Группа крови
Шрифт:
Вот так все замечательно разрулилось и наладилось.
Но к исходу часа пути Сергей начал что-то подозревать… Ему, выросшему здесь и привыкшему с малых лет ходить по парме, было не взять в толк, как я умудряюсь идти по давно остывшему следу. Изредка нам попадались едва видимые приметы, — то сломанная ветка, то примятая во время привала моховая кочка, — подтверждавшие: траекторию движения Ругеля мы повторяем в точности.
Но расстояние между «вешками» было слишком велико, а никакими поисковыми приборами я не пользовался. Вело меня правильным курсом верхнее чутье, и это не метафора.
Сергей поначалу недоумевал,
Придется объясниться на ближайшем привале, пока не додумался до нехорошего. Говорить правду нельзя, ни к чему раскрывать все карты. Надо иначе объяснить этот свой дар… Заготовленная легенда у меня имелась.
— Да, биолокация, — уверенно соврал я. — Никогда не слышал?
— Это как? — спросил Сергей; и в интонации, и в запахе ощущалось недоверие.
— Это как локатор. Только живой.
— Вживлена электроника какая-то? — проявил он осведомленность. — Чип или что-то вроде?
— Не чип… Генетическое изменение. Изначальное, еще до зачатия, — сказал я чистую правду.
— То есть тебя с самого детства растили живым локатором?
— Меня растили человеком. Не прибором, живым нормальным человеком. Обладающим такой вот уникальной особенностью человеком, — вновь сказал я правду, хотя особенность у меня другая.
— Все равно… как-то оно… — неопределенно протянул Сергей, но я прекрасно чуял: такая практика ему решительно не нравится.
Добро пожаловать в реальную жизнь, юноша… От этого бежали твои родители, и потому-то ты и вырос в дерьме, из которого так мечтаешь выбраться. Если мечта сбудется и выберешься — будешь кушать генно-модифицированные продукты, никуда не денешься. Иначе никак, иначе не прокормить двадцать с лишним миллиардов, расплодившиеся на нашем шарике. А если сильно повезет и получишь у нас в Департаменте разрешение на потомка — заранее смирись, что гены у родившегося младенца будут не совсем и не только твои и твоей избранницы. Что-то уберут, — и например, твой отпрыск никогда не будет подвержен приступам агрессии, не подсядет на алкоголь, наркотики или азартные игры. Что-то добавят, и ты даже не узнаешь, что именно, лишь годы спустя сможешь гадать, получив вызов из Департамента профориентации.
Ничего этого я Сергею не сказал. Изобразил мимический этюд примерно такого плана: да, жизнь не сахар, но не я ее выбирал, — живу, привык.
Проснулся я от холода и в очередной раз пожалел о незаменимом ункомбе, в котором хоть на сугробе ночуй, не замерзнешь.
Сугробов вокруг не наблюдалось, но ночью ударил заморозок и припудренные инеем елочки и лиственницы выглядели заядлыми кокаинистками. Нодья, призванная обогревать наш ночлег, прогорела слишком быстро, стволы у здешних деревьев тонкие, — не бревна, скорее жерди…
Запах Ругеля, и без того слабый, едва уловимый, морозец прикончил окончательно. Любая собака, хоть охотничья, хоть служебно-розыскная, потеряла бы след.
Но только не я…
У меня ведь не просто чутье на порядки лучше, чем у гончей или легавой, — мозг, обрабатывающий информацию, не сравнить с невеликим собачьим разумом.
Логика подсказывала: Ругель чесал по парме почти по прямой, — значит, куда-то стремился, к какой-то
цели… И, по словам Сергея, прямая эта скоро упрется в жилые места, в поселок Верховой. Хотя правильнее называть поселок хутором, в нем всего четыре или пять жилых домов, — но такой термин в этих краях исстари не в ходу. Один жилой дом — зимовье, а хотя бы два или больше — уже поселок.…Двинулись в путь и энергичная ходьба быстро согрела. А там и солнышко проглянуло, растопило иней, парма обрела прежний вид. Запахи вернулись и я смог убедиться: логика не подвела, со следа мы не сбились.
Одна беда: понятие «скоро» наполнено разным смыслом на Территории и в большом мире. Я-то считал, что до поселка Верхового доберемся за час-другой. А Сергей всего лишь имел в виду, что ночевать еще раз в парме не придется. Короче говоря, таившийся в распадке поселок мы увидели уже в сумерках, изрядно утомленные ходьбой.
А там усталость с меня мгновенно слетела. Ругель был где-то здесь или по меньшей ушел отсюда совсем недавно. Все вокруг полнилось его запахами. Наследил он в Верховом изрядно… Значит, жив и не содержится на положении пленника.
Плохо… Я, если начистоту, предпочел бы разбираться с обстоятельствами его смерти. Потому что можно придумать много версий, объясняющих странное поведение коллеги (внезапная потеря памяти, например) — но главным остается очень поганый вариант: измена и дезертирство.
Если так, то зря ты это затеял, Ругель… Человеку с твоим геномом никто не позволит исчезнуть, затеряться на Территории. Мне тоже не позволят, но я и не собираюсь… Если ты, Ругель, вздумал дезертировать, то так или иначе не жилец, но можешь потянуть за собой цепочку смертей тех, кто будет тебя с Территории выцарапывать, — если, конечно, я сейчас дам слабину и ошибусь.
Так что ошибиться нельзя.
Темнело, но ни одно окошко в поселке не светилось. И не похоже, что дело в экономии керосина или чем они тут освещают свои хибары. Потому что в Верховом совсем недавно, несколько часов назад, стреляли. Не просто так, не безрассудно жгли патроны в праздничном салюте, — от ближайшего из домов явственно тянуло запахом крови. Туда мы первым делом и направились.
Обозвав здешние строения хибарами, я поспешил. Солидные дома, основательные. Сложены из толстых бревен, наверняка доставленных издалека с немалыми трудами. Обитали в Верховом старожилы, возможно, даже кержаки. Хотя в последнем не уверен, поздние переселенцы-никониане зачастую перенимали у кержаков проверенные веками особенности строительства домов.
Ну и что же у вас тут стряслось?
Дверь — массивная, из толстых досок — была выбита, висела на одной петле. В полотне ее красовались несколько пулевых отверстий, стреляли снаружи.
Внутри, в сенях, порохом разило просто нестерпимо для моего изощренного обоняния. И лежал труп бородатого мужчины лет сорока.
Сергей раскочегарил ацетиленовый фонарь и мы попытались восстановить картину происшедшего.
На теле мертвеца обнаружились три раны. Две, судя по всему, от осколков гранаты, смертельными они не выглядели. Третья же, от пули, в упор выпущенной в голову, с жизнью была никак не совместима.
На полу валялись несколько свежих пластиковых гильз от охотничьих патронов (новых, контрабандных), но оружия, из которых эти патроны отстреляли, мы не нашли.