Грусть улыбается искренне

И это после всего, что он наговорил днём. Она, конечно, слишком серьёзна и донельзя сдержанна в общении, говорит точно не искренне, ровно так, почти не меняя интонации. Но это, наверное, не самое важное, когда вечер, ты в больнице и тебе плохо.

Следующим утром к завтраку Виктор вышел бодрым.

На ночь он всё-таки выпил оставленную Тамарой Ивановной заветную таблеточку. Но не потому, что чувствовал себя так уж кошмарно, а потому, что хотел быстрее заснуть, не ворочаясь от ноющей головной боли. Ведь он знал, что сегодня наверняка заявятся друзья, — нельзя же предстать перед ними измождённым и хилым, как их «любимый» Аркашка. А если вдруг придёт Лика, нужно иметь много-много сил в запасе, чтобы успокаивать мадам, коль начнёт причитать о том, как она теперь одинока…

Парень только сейчас понял, что ни разу ещё не трапезничал вместе со всеми. Вчера на завтрак он опоздал, обед — прогулял, несчастный полдник — не в счёт, ну а ужин был проигнорирован по причине плохого самочувствия.

По распорядку дня небольшое отделение собиралось в столовке, и лёгкий шум болтовни разносился гулкими коридорами. Приходили не все, только те, кто хотел есть.

А те, кому плохо, как Виктору было вчера, могли и не появляться. Как рассказала Тамара, еду им потом приносят прямо в палаты, зачастую уже подостывшей.

Договорив с Витькой, медсестра направилась к поварихе, привезшей на тележке громадную кастрюлю. Отовсюду послышались печальные детские вздохи: «Опять эта противная каша!», «Опять синюю овсянку жевать!» Повариха, видать, привыкшая к подобным нелестным отзывам, стала спокойно плескать-накладывать черпаком прозрачную овсяную кашу, незлобиво приговаривая: «Да если б все те деньги, что выделяются на больных, дали б мне лично в руки, я б вам такой пир закатила!»

Вызвавшаяся помогать ей Тамара бойко закивала, подставляла тарелки. У другого края стола в считанные секунды нарисовалась очередь из пациентов. Они разбирали порции и разбредались по столовой, споря и ругаясь за лучшие места. Виктор приглядел длинный столик у левой стены, где сидели высоченный худой парень и черноволосая девица. Он подошёл к ним.

— Здоров, народ.

— А… Новенький, — мальчишка протянул Вите костлявую руку. — Саня, ну или Шпала. А это, — он указал на девушку, — Эмма.

— Знаю я, знаю. Мне Димчик из хирургии про вас говорил. Я — Виктор.

— Ну падай с нами, Виктор, — кокетливо пригласила Эмма. — С чем загремел?

— С гепатитом… — мальчишка с отвращением и вселенской досадой помешал овсянку.

— О! Коллега! — воодушевился Шпала, замахиваясь рукой, чтобы дать пять. — И я с тем же! Торчу тут уже с три недели.

— Ладно тебе-то ныть. Мне ещё дольше здесь валяться, — сказал Витька, отодвинув тарелку, к которой так и не притронулся.

— Не запихивайся ты этой дрянью, — весело хихикнула Эмма. — Лучше позвони предкам, попроси, чтоб принесли нормальный хавчик.

— Та да, — согласился парень без лишних уговоров. — Где, кстати, Золушкин, хоть спросить у него, чё есть можно…

— Сегодня не его смена. А к Тим-Тиму лучше не подходить с такими вопросами. Скажет: «Жри, что дают, и нечего у родителей клянчить».

— Чё за Тим-Тим? — не понял Витя.

— Ай, — буркнул Саня. — Иными словами, Тимофей Тимофеевич. Как врач — нормалёк, а вот как человек — ну просто Загиб Петрович.

Виктор, почесав затылок, передумал первым идти знакомиться с Тим-Тимом и отправился в палату за сотовым.

Капли на стекле прошлым вечером конденсировались не зря. Солнце старалось палить всё так же ярко, бросая утренний розоватый свет на крыши девятиэтажек, но теперь ему мешали облачка — не грозные, как тучи, просто настойчивые. В бокс Виктора, как он уже успел подметить, с утра и до полудня, игнорируя хлипкую занавеску-тряпочку, запрыгивают лучи. Но сегодня в связи с лёгкой облачностью и незначительным похолоданием они казались совершенно лишённым тепла. Из-за этого в палате разом стало как-то прохладно, а от внешней стены потянуло сыростью.

Витька надел красную пайту с капюшоном и, сев на постели по-турецки, набрал отцовский номер. Длинные гудки шли недолго, и родитель поднял трубку с бодрыми возгласами: «Доброе утро, страна! Уже проснулся? Как дела?!»

— Уже и позавтракал, если можно так выразиться, — скептически заметил Витя. — Вы с мамой придёте?

— Насчёт мамы не могу ничего обещать. Ты её знаешь.

Овны — они упрямые шибко, — прокряхтел отцовский голос в трубке. — А я да, вечерком загляну. Раньше никак, работа ведь, — как бы извиняясь промолвил Александр Игоревич. — А чего тебе, так скучно? Друзей не нашёл?

— Найду. Не твоё дело, — разозлился парень, потому что почти такие же вопросы ему задавали, когда он ходил в садик. — Жрать мне просто хочется.

Папа рассмеялся.

— Ну так ты привык к мамкиным деликатесам.

Конечно, теперь столовская еда не нравится! Я тебе принесу что-то перекусить, но не рассчитывай на многое, потому что надо потихоньку привыкать к больничной пище. Она полезная.

— Полезная, — вредным тоном передразнил Витька. — Спасибо, папа.

— На здоровье, — продолжал посмеиваться Александр Игоревич, делая вид, что не замечает злой иронии отпрыска.

Витька бросил трубку, пробурчав себе под нос массу нелестных слов. На тумбочке обнаружился один вчерашний сухарик, и мальчишка, отчаявшись по-людски позавтракать, принялся за него. Впрочем, в одном из карманов по идее должна была валяться десятка. Он мог бы спуститься на первый этаж и купить что-нибудь в одном из ларьков.

Но, понимая, что в сложившейся ситуации разумнее не добивать организм какими-нибудь быстрыми завтраками, Витька смирился с глупым голодным положением и, сунув сотовый в карман штанов, двинулся в восьмую палату налаживать контакты с новыми знакомыми. Он умел находить общий язык с людьми, не со всеми и не всегда, но в большинстве случаев. Виктор знал, с чего начинать беседу, чем занимать или веселить народ, что и как говорить, дабы не выглядеть придурком. Знал и как ответить, если кто-то переходил границы. А если «ответ» не принимался, то умел и наподдать. Когда Витька ходил в детский сад, мама постоянно учила его, что любой спор можно решить словами, по-доброму, без кулаков. Может, в детском саду такая фишка ещё прокатывала, но в старших классах, если не умеешь за себя постоять, рано или поздно превращаешься в «Аркашку», которого пинает всякий, кому не лень, даже девчонки. Аркашку, кстати, Витёк вспоминал без особой радости, боясь, что, существуя тут, в больнице, через некоторое время станет на него похожим.

Парень миновал столовую, где оставшиеся четыре человека мужественно боролись с кашей, и побрёл вдоль коридора, внимательно читая надписи на дверях. Из открытой палаты Витька услышал знакомые голоса — Саня воодушевлённо рассказывал какую-то, видимо, очень увлекательную историю. Виктор зашёл без стука, встав с краю.

— Там к границе подходишь, там такой вертолёт летит. Да, и охрана. Я как увидел, думаю, йомть, валить надо! Охранники такие, поняли типа, что завтыкали. Бац, смотрят на меня. Я думаю, всё, блин, капец. Жму на пробел, чтобы побыстрее тикать, а он запал! Сука, думаю, впопыхах нашарил мышку, давай давить на все кнопки. Ну, думаю, задница мне, практически весь уровень прошёл, чтоб так запороться! Жизнь почти на нуле. Сваливаю, короче, вижу: тут такая ружбайка валяется. Это я ещё в самом начале чувака завалил, а оружие не взял. Ну и теперь так кстати! Я хап ружбайку, поворачиваюсь, всех их ба-бах! А сам назад-назад, короче, на безопасную территорию! Вот так…

— Фигня. Там можно тех чуваков обойти, просто на вертолёт прыгаешь, — с лицом знатока всего и вся бросил Дима.

— Так я пробовал!

— Там надо контрл зажимать.

— Ну так а я как делал?! — Сашкино терпение лопалось. И он уже начинал сердиться на Димку, потому что тот знал явно больше. — О, Витёк! Кам он!

Виктор наконец был замечен и официально приглашён в палату товарищей. А Сашка как бы между прочим, чтобы уйти от разговора об игре, который развивался явно не в его пользу, переключился на гостя.