Грузии сыны

Якоб Гогебашвили включил в свою книгу лучшие образцы грузинской классики, перевел рассказы Л. Толстого, К. Ушинского, последователем которого он был, хотя идеи знаменитого русского педагога переносил на родную почву творчески, со всем присущим ему талантом и самобытностью.

В «Дэда эна» вошли и рассказы самого Гогебашвили, простые и непритязательные истории, полные истинно народного юмора, написанные сочным языком, на каком говорят крестьяне, среди которых вырос и с которыми до конца своей жизни любил встречаться Якоб Гогебашвили.

Самостоятельный раздел составили в книге народные песни, записанные студентом Дмитрием Аракишвили по просьбе автора хрестоматии.

По педагогическому мастерству «Дэда эна» была непревзойденной книгой. Гогебашвили показал не только обаяние, но и могущество художественной литературы, которая оказалась в руках народа нержавеющим действенным оружием.

А сам автор хрестоматии уже начал работу над переизданием своей книги о природе. Целые дни он проводил в библиотеках или за своим письменным столом, но зато, если ему удавалось вырваться за город, с восторгом бродил по лесу или полю, наблюдал тайны природы.

Теперь жизнь Якоба Гогебашвили казалась внешне очень размеренной, лишенной внешних и внутренних потрясений, даже благополучной. Но это постоянное горение, постоянная целеустремленность давались ценой громадной внутренней сосредоточенности. Может быть, в тот страшный вечер, когда он убежал на берег реки Куры, холодные волны прокатились через его сердце, чтобы не вспыхивало оно от каждой спички? Может быть, когда пламя камина охватило бумажки, ради которых он некогда учился и жил, это пламя опалило и его сердце, чтобы оно стало прочным, как металл? Люди спасли его, вернули жизнь, которая в тяжкую минуту показалась ему непосильным бременем. Теперь он жил для людей, только для них, доказывая это каждым своим поступком.

Учебники, Общество грамотности, вновь создаваемые журналы, различные благотворительные общества, бывшие ученики, нуждающиеся учителя и литераторы — все они требовали заботы, поддержки, средств. Но прежде всего, конечно, дети. Для них он писал и свою книгу. «Бунебис кари» — «Ключ к природе», так Гогебашвили назвал ее. Чтобы стать в будущем подлинными хозяевами природы, дети должны любить и понимать ее. Рассказать ребенку о том, что его окружает, рассказать больше, чем он увидел бы сам, — такую задачу поставил перед собой великий друг грузинской детворы. Ведь он всегда учил, что природа — неисчерпаемый источник знаний.

Первые очерки для книги Гогебашвили начал писать сам, потом на помощь ему пришли и другие литераторы.

Эта книга не только будила любознательность, не только вызывала желание изучить родной город, село или их окрестности. «Бунебис кари» была глубоко патриотической книгой. Природа мертва без людей, и не таким человеком был Гогебашвили, чтобы за журчаньем рек, щебетом птиц и шорохами трав забыть о народных страданиях, о несправедливости, которая правит миром. Ведь в своих статьях он не однажды писал о вопиющем материальном неравенстве и даже цитировал Маркса: «Одна сторона задыхается от богатства, а другая — от нищеты».

Написанная живым народным языком, «Бунебис кари» была тесно связана с жизнью и судьбой Грузии. В книге рассказывалось о быте, нравах и обычаях грузин, о социальной жизни народа. Вот коротенький очерк о Кахети — цветущем богатом крае. А между тем крестьяне здесь влачат жалкое существование. По щедрой, богатой земле ходят оборванные, полуголодные люди, убогие лачуги стоят на этой земле. Почему? С таким вопросом читатель — ребенок и взрослый — закрывает последнюю страницу.

В книге можно было найти и очерки из истории Грузии. В них поднимался страстный разговор о национальном достоинстве и в то же время о верной дружбе с русским народом. Дружбе на условиях равенства.

В те годы не существовало учебников ни по географии, ни по истории Грузии. «Бунебис кари» стала и тем и другим.

Борец за справедливость, Якоб Гогебашвили стремился вызвать протест против политического и духовного порабощения Грузии царским самодержавием, но в то же время он стоял за дружбу с передовыми русскими людьми. Всей своей жизнью он являл яркий пример этой дружбы: переводил детские рассказы русских писателей, доказывал своими статьями, что история и стремления самих народов навсегда соединили судьбы Грузии и России. Он был одним, из даровитейших последователей великого русского педагога К. Д. Ушинского, духовным братом русских шестидесятников. Их вскормила одна мать: любовь к родному народу.

И не случайно поэтому Якоб Гогебашвили начал работу над новой книгой — «Русское слово».

В его статьях и раньше встречалось немало добрых слов о русском языке, который он считал языком мирового значения. Знание этого языка должно было сблизить грузин с другими народами, расширить поле деятельности для каждого образованного грузина. Оно освободило бы хоть в какой-то степени от национальной ограниченности тех крайне односторонних интеллигентов из числа грузинского дворянства, которые подчас выступают от имени народа, не имея на то никаких прав.

«…Необходимо нам, грузинам, изучать основательно русский язык, чтобы вместе с сочинениями грузинских писателей читать свободно произведения русских писателей, приобретать знания, просвещаться и через это получить возможность быть полезными сынами своей родины», — писал Гогебашвили.

Своей книгой «Русское слово» Гогебашвили стремился укрепить чувство братства, любовь к русскому народу. Он написал очерк о Ломоносове, о России.

«Кабинетный человек» — таким был Якоб Гогебашвили в представлении многих своих современников. Он не женился, не имел семьи и, казалось, все двадцать четыре часа в сутки отдавал работе. Но и к концу своей жизни, призванный педагог и детский писатель, он не стал человеком преуспевающим. Хотя Гогебашвили выбился из тяжкой нужды, которая угнетала его многие годы, но мог ли он с позиций личного благополучия считать, что жизнь изменилась к лучшему, что острые углы в ней стерлись и конфликты ликвидированы?

Существует мнение, что нужда, голод и прочие личные беды — стимул к творчеству. Это мнение возникло давно и распространено до наших дней. Но это неизбежно означало бы, что, преодолев нужду и голод, литератор должен стать благополучным обывателем. Бывает и так, но тогда, значит, с самого начала он боролся лишь за самого себя и чисто случайно, благодаря обстоятельствам или более могучей силе своего протеста стал выразителем чужих дум и чувств. Не вернее ли считать, что сердце, способное вместить сотни чужих судеб, пережить радости и страдания сотен других людей, неизменно толкает человека искусства к творчеству, к протесту, к борьбе?

Однажды, по пути из одной деревни в другую, Гогебашвили повстречал человека. Босой, одетый почти в лохмотья, он оказался неглупым и интересным собеседником. Каково же было услышать, когда этот бедняк назвал себя: «Я сельский учитель».

И это тот, кто несет народу сокровища духовной жизни! Поистине полного самоотвержения требовал учительский труд. Кроме нищенских материальных условий, в какие был поставлен сельский учитель, да еще грузин, ему приходилось выносить непрерывную слежку, недоверие властей. Кто был честен, тот не мог замалчивать или хитроумно обходить острые политические вопросы. Тот сам искал и, возможно, другим подсказывал ответы, которые можно было найти лишь в книгах «запрещенного» направления.