Грусть белых ночей

Через две-три минуты огонь переносится в глубину вражеской обороны. Первая шеренга наступающих достигает траншеи. Танки — они дошли первыми, — елозя взад-вперед, прессуют насыпь траншеи. Из траншеи выскакивают серые фигуры вражеских солдат, пытающихся бежать. Их тут же скашивают автоматные, пулеметные очереди. Один даже руки поднимает. Но тоже падает.

Василь одну за другой швыряет две «лимонки» в левый изгиб траншеи. Она полна дыма. Когда дым рассеивается, Василь соскакивает в траншею. Где и кто из бойцов его отделения, он не знает.

Неожиданно в траншее появляется Мелешка. Он возбужден, даже весел, на плече «Дегтярев», Словно игрушку несет Мелешка ручной пулемет.

— За мной! — кричит Мелешка, словно он, а не Лебедь командир отделения. Василь охотно ему подчиняется.

Мелешка несется по извилистым ходам траншеи как молодой олень. Вот он на мгновение останавливается, бросает «Дегтярева» на бруствер, дает пулеметную очередь. Еще и гранату успевает швырнуть в изгиб траншеи. Пулемет все же, видать, мешает Мелешке. Он его где-то приткнул (где — Василь заметить не успевает). На животе у Мелешки болтается немецкий «шмайсер». Впереди мелькают две фигуры. Мелешка тут же прошивает их короткими автоматными очередями.

Впервые близко видит Василь убитых финнов. Оба солдата молодые, светловолосые. Лежат на спине. На лицах, которые кажутся еще живыми, написано недоумение. У одного пряди волос прикрывают высокий юношеский лоб. Мундиры у финнов под цвет подзолистой лесной земли. В такой цвет крестьяне красят домотканое сукно, из которого шьют свитки.

Возбуждение, охватившее Василя, постепенно спадает. У него нет враждебного чувства к убитым. Наоборот, он думает о том, что финны молодые, на год-два старше его, и самая бы им пора жить.

В траншею было несколько прямых попаданий. Обшитые прутьями стенки во многих местах обвалились, осыпались. Сквозь ячейки в плетении тоненькими струйками сыплется буро-желтый песок.

Встречается еще несколько убитых — в траншее и поблизости от нее. Мертвые чаще лежат ничком, лицом в землю, вытянув вперед руки. Некоторые сидят скорчившись, втянув голову в плечи: стремились как можно глубже уйти в землю, слиться с ней, и смерть застала их в таком положении.

Бой затихает. Результаты хорошие. Во время разведки боем захвачена часть траншеи. Мелешка где-то пропал. Зато Лебедь встречает Рагомеда. На плече у того два автомата — свой и немецкий.

— Герасимовича убило, — сообщает Рагомед.

«Значит, смерти искал Петро, — думает Лебедь. —

Суетился, носился среди взрывов. Хотя погибли не только те, кто бегал от пуль. Смелых тоже много полегло. Трудно уцелеть при таком огне».

Василь только теперь вспоминает, что он командир отделения.

— Нужно документы Герасимовича забрать, — бросает он Рагомеду.

Разведка боем кончилась, но тяжелые снаряды продолжают шелестеть над головой. Дальнобойная артиллерия продолжает обстрел вражеской обороны в глубину.

Откуда-то выныривает Мелешка. Снова на плече у него «Дегтярев».

— На, пожуй, — протягивает он Василю сероватую галету.

— Что это?

— Их галеты. Блиндаж обшарил. Ничего больше нет. Голота. А еще в войну полезли...

— Сколько времени? — спрашивает Лебедь, зная, что у Мелешки есть трофейные часы.

— Семь.

Артподготовка началась в шесть вечера. Значит, все, что было, длилось только час. Невероятно. Василю кажется, что прошла целая вечность.

Отделение почти все в сборе. Костя Русакович, Адам Калиновский, Левоненко, Рагомед, таджик Рахим и остальные. Нет Кости Титка.

Дождь припускает сильней. Василь даже не заметил, когда он начался. Из лощины наползает туман. Выбравшись из траншеи, Рагомед, Левоненко и Адам Калиновский ползут туда, где убило Герасимовича. Гимнастерки мокрые. Стекая с пилоток, вода попадает за воротник. Ощущение неприятное. Время от времени требуется огибать воронки. Ими иссечена вся земля.

Туман усиливается, и все трое поднимаются. Иначе никуда не доберешься. Среди воронок бродят санинструкторы, бойцы музыкального взвода. Взвод этот на время боя превращается в трофейно-похоронную команду.

— Вот тут, — подает голос Рагомед.

В этом месте растут два можжевеловых кустика. На человека, который лежит под ними и который какой-нибудь час назад был Петром Герасимовичем, нельзя смотреть без содрогания. Лицо бескровное — белый лист бумаги. Череп снесен. Верхушка черепа, отсеченная осколком, лежит шагах в трех отсюда. В нее, как в посуду, налило дождевой воды.

Лебедь, сдерживая дрожь, ищет Петровы документы. В гимнастерках, которые им выдали, карманов нет. Наконец он нащупывает и вытягивает сверточек из кармана штанов Петра. Солдатскую книжку и письма-треугольники из дома Петро завернул в носовой платок. Даже ниткой перевязал.

У Рагомеда плащ-палатка. Труп Петра кладут на нее. Взяв плащ-палатку за углы, стараясь не смотреть на ношу, несут к тому месту, где трофейно-похоронная команда копает братскую могилу. Сюда уже много трупов натаскали.

Заступы скрежещут. Земля жесткая, каменистая. Есть места, которые заступ не берет.

II

Светлый сумрак залег меж сосен, камней-валунов, на дне политой туманом лощины, там, где окопы и траншеи. Над дальними сосняками, которые уступами подымаются все выше и выше, белеет полоска зари. Часов одиннадцать, а тут, в северном крае, только-только зашло солнце.

Тишина. Ни одного выстрела ни с нашей, ни с вражеской стороны. Тысячи орудийных жерл всех калибров с открытых и закрытых позиций направлены в сторону Карельского перешейка. Завтра наступление, завтра они безжалостно рыгнут огнем, металлом, смертью.

К траншеям подтягиваются новые роты. Позвякивая сложенными в вещевые мешки котелками, постукивая автоматными дисками, шаркая по каменистой земле новыми ботинками, бесконечной чередой идут и идут в сумрак ночи бойцы новых рот, батальонов.

У Сергея приподнятое настроение. Все, что происходит вокруг, он воспринимает как тайный знак судьбы, имеющий прямую связь с ним самим. Словно овевает его лицо само дыхание истории и он свидетель великих событий. Наступление на Карельском перешейке — это окончательное уничтожение блокады Ленинграда, которая, обвив, словно змея, великий город, больше двух лет душила его. Он, значит, будет участвовать в этом наступлении.

Сколько говорили и писали про второй фронт, а открылся он лишь теперь, два дня назад. Словно на глазах у Сергея. На северном побережье Франции высадились союзники и уже заняли город Шербур. Атлантический вал, значит, не так неприступен, как трубил в своих газетах Геббельс.