Групповые люди

— Та на шо БОНЫ мени, ци копийки! — возмутился Багамюк. Но Коньков сказал:

— Бери. Это только начало.

А потом события развивались с неслыханной быстротой. Этому поединку защитников и врагов отечества была посвящена специальная сессия Верховного Совета, ход которой восемнадцать дней транслировался по телевидению. Были написаны сотни очерков и статей о подвиге осужденных, для которых патриотические и государственно-охранительные чувства превыше всего. Города и республики присваивали бывшим страдальцам звания почетных граждан, предлагали высокие должности и жилье в своих краях. Об этом подвиге школьники писали сочинения, и только настоящие и безвестные герои, опозоренные и проклятые, томились в следственном изоляторе, не зная, что даст им завтрашний день.

48

Исторические личности рождаются экстремальными историческими ситуациями. Коньков верил в свое великое предназначение, к тому же все его сообщники, должен сказать правду, знали о его весьма посредственных способностях, но в один голос решили: "Если не он, то кто? Нету людей. Некого ставить на главный пост. Этот хоть и дурак, но наш дурак, дальше своей глупости не уйдет, а уж его глупость нам известна до самого последнего позвонка". Как и следовало ожидать, Коньков начал с реформ. Он увеличил втрое отряды обиженников, призвав их к героическому труду. Он дал волю интеллигенции, установив добавочные пайки за каждую написанную листовку, стенную газету, за каждый четко разработанный приказ, манифест, циркуляр. Он поставил во главе всех политических дел режиссера Раменского, который с двумя бригадами творческих работников еженощно и ежедневно клепал сценарии; их особенностью было соединение жизни в реальности и ирреальности. Раменский привлек к работе тех историков и философов, с которыми нам не удалось сработаться, поскольку они были сталинистами и ортодоксами. Среди них особенно выделялись Поплевин и Равенсбруд. Поплевин специализировался на критике, а Равенсбруд на воспевании. Из двух противоположностей гениальный Раменский создал нечто новое — критические дифирамба-рии. Это новое направление широко использовало народные традиции и западную элитарную и массовую культуру. Днем в упорном труде бурлила жизнь: утверждалась новая идеология, название еще тогда не было придумано, но все крутилось вокруг свободы личности, а вечером до полуночи все граждане нового сообщества включались в спектакли критического дифирамбария.

— Нам нужна принципиально новая идеология! — кричал Коньков в толпу работающих обиженников. — И мы не пожалеем сил, чтобы ее до конца утвердить. Должен сказать, что уже первые наши шаги свидетельствуют о том, что мы накануне великих политических открытий, которые обеспечат нам успешное решение многих экономических и социальных задач. У кого мы должны прежде всего учиться? У народа. А кто такой народ? Это мы с вами. Это лучшие сыны его: Багамюк, Серов, Квакин, Пряхин и многие другие. Мы создадим не только новую экономику, но и новую культуру, новый язык и новую психологию. У нас уже есть радикальные проработки по этим вопросам. Мы тут как-то с товарищами Раменским, Поплевиным и Равенсбрудом изучали враждебные нам утопические теории, где делались попытки даже создать новый язык и новые формы мышления. Нам незачем выдумывать и теоретизировать. У нас есть этот новый язык и новое мышление. К сожалению, эти два феномена часто были в загоне и прятались от народа. У народа отняли то, что по праву принадлежит ему, — его язык, его мозги, его глаза. В так называемом литературном языке термином "глаза" обозначается орган зрения. Ну есть еще словечки типа "очи". Какая бедность в сравнении с народными языковыми сокровищами: зенки! буркалы! шнифты! бебики! караулки! фары! и даже — братья, браточки, братцы, брательники! Мы не будем называть наше новое направление мысли инородными словечками! Хватит жить по чужим схемам! Свой бажбан у нас на плечах (здесь Коньков неверно употребил термин)! Своими бебиками, шнифтами, буркалами мы видим как надо! Мы тут долго советовались с товарищами и пришли к выводу, что нет более точного выражения, которое определит нашу новую жизнь, — мы назовем это новое направление кадычеством! Да, товарищи, в слове "кадык" звучит грозное предупреждение. Когда товарищ Багамюк или товарищ Серов говорят нерадивым: "Вырву кадык", — это звучит и гордо, и обязывающе, и безальтернативно! Да, товарищи, кадык ничем нельзя заменить в этой жизни. Кадык — самое дорогое и самое интимное место, в нем все: и новое мышление, и душа, и свобода, и трудовое геройство! Пусть и нашим врагам будет ясно, что мы всегда вырвем кадыки тем, кто не с нами, тем, кто в своих помыслах отступник от кадычества. Товарищи, мы диалектики, а следовательно, должны знать все, что касается кадыка и по эту и по ту сторону. Нас всегда будет интересовать изнанка. А отсюда наша вера в систему закадычных отношений — когда каждый является и закадычным другом, и закадычным братом, и закадычным начальником, и закадычным подчиненным!

Товарищи, мы не допустим анархизма в нашей среде. Мы будем организованно рвать кадыки, для чего создадим немало подразделений по изучению, фиксированию и развитию кадычества во всех сферах нашей жизни. Уже с завтрашнего дня ведомства пальпирования и силового прощупывания займутся выявлением наличия кадыков у всех граждан нашего сообщества. Специальные роты сдавливания и прессования проверят у граждан кадыки на прочность. Должен сказать, что вырвать кадык — это последний шаг в работе с личностью. Нам нужна широкая профилактическая работа. Поэтому мы создаем несколько колоний особого назначения, где будут искореняться антикадыковые настроения. Наше сообщество, народное по форме и закадычное по содержанию, будет утверждать свободу, а для этого мы введем твердый военный Порядок, во главе которого поставим истинно народного представителя товарища Багамюка. В духе лучших революционных традиций мы дадим ему специальный поезд с кухней, типографией, трибуналом и двумя дачами — Ближней и Дальней. Мы увеличим Аппарат Руководства до двух тысяч человек, для чего введем титулы — Свободный Закадычник, Тайный Закадычник и Размышляющий Закадычник. Эти высшие титулы и составят Новую Иерархию, самую справедливую и самую развитую, какая только может быть под нашим блатным шариком (солнцем), которая создаст подлинную демократию и подлинную свободу. Каждому по способностям и каждому по степени закадычности — это означает, что только избранные будут пить чифир, а шушара пусть припадает к Байкалу [83] , пусть своим усердием показывает дорогу к свету, к свободе. Сейчас мы тщательно разрабатываем сто шесть положений о степени готовности к вырыванию кадыков в первичных трудовых коллективах на случай измены, пожаров и жертвоприношений в честь нашего главного праздника — праздника Первого вырванного кадыка. На эту акцию согласился Гриша Пряхин, командир отряда обиженников. Да здравствует Григорий Пряхин, наш новый мученик и наша новая свободно-творческая жертва!..

83

Байкал — плохо заваренный чай.

49

Раменский дал знак, и на сцену вышел Бердяев.

— Я согласен принять кадычество как социальную и политическую систему: Россия должна пройти через кадыкизм. У нее нет выхода. Кадычество — это момент судьбы русского народа. После всех пережитых Россией катастроф возможно только движение вперед. Все реставрационные попытки вредны, даже если бы они привели к реставрации сталинизма или того же пресловутого маколлизма в лучших их видах. Все в этом мире меняется местами. Неизменным является только одно — народ, руководимый аристократией. Государство, которое расстреливает сценаристов, поэтов и даже графоманов, обречено на перерождение. Я антикадыкист и по происхождению, и по образу мыслей, потому что не допускаю ни насильственного пальпирования, ни рвачества, ни сдавливания, ни прессования. Я полагаю, что кадычество есть метафорическое понятие. Его суть состоит в тайном распространении исключительно на так называемые демократические силы. То, что вы переименовали обиженников в героиков — это великий шаг в сторону социального персоналистского равенства, где всегда за аристократией будут полная свобода и подлинная воля! И здесь, господа номенклатурщики, никаких метафор. Демократии — труд и свобода труда, аристократии — свобода размышлений и свобода создания культурных ценностей. Свобода — не привилегия, а обязанность элитных групп. Русский маколлизм в чем-то был социально передовым направлением, но реакционным, культурно отсталым: оно притесняло интеллигенцию, заставляло ее шестерить. Весь пафос закадычных отношений — в свободе, которая всегда была чужда народу и революционным массам.

— Громадяны пассажиры, — так начал свою речь Багамюк, должно быть считая, что все люди на этой земле находятся в постоянном движении. — А я скажу по-нашему, по-народному и по-рабочему, век не видать нам свободы, як що мы звернемо с пути, который ось зараз начертал нам товарищ Коньков. Партия и народ едины. Я отдам уси силы, чтобы наш поезд не стоял на запасном пути, а чтобы он шел вперед, и иного у нас нету пути. Правда, нам еще не дали винтовок, да они нам и ненужные; мы будем рвать щипцами. Мы против вооружения. Мой друг Серко шуткувал тут: чтобы взять лопатник из скулы с росписью [84] , не нужны пушки и автоматы, достаточно одного мыльца [85] , а нам и этого не потребуется, мы будем отдавать команды: "Лопатники на стол, падлы!" — и котлован рулем [86] , век не видать мне воли. Согласен тут с Бердяевым: "Свобода не каждому нужна. Бардак будет, если всем бажбанам дать свободу. Мы по этому поводу вчера сильно вмазали [87] , потому что поддерживаем партию всецело, она нам дала не только Полину Ивановну, но и свободный выбор: бери — не хочу! И мы никому не позволим опарафинить нашу новую перестройку. А кто попытается — отшкворим [88] ! Нам никто луну не крутит, и за это мы кнокаем [89] новое руководство. С нами всегда был, есть и будет наш вождь и учитель Владимир Ильич Ленин, а также товарищи Коньков и Рубакин.

84

Взять лопатник из скулы с росписью — украсть бумажник из внутреннего кармана, подрезав его.

85

Мыльце — лезвие.

86

Котлован рулем — все в порядке.

87

Вмазали — выпили.

88

Отшкворить — изнасиловать.

89

Кнокать — уважать.

Затем слово взял Квакин. Он долго стоял на сцене, а потом заплакал. Это были слезы счастья и большой признательности: наконец-то пришло время великой справедливости, восторжествовали ленинские нормы жизни.

— Я счастлив, что дожил до того дня, когда партия снова взяла руль в свои руки и крепко его держит. Мы тут многое пережили с искривлениями и застоями. И влево нас толкали, и вправо, а вот мы взяли и вышли на прямую дорогу, и кто сойдет с пути, тому знаете что будет, — Квакин красноречиво потрогал свой огромный красный кадык и весело улыбнулся. — Но это самая последняя мера, граждане осужденные. У нас есть другие средства, которые в свое время определили основоположники, и мы с них начнем, они никак не противоречат кадыкизму. Мы тут детально проработали ленинские указания и доведем до вашего сведения основной текст, где излагаются пять главных методов и форм очистки земли российской от всяких вредных насекомых: жуликов, бандитов и тунеядцев. Первый метод — посадить в тюрьму с десяток богатых людей. Есть у нас в колонии богатые?

— Есть! — крикнули с мест.

— Вот и надо подумать, кого следует освободить от богатства. Далее Ленин особо говорит о жуликах: их надо дюжинами сажать, по двенадцать человек. А вот сохатым, пахарям и мужикам Ленин делает скидку, их по шесть человек надо подгребать. Второй метод. Ленин так и говорит: надо заставить всех нарушителей чистить сортиры. Как вы знаете, товарищи, это ленинское указание нами исполняется исправно. Третий метод — карцер. С этим делом у нас тоже неплохо, но вот Ленин делает некоторое добавление, с чем нельзя не согласиться: после карцера надо не просто в отряд выпускать осужденного, а давать ему желтый билет, чтобы он, падло батистовое, как говорит наш Багамюк, учился любить свободу и чтобы весь народ до его исправления надзирал за ним как за вредным человеком. И вот тут, граждане осужденные, я подхожу к главному ленинскому завету: четвертый метод требует расстреливать каждого десятого, если в отряде будет некоторое тунеядство. Мы этот пункт тщательно обсудили на Совете коллектива и пришли к выводу, что нам в наших условиях надо заменить расстрел без суда вырыванием кадыка с судом. Не возражаете?

— Не возражаем, — ответила толпа.

— А вот над пятым методом, указанным Лениным, нам предстоит еще много работать. Ленин предлагает комбинацию разных средств. Вот мы и думали, что с чем лучше связать — сортир с расстрелом или тюрьму с желтым билетом.

— А что Ленин по этому поводу говорит? — с места спросил Серов.

— Ленин говорит: чем разнообразнее, тем лучше, чем быстрее и увереннее, тем вернее и надежнее. Очень мудрое указание.

— Тут народ интересуется, в какой работе Ильич говорит об этих пяти методах, — спросил Коньков.

— Каждый из вас может с этой работой познакомиться. Этот труд называется "Как организовать соревнование". Она издана тиражом в пятьсот миллионов экземпляров. По-моему, она и десяти копеек не стоит.

— Пятак, — сказал кто-то с места.

— Ну вот, пять копеек, думаю, у каждого найдется, чтобы купить и иметь личный экземпляр.

— Но, простите, то, что написано в этой статеечке, это ужасно, реакционно и политически безграмотно, — сказал Бердяев.

— Вот кому мы вырвем кадык в первую очередь, — предложил Квакин.

— А вот этого сделать невозможно, — улыбнулся Бердяев. — Мой кадык не при мне. Он в Париже. А потом, как же меня можно казнить, если я соавтор кадыкизма? Я только за персоналистский кадыкизм. С личностью и свободой. Вот мои уточнения, господа.

— Что же с ним делать? — спросил Коньков. — Здесь он нетерпим.

— Меня можно выслать. Посадить на самолет и высадить во Франкфурте-на-Майне или в Мехико-сити.

— Шо ж, дадим ему возможность расписаться на заборе? — предложил Багамюк.