Грозовая ночь

Да, думает Бенке, не следовало все же продавать зимой старую кобылу. А уж коли продал, надо было хоть стригунка к делу приучать, но ведь чертова эта дранка все время отняла. А теперь как его, необученного, в телегу запрячь, когда за спиной в обнимку сама жизнь да смерть сидят и обе только и смотрят, которой же быть победительницей.

Или решиться?!

— Ладно, запрягу, — говорит он с облегчением.

Бенке весь в успокоительной власти деятельности и уже чуть ли не радуется, что можно наконец попробовать Малыша в деле. Он встает и с легким сердцем выходит. Готовит возок, устилает его отавой, набрасывает поверх травы подушки, чтобы было помягче. Ветер уже улегся, но землю все плотнее застилает клубящаяся мгла. На юге вспыхивают сквозь тучи зарницы, но ропот неба еще слышен. Лес глухо гудит, и весенняя земля, куда ни глянь, словно напрягается в ожидании.

Таков сейчас весь мир. Таков и Бенке Кюлю.

Он на руках выносит жену и очень бережно укладывает ее в возок. Потом запрягает Малыша, и они трогаются. Малыш сильно втягивает в ноздри грозовой воздух, неспокойно, трепетно вскидывает ноги и часто оглядывается — в какую это странную, мол, историю я попал! Но вскоре он весь отдается новой игре — тянуть за собой возок — и, полный сил и молодого задора, быстро бежит по шелковистому полю. Ветер развевает гриву лошадки, как и волосы ее хозяина, но у Бенке сейчас так хорошо на душе, что он и в свирепые эти тучи не колеблясь сунул бы свою головушку. Иногда он окликает бегущую спереди собаку, которая умело высматривает путь для повозки, иногда сердечно расспрашивает жену и на каждый свой вопрос получает самый обнадеживающий ответ.

Они держат путь к югу.

Тучи плывут все ниже, и солнце совсем уходит на покой. А когда окончательно спускаются на землю тревожные сумерки, в тот же час кончается и плоскогорье. Они останавливаются на его краю, как останавливается, замирает все живое, чуя какую-то перемену. Бенке сам с собой держит совет, да и Чутак, наверное, тоже: ведь дальше дорога идет под уклон, прямо в большой сосновый лес, что покрывает весь склон горы, цепко удерживая ее всеми своими полчищами, чтоб не развеял ее ветер и не размыли извечные воды. И самую дорогу лес тоже защищает — он прикрыл ее сверху шатром ветвей да еще набросил на нее мягкий ковер.

Бенке накидывает цепь на одно колесо, чтобы возок на спуске не наехал на Малыша.

— Чутак, вперед! — приказывает он собаке.

Бенке крепко держит Малыша под уздцы, ласково его уговаривает — так они и спускаются потихоньку в густом лесу. Повозка идет бесшумно, потому что дорога совсем мягкая, вот только узковата немного. Особенно сейчас, когда и солнца уже нет, а из-за туч и вовсе темно. Но Бенке знает здесь каждый поворот, а впереди бежит, указывая путь, верный Чутак. Он тоже что-то прикидывает, рассчитывает и бежит по самой середине дороги, то и дело коротко тявкая в знак того, что телега может смело спускаться.

«Только бы не разыгралась гроза!» — думает Бенке, и не напрасно, потому что оттуда, с юга, уже надвигаются с ворчанием страсти небесные. Густая тьма придавливает лес, он стонет и словно корчится в судорогах. А над ним громыхает, непрерывно громыхает в вышине и все чаще поблескивают зарницы. Они не вспарывают воздух, не рассекают его, а словно вглядываются во тьму, вспыхивая все чаще и ослепительней, так что лес уже весь трепещет в этих потоках света.

— Конец нам пришел! — содрогается Аннушка.

— Не бойся, и на том свете проживем! — кричит ей Бенке в ответ.

Он мертвой хваткой держит Малыша, хотя тот почти не беспокоится, храбро выдерживая и небесные зарницы, и глухое ворчание земли.

— Хоть виднее стало! — говорит Бенке.

— Что ж, что видно, коли все равно помирать! — дрожит сзади голос жены.

Но все же они спускаются ниже и ниже под полыхающим небом и скоро достигают реки, что течет уже в долине. Перебравшись через речку, Бенке останавливает Малыша, утирает вспотевший лоб и, склонившись к воде, долго-долго пьет. Потом подходит к жене, заботливо оправляет на ней одеяло и, приблизив лицо к ее лицу, говорит:

— Видишь, это ради тебя зажглись свечи небесные!

Аннушка обхватывает слабыми своими руками Бенке за шею и, вся дрожа, заливается слезами. Она совсем ослабела от боли, а страх лишил ее и последних сил.

— Правда, ведь не умру я?

— Мы не умрем, нас только прибавится, — говорит ей Бенке.

Собака тоже быстро лакает, утоляя жажду, а причудливая река то и дело серебряно поблескивает всеми своими излучинами. Есть чему тут подивиться — как играет она, как переливается радостно в извечном своем одиночестве, но Чутак уже торопит Бенке продолжать путь. И они снова трогаются, снова бредут в сверкающей зарницами ночи, а лес между тем начинает редеть. Тучи мечут огненные взгляды на поляны, потом на одинокие старые деревья и наконец на луга, покрытые, должно быть, сочной травой.

Телега раскачивается, то и дело подпрыгивает, потому что дорога здесь скверная. Малыш спотыкается о непривычные ему кочки, и Аннушка всякий раз громко вскрикивает.

— Дорога плохая, — говорит Бенке.

Он произносит это так тихо, что ответить ему мог бы разве один Чутак, но у него самого забот хватает на этой нескладной дороге. А тут еще ко всем прочим бедам гроза совсем разгулялась. Небесные громы, бушевавшие на юге, захватывают теперь и запад. Оттуда все время слышится грохот, и молнии уже не вспыхивают зарницами, как на юге, а пропарывают сгустившийся воздух резкими, слепящими вспышками.

На дорогу падают первые крупные капли.

А гроза охватывает уже восточный край неба, подбирается к путникам и сзади, с севера. Все вокруг стонет и ревет; гудит, мучительно содрогаясь, лес; шумят в поле развесистые деревья.

Неподалеку с грохотом и треском бьет молния.

— Погибаем мы, Бенке! — вскрикивает сквозь слезы Аннушка.

Бенке не отвечает, он отлично видит, что небеса разбушевались не на шутку. И думает о том, что бы все-таки предпринять, как спастись. Может, под сенью какого-нибудь большого дерева будет лучше, чем на этой проклятой открытой дороге? Или хоть бы в овраге каком укрыться — все-таки защита, хоть для видимости.

— Все в порядке! — восклицает он вдруг.

Это вырывается у него так неожиданно и радостно, что даже Чутак вскидывает на него глаза, а жена приподнимает голову.

— Сейчас в загон заедем! — продолжает Бенке.

И в самом деле, где-то в этих краях должен быть овечий загон Мартона Задога. Теперь Бенке старается поточнее определить, где же они находятся. Он ничего не видит в этой взбесившейся ночи: тучи уже совсем попусту посылают на землю свои сверкающие взгляды — молнии лишь разрывают тьму и в тот же миг с грохотом исчезают, не успев осветить окрестность. Но вот, будто сжалившись над ними, им вдруг улыбается счастье: слева от дороги Бенке видит огонек на краю смутно различимого лесочка.

И он направляет Малыша туда, по полю напрямик.

Расчет оказывается верным: по мере того как расстояние до огонька убывает, все громче слышится лай собаки. Голос у нее густой и хриплый. Похоже, что она бежит им навстречу. Чутак вскидывает глаза на хозяина: теперь как быть? Но беспросветна эта ночь, и ответа он не получает. Да и поздно уже — в эту самую минуту огромный злой пес с яростью набрасывается на Чутака.

— Пошел вон, назад! — кричит Бенке.

Он хочет дать псу пинка, но перед глазами у него лишь бесформенный клубок. Одичалый пес яростно хрипит, а Чутак лишь визжит жалобно.