Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– А ну, а ну, кто хочет на тот свет?
Снова раздался голос тяжело раненного Рыбалко:
– Обходят справа!
И туда метнул три гранаты Петр Нефедов, яростно ругаясь, грозя:
– А ну, кто хочет на тот свет?
Хотя гранаты сделали свое дело, но появились новые толпы мятежников. Нефедов крикнул Рыбалко:
– Отползай, я прикрою тебя огнем!
Рыбалко покачал головой:
– Нет, уж если умирать, то вместе.
– Хорошо, - сказал Нефедов, - тогда давай перейдем в крайнюю яму.
– Он взвалил раненого токаря на спину и вынес его наверх. Потом перебросил из ямы наверх пулеметные ленты, сам выскочил, схватил «максим» за хобот, перетащил к крайней
В это время у пулемета убитого Андреева появился с винтовкой в руке Петр Степанович Афонин, за ним - обвешанный пулеметными лентами Анатолий Семячкин.
– Дядя Петя!
– крикнул Нефедов.
– Ложись! Сейчас снова пойдут!
Петр Степанович лег за пулемет.
Семячкин отбежал в сторону, но, услышав стоны Рыбалко, ползком перебрался к нему в яму, и вскоре оттуда послышались выстрелы.
– Толя, береги патроны!..
– крикнул Нефедов.
– Хватит… У меня много… - донесся из ямы прерываемый выстрелами голос Семячкина.
– Внимание!
– крикнул Нефедов.
– Прицел два… Стрелять вместе!..
Петр Степанович дал мятежникам подойти поближе и одновременно с Нефедовым ударил по ним огненным смерчем.
Белогвардейцы залегли, чтобы через минуту снова подняться на пулеметы рабочего отряда.
Нефедова ранило: пуля прошла насквозь, пробив, вероятно, правое легкое. При каждом вдохе в груди у него что-то хлюпало. Он прижал левую руку к груди, продолжая правой нажимать на гашетку пулемета и косить наседавших белогвардейцев. Стрелял он до самозабвения, останавливаясь лишь на короткие промежутки, во время которых собирал все силы, чтобы не потерять сознание. В эти промежутки Семячкин менял ленты. Нефедов снова припадал к пулемету. Он стрелял, не сводя глаз с прицела, все больше и больше вдохновляясь смертью врагов. Пар валил из кожуха пулемета, ствол накалился… Уже мятежников погнали к Цареву, Петр Степанович раскуривал цигарку, Анатолий Семячкин подбирал и торопливо рассовывал по карманам гильзы от расстрелянных патронов, а Нефедов все стрелял!..
Позади него, окруженный группой красноармейцев, с маузером в руке появился губернский военный комиссар.
– Прекратить огонь!
– скомандовал Чугунов.
Нефедов обернулся, но не увидел Чугунова. Руки его по-прежнему нажимали на гашетку, и нервной дрожью бился пулемет.
Чугунов крикнул Афонину:
– Степаныч! Возьми его за руки! Оторви от пулемета!
Петр Степанович с трудом разжал руки Нефедова. Пулемет замолчал. Нефедов в мгновение обмяк, прислонился к стенке, сполз в яму - с окровавленной грудью, с хлюпающим в легких воздухом.
Его наскоро перевязали, и двое красноармейцев взяли под руки, чтобы увести на перевязочный пункт. Он мотнул головой: нет! Тогда на помощь пришли Петр Степанович и Анатолий, попробовали уложить Нефедова на носилки, но он растолкал их:
– Я сам пойду! Один!
Подошел Чугунов, сказал строго:
– Брось валять дурака, Петр. Кровью истечешь.
– Кто - я?
– Нефедов отшатнулся от губвоенкома.
– У кого сердце бьется за революцию, тот не может умереть. Запомни, Чугунов!
Покачиваясь из стороны в сторону, падая и поднимаясь, он побрел по пустырю. Навстречу шли разгоряченные бойцы его отряда. Они видели его черневшую от крови рубаху и бледное лицо, слышали, как Нефедов виновато говорил:
– Я, ребятки, далеко не уйду… Мне только бинты сменить…
Далеко он и вправду не ушел: через сотню шагов потерял сознание и упал. Его уложили на носилки и понесли на перевязочный пункт.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В третьем часу ночи в ревком пришел Георг Атарбеков. В приемной Кирова было многолюдно. В углу, у печки, расположилась группа кавалеристов - все чубатые кубанцы в папахах, - и один из них, высокий, усатый, со слезами на глазах что-то рассказывал редактору армейской газеты, а тот, сидя рядом с ним на диване, все это торопливо записывал, и исписанные крупным почерком страницы так и слетали с его колен. В другом углу, у окна, стояли вооруженные рыбаки. Лица у них были хмурые, сосредоточенные. Рыбаки, безучастные ко всему происходящему в приемной, густо дымили цигарками: у них была своя думка… Среди них находился молодой парень лет двадцати, ладно скроенный, с румянцем на щеках и глазами такими скорбными, что в них невозможно было глядеть без сострадания.
Атарбеков подошел к двери кабинета, взялся за ручку. В кабинете гулко трещала старая, разбитая пишущая машинка. Он невольно прислушался…
– Организаторы мятежа, белогвардейцы-шкурники, представляли дело иначе, - диктовал Киров, и в его голосе звенели металлические нотки.
– Они думали на крови защитников рабоче-крестьянских идеалов создать благополучие для остатков буржуазии, мародеров и гнусных предателей революции…
Атарбеков несмело приоткрыл дверь, заглянул в кабинет.
– Георг, заходи!..
– Пишешь правильно, - войдя, сказал Атарбеков.
– Они хотели создать благополучие именно для мародеров и гнусных предателей революции!..
Киров провел рукой по лицу и прошел к письменному столу.
– Мария Николаевна, - обратился он к машинистке, - сделаем небольшой перерыв.
– И к Атарбекову: - Как следствие?.. Как вообще дела?..
– Дела, дела!
– вздохнул Атарбеков и, когда машинистка вышла, вытащил из портфеля кипу протоколов допросов арестованных руководителей и участников мятежа.
Киров пробежал список арестованных, стал знакомиться с протоколами. Кивнул на чайник, стоявший рядом на круглом столике:
– Выпей чайку, согрейся.
Атарбеков налил чаю, бросил в него крупинку сахарина.
– Откуда у них взялся генерал?
– с интересом спросил Киров, придвинув к себе настольную лампу.
– Бахвалов?.. До мятежа тихо и мирно жил в городе. Ушел в отставку еще в пятнадцатом году. Филателист!.. От скуки занимался коллекционированием почтовых марок.
– Каким же образом он стал руководителем мятежа?
– Видишь ли, Мироныч… - Атарбеков вдруг выхватил из кармана платок.
– Не следишь за собой, Георг, - почти сердито проговорил Киров.
– Это от сахарина, - сквозь кашель ответил Атарбеков, стиснув платком рот.
– Будь он неладен!
– Потом отдышался, запрокинув голову на спинку кресла. Глаза у него были красные, усталые, лицо бледное, осунувшееся. После каждого приступа кашля он выглядел плохо.
– От сахарина у меня почему-то всегда першит в горле… Да, следующими в списке идут Бахвалов-сын, казачий офицер Калмыков, морской офицер Томилин. Все они - важные персоны. Бахвалов-сын послан в Астрахань самим Деникиным. Начальник контрразведки Марковского офицерского полка… Калмыков - казачий офицер, меньшевик… Томилин - активный белогвардеец, заслан в Астрахань англичанами из Баку… Мне кажется, они и являются основными руководителями мятежа. Старик генерал Бахвалов, видимо, просто подставная фигура. Но у мятежников, надо думать, есть и еще руководители. Если меня не обманывает чутье, то это прежде всего английский вице-консул в Астрахани Хоу. Ему есть чем вдохновить белогвардейцев - английским золотом…