доброе сделаете дело, папенька!
– отвечал моряк.

– И я так думаю... Надеюсь, что и отсутствующий Сергей так же думает... А ты, Николай?

– И я нахожу, что это справедливо.

– Ну, а ты, Григорий, уже поспешил апробовать "акт милосердия", иронически подчеркнул адмирал.
– Значит, и делу конец.

Наступила короткая пауза, во время которой адмирал достал из письменного стола какой-то исписанный цифрами клочок бумаги и затем сказал:

– Взамен имения, которое должно бы быть разделено на четыре части, ибо сестер ваших я уже выделил деньгами, по три тысячи на каждую...

– На пять частей, папенька?
– перебил отца старший сын.
– Вы, верно, забыли, что всех нас пять братьев, - прибавил моряк, вспоминая об опальном Леониде.

– Я помню, что говорю!
– крикнул, вспыхивая, адмирал и продолжал: так вместо родового имения я выдам каждому из моих четырех сыновей (адмирал подчеркнул "четырех") деньгами, какие причитаются за выкупную ссуду и за пятьсот десятин... На каждого из вас придется по четыре тысячи... вот здесь на бумажке и расчет...

И адмирал кинул на стол бумажку, исписанную цифрами.

– Хочешь посмотреть, Григорий?
– насмешливо заметил адмирал повеселевшему сыну.

Гриша покраснел как рак и не двинулся с места.

– Деньги эти предназначены из аренды, которую мне недавно пожаловал государь император на двенадцать лет по две тысячи и которые мне выдадут сразу. Других денег у меня нет... Из этой же аренды Анна и Вера получат свои приданые деньги... Согласны?

Все, конечно, согласились, после чего адмирал их отпустил, объяснив, что Василий получит деньги через месяц, а Николай, Григорий и Сергей - по достижении тридцатилетнего возраста.

– А затем ни на что не рассчитывайте!
– крикнул им вдогонку адмирал.

Когда мужики через старосту Акима узнали о милости барина, они сперва не поверили, - до того это было неожиданно. Но бумага, присланная адмиралом старосте, окончательно убедила мужиков, и они благословляли барина, простив все его тяжкие вины относительно многих своих дочерей. Староста Аким приезжал потом в Петербург благодарить адмирала, и грозный адмирал, видимо, был тронут искренней и горячей благодарностью деревни в лице ветхого старика Акима, которого он не допустил к руке, а милостиво пожал ему руку и несколько минут с ним беседовал.

На другой день после разговора с сыновьями адмирал сказал рано утром Никандру:

– Люди, конечно, знают о воле, которую даровал им государь император. Объяви им, что кто не хочет у меня оставаться, может через неделю уходить.

– Слушаю, ваше высокопревосходительство!

– Иди и сейчас же принеси ответ!

Никандр и без того знал, что решительно все, за исключением Алены, горничной Анны, да Настасьи, горничной адмиральши, собирались уходить. Уже давно на кухне шли об этом разговоры, и после манифеста радости не было конца. Все осеняли себя крестными знамениями и облегченно вздыхали при мысли, что они свободны и могут избавиться от вечного трепета, который наводил на всех грозный адмирал.

Через пять минут Никандр вошел в кабинет.

– Ну, что? Кто уходит?

– Ефрем, ваше высокопревосходительство.

– И пусть. Лодырь. А Ларион?

– Тоже просится...

– А Артемий кучер?

– Хочет побывать в деревне, повидать детей.

– Гм... И Федька, пожалуй, тоже уходит?
– осведомился, хмурясь все более и более, адмирал о пятнадцатилетнем казачке.

– Хочет в ученье в портные поступить, ваше высокопревосходительство!
– докладывал Никандр с какою-то особенною почтительностью.

Адмирал помолчал и, сурово поводя бровями, продолжал:

– А девки?

– Олена да Настасья хотят остаться, если будет ваше желание.

Адмирал недовольно крякнул и снова помолчал.

– Нанять повара, кучера и лакея для барыни!
– приказал он.
– Да смотри, людей порасторопнее... Насчет жалованья сам переговорю.

– Слушаю-с, ваше высокопревосходительство!
– отвечал Никандр, видимо, сам чем-то озабоченный.

– Двух девок довольно, - продолжал адмирал.
– Алена может ходить за двумя барышнями, а если Настасья передумает и не останется, барыня сама найдет себе горничную... А прачки не нужно... Можно отдавать стирать белье...