Группа Тревиля

А тут была своя жизнь, и у каждой могилы сидели родственники и говорили со своими мёртвыми.

Разговор ладился не у всех — какая-то женщина, кажется, слушала поучения и время от времени, не сдерживая слёзы, говорила «Да… Да… Да…». Видимо, покойник был не в меру строгий. Разговоры были и более живые — на одной могиле сидела семья с детьми — они тихо, но всё же перебивая друг друга, о чём-то взволнованно рассказывали.

Огоньки уже мелькали в самой чаще леса, и заходить туда я не хотел.

Моё дело — сторона, моих знакомых тут нет. Ну а мешать этим людям мне было неловко. Я вернулся в дом. Там было тихо и пусто, дедушка куда-то подевался.

На столе одиноко коптила керосиновая лампа.

Мне ужасно хотелось есть, и я открыл стоявший у двери старый холодильник «ЗиЛ», белый, облупленный, с автомобильной ручкой на дверце.

Внутри было пусто и пахло каким-то старческим валокордином.

Однако в самом низу обнаружилась глиняная миска, полная какой-то каши. Я с опаской понюхал это варево и даже потрогал его пальцем.

Каша была кашей, но непонятно из какой крупы. Передо мной была чёрная масса, но по виду съедобная. В конце концов, зачем иначе тут кто-то ложку забыл? Ложку я взял и принялся есть — сначала деликатно, а потом просто жрать.

Керосин в лампе кончался, и она начала мигать, язычок пламени то исчезал, то с шумом появлялся. Звук был такой, будто лампа плюётся. Наконец стало окончательно темно.

— Поел? Это хорошо, — сказал в темноте старик. Я так и не понял, откуда он взялся. — Это значит, ты, паренёк, на поправку пошёл.

— А что это? Ну, что я ем?

— Это грибы. Хорошие, вкусные. Поел? А теперь ты спи, спи. Сейчас не твоя ночь, а наша.

Я и заснул. Что у меня, выбор был?

Когда я проснулся, то первым делом проверил содержимое рюкзака, разложив его на столе. Заодно я вытряхнул из него какую-то кору, крошки и аккуратно сложил спальник.

Потом я принялся чистить автомат. Оказалось, что я его довольно сильно испачкал в грязи, а ствол был забит толстой пробкой из земли и травы. Видимо, я действительно на него опирался, когда шёл сюда.

Я аккуратно всё вычистил и собрал барахло.

Никто так и не объявился, и мне стало интересно, где же все. Я, оставив своё барахло в сенях, пошёл в соседний дом. Но там была труха на полу, рваная бумага, мерзость и запустение. В доме никто не жил лет двадцать — только муравьи чёрной дорожкой бежали по полу.

Следующий дом тоже оказался пустым — с той только разницей, что там пола вовсе не было. Под большими брёвнами-стяжками виделась земля.

Третий дом не имел стены, и я прошёл его насквозь.

Четвёртый дом зарос до потолка какими-то грибами — похоже, именно ими я и питался. Эти грибы покрывали всё: потолок, стены — и росли даже на печи.

Больше домов в деревне не было. Только покосившийся сарай и торчавшая из земли сельскохозяйственная техника — какие-то ржавые сеялки и веялки, которых я не мог отличить друг от друга.

Когда я вышел из деревни, то сразу свернул налево и пошёл до самого открывшегося за поворотом поля. Потом — мимо двух камней, и сразу увидел дорогу, которая мало заросла, потому что там валуны. По этой дороге я прошёл две деревни, одна была пустая, поросшая всё теми же грибами, грибами для еды, и там никто не жил, в другой жили какие-то чудаки, и даже трава вокруг была какая-то чудная, синяя. Два человека, вышедшие на меня поглазеть, выглядели больными.

Я как-то сразу решил, что заговаривать с ними не надо, все равно они ничего не понимают, наверняка память у них «ведьмина пыль» выела.

А за этой деревней по правую руку оказалась Глиняная поляна.

И вот уже из-за леса выходила насыпь узкоколейки.

Я и пошёл к ней, уже весело и спокойно, не забывая, впрочем, глядеть себе под ноги.

Безо всяких приключений я влез на насыпь и часа два шагал я между рельсами, приближаясь к уже знакомому мне домику.

На насыпи сидели трое, и один из них приветливо помахал мне рукой.

Было видно, что у них там горит костерок, а на треножнике над огнём подвешен котелок.

«Ну, вот и люди, — подумал я радостно, увидав, как он мне машет. — Они мне помогут!» Давно я не видел нормальных людей. Один из них привстал навстречу мне.

Человек этот был в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Видно, передо мной были вольные сталкеры, которые ходили в чёрте каких обносках.

Но тут я понял, что сделал большую ошибку. Автомат у меня болтался за спиной, а вот у них оружие было наготове.

Улыбка была ещё приклеена к лицу горбоносого, но два его приятеля уже поднимали стволы.

— Славный гость, — сказал горбоносый, — прошу, браток, к нашему шалашу. Только дай я тебя от лишнего освобожу, тебе, браток, поди, неудобно.

И он снял с меня, поднявшего руки, автомат и рюкзак.

— Гляди, Миха, чистенький. И одежда чистенькая, и рюкзачок фартовый.

— Фарта! — подтвердил второй.

— Пусть он куртку снимет. И ботинки, — сказал третий, до этого молчавший. — У него ботинки что надо. Сезона, наверное, не исходил.

— На туриста похож.

Они рассуждали обо мне, как о еде, которая уже куплена и забита, но пока не ощипана и не порезана на порционные куски.

— Ты не рыпайся, браток. Мы туристов любим, и тебе не больно будет. А будешь рыпаться, устраивать кипеж, так мы тебя до конца не добьём, а так оставим — крысам на радость.

И тут я испытал очень странное ощущение, почти как в кино, когда быстро-быстро меняются кадры.

«Неужели и меня?.. Что это за люди? Неужели бандиты?»

Я смотрел на них и не верил происходящему.

Одна часть меня как бы говорила: «Кто они? Зачем они так? Неужели они — меня? Неужели они — меня, меня, меня? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все? Два высших образования, учёная степень, три языка? Для этого я жил, да? Мать любила, друзья, девки разные, лишний вес сгонял…»

Но при этом никакого ужаса не было, не было никаких сожалений, и будто в другой части моего сознания включился навигатор, подсказывающий поведение.

Я ничего не сказал и тогда, когда самый младший из бандитов начал подталкивать меня стволом вперёд.