Грозный эмир

– Закономерный конец, – сказал он, оборачиваясь к Эркюлю. – Так проходит земная слава, не оставляя ничего кроме надежды на небесное милосердие.

Глава 8. Призрак власти.

Для шевалье де Лаваля договор, заключенный благородным Фульком с собственной женой, обернулся крахом всех надежд на скорое возвышение. Благородный Герхард уже видел себя по меньшей мере коннетаблем, но, увы, жестокая реальность вдребезги разбила мечты честолюбивого анжуйца, превратив удачливого и уверенного в себе человека в жалкого изгоя. Попытка Лаваля воззвать к благородному Фульку, ради возвышения которого он рисковал честью и жизнью, закончилась неудачей. Король Иерусалимский, утративший по собственной глупости половину своих прав, отделался обидной подачкой, прислав опальному шевалье пятьсот денариев. Герхарда выставили из города Иерусалима как последнего бродягу, лишив не только королевских милостей, но и крыши над головой. Лаваль кинулся было за заступничеством к благородной Жозефине, но благородная дама де Мондидье уже собирала вещи, чтобы навсегда покинуть негостеприимный город. Справедливости ради следует заметить, что время, проведенное Жозефиной в Иерусалиме, не было потрачено напрасно. Благородный Фульк оказался столь же щедр на подарки своей любовнице, сколь скуп на оплату услуг преданных шевалье.

– Я тебя предупреждала, Герхард, как опасно полагаться на доброе расположение сильных мира сего, но ты не внял моим советам, – покачала головой Жозефина. – И в результате ты не нажил ничего, кроме лютых врагов, готовых обрушить мечи на твою голову, стоит только тебе высунуть нос за ворота королевской цитадели.

– И что мне теперь, прикажешь, делать? – спросил растерянно Лаваль.

– Если хочешь закончить жизнь в нищете, то возвращайся в Европу, – пожала плечами Жозефина. – А если собираешься преуспеть в жизни, то полагайся только на себя. Или на меня. Я готова оплатить твои услуги, шевалье.

– В постели? – окрысился Герхард.

– Шалун, – ласково улыбнулась ему благородная дама. – Я еще достаточно молода и недурна собой, чтобы меня любили даром.

– Ты собираешься завоевать Каир или Багдад? – ехидно полюбопытствовал шевалье. – Средств у тебя, возможно, хватит, но где ты найдешь людей для столь безумного предприятия?

– Я готова удовлетвориться Триполи, – сухо отозвалась Жозефина. – Так ты едешь со мной, благородный Герхард.

– Еду, – пробурчал Лаваль. – А что мне еще остается?

Портовый город Триполи неожиданно понравился Герхарду. С некоторым удивлением он обнаружил, что столица графа Понса куда богаче Иерусалима. И людьми богаче, и товарами, и что особенно ценно – золотом. Выходит недаром дед и отец нынешнего правителя положили жизни, чтобы прибрать к рукам этот цветущий край. Ливан по сравнению с Палестиной выглядел райским садом. Да, собственно, он и был им, стоило только выехать за стены города. Впрочем, в самом городе тоже хватало мест, где охочий до благ человек мог рассчитывать на сердечное гостеприимство. Во всяком случае, так утверждали новые знакомые шевалье де Лаваля Луи де Мондидье и Гаспар де Теленьи. Были бы деньги. Увы, как раз в деньгах благородные Луи и Гаспар испытывали хронический недостаток, а золота, полученного Герхардом от короля Фулька, хватило только на пару месяцев разнузданного кутежа. После чего опухшие от пьянства шевалье вынуждены были обратиться за помощью к Жозефине. Благородная дама де Мондидье не теряла времени даром, устраиваясь с удобствами на новом месте. Первым делом она привела в образцовый порядок дворец, в котором обитал ее непутевый сын, и до такой степени вышколила прислугу, что несчастные простолюдины боялись дышать в присутствии грозной хозяйки.

– Моя матушка женщина с характером, – поделился своими бедами с гостем юный Луи.

– Кто бы в этом сомневался, – хмыкнул Гаспар де Теленьи.

Благородному Гаспару давно уже перевалило за сорок. Более двадцати лет назад он прибыл на Восток в свите Бертрана Тулузского, отца графа Понса, полный надежд и упований.

– И знаешь, что меня сгубило?

– Пьянство? – предположил любезный Герхард.

– Любовь! – обиделся на анжуйца Гаспар. – Я мог бы стать отцом этого молодого человека, но меня опередил старый граф.

– А разве Луи сын графа Тулузского? – удивился Лаваль.

– Двадцать лет назад в этом еще можно было сомневаться, – вздохнул Теленьи. – Но ныне только слепой не видит сходства Луи с Понсом Триполийским.

– И как относится граф к бастарду своего отца?

– Скверно, – не стал скрывать Теленьи, – но деньги на содержания дает. Только доброта благородного Понса спасла Луи, брошенного матерью, от голодной смерти. Ну и моя забота. Я ведь заменил мальчику отца. Антуан де Мондидье хоть и признал поначалу Луи своим сыном, но впоследствии от него отказался, обвинив жену в неверности. В свидетелях у него не было недостатка, как ты понимаешь.

– Я, кажется, знаю этого Антуана, – задумчиво протянул Лаваль. – Он ведь лейтенант ордена тамплиеров.

– Исключительно между нами, дорогой Герхард: монах из Мондидье получился столь же сомнительный, как и рыцарь. Впрочем, трусом я бы его не назвал. По слухам, Антуан убил халебского эмира, явившись к нему в женской одежде. Содомия тяжкий грех, шевалье, но за бывшим мужем Жозефины числятся дела и пострашнее. Я знал человека, который отправил Антуана в ад вместе с его сердечным другом Томасом де Марлем, увы, дьявол не принял этих негодяев и вернул их на землю в самый неподходящий момент. В результате брак Жозефины с графом Тулузским расстроился. Благородный Бертран вскоре умер от огорчения, а дама его сердца вынуждена была спешно покинуть Триполи.

– Занятная история, – задумчиво протянул Лаваль.

– Боюсь, что она будет иметь продолжение, – покачал седой головой Теленьи. – Эта змея явилась в Триполи не просто так.

Гаспар в молодости, надо полагать, был красавцем. Увы, разгульная жизнь наложила существенный отпечаток на его внешность. Во всяком случае, носа, столь оригинальной расцветки, Герхарду видеть еще не доводилось. Тем не менее, старый шевалье каким-то образом умудрился сохранить остатки ловкости и силы, помогавшие ему выходить живым и невредимым из многочисленных драк в местных притонах.

– Мой тебе совет, Лаваль, беги от этой женщины как можно дальше. Иначе тебя ждет участь многих благородных шевалье, погубленных этой ведьмой.

– Мне бежать некуда, – холодно бросил Герхард. – Я младший сын в семье. В Европе нет замка, куда я мог бы вернуться, как к себе домой.

– Прискорбно, – посочувствовал провансалец анжуйцу. – В таком случае стань храмовником или прими ислам.

– Ты забываешься, шевалье! – вспылил Лаваль.

– Извини, Герхард, если я затронул твои чувства, – спохватился Теленьи. – Я не хотел тебя обидеть, а уж тем более оскорбить. Просто люди устраиваются, как могут, и я буду последним, кто их за это осудит.

– А ты еретик, благородный Гаспар, – покачал головой Лаваль.

– Я просто знаю, что Аллах порой бывает очень благосклонен к франкам.

– Например?

– Ты знаком с Эркюлем де Лувье?

– Он жил полгода в Иерусалиме. И занимал не последнее место в свите Фулька Анжуйского.

Теленьи засмеялся, едва не захлебнувшись при этом вином, которое неосмотрительно влил в горло:

– Король Фульк даже больший дурак, чем я думал. Мало того, что он спутался с еретичкой, так он еще и приголубил верного пса Иммамеддина Зенги.

– Лувье? – Герхард даже привстал со скамьи от удивления.

– Вот именно, – кивнул Теленьи. – Впрочем, настоящее его имя Эркюль де Прален. Он был мамелюком при Ильгази и обрел свободу при Зенги. Теперь он бек. Герой сражения под Мосулом. Говорят, что Эркюль принимал участие в убийстве багдадского халифа, но за это я ручаться не могу. Да и сам Прален вряд ли рискнет хвалиться подобным подвигом. Все-таки халиф священная и неприкосновенная фигура у мусульман.

– А почему ты о нем вспомнил?