Грязное мамбо, или Потрошители

— Сегодня, — говорил в то утро за завтраком Тиг, — каждого из вас протестируют и посмотрят, кого куда сунуть в Африканской кампании. Вас будут прощупывать, зондировать и оценивать. Кому-то это даже понравится. После тестов вас распределят по родам войск, и соответствующий полигон станет вашим домом на ближайшие восемь недель. Назначение вам может не понравиться. Вы можете быть несогласными с таким назначением. Можете его не понимать. Но тут уж как в столовой — что дали, то и лопай.

Идя за ассистентом по лабиринту одинаковых коридоров и переходов, я думал, что тест станет путевкой в реальный мир: сдавшие поедут домой, а остальных пошлют в Африку. Но вскоре мы подошли к двойной металлической двери в стене, у которой нас ожидала молодая миниатюрная докторша. Кремовая блондинка с хвостиком, очки без оправы, носик-кнопка — в общем, ничего, — встретила нас приветливой улыбкой. Я подумал, не взять ли телефончик, чтобы приударить, когда закончится наш скорбный список, но оказалось, что по окончании теста я меньше всего на свете годился в мартовские коты.

— Заходите по одному, — сказала она моей группе. — Остальным ждать в коридоре.

Номера раздали как попало. Джейк оказался шестым, я — последним. Мы стояли за дверью, прямые как шомпол, стараясь произвести впечатление на цыпочку всякий раз, когда она выглядывала и вызывала следующего. Мне вспомнилась Бет, которая не писала уже месяц.

Через стену донесся приглушенный грохот — с ровными промежутками и нарастающей интенсивностью, словно великан спустился с горы и грузными шагами приближается к городу. Но через минуту-две, когда мы уже решили дождаться следующего удара и выяснить, что, черт побери, у них там происходит, звуки стихли и докторица пригласила следующего. Все началось по новой.

И только когда Джейк исчез за двойной металлической дверью, я спохватился, что никто из вызванных обратно не вышел.

Если как следует вглядеться в закоулки и потайные щели нашей ежедневной преисподней, можно найти массу мест, работающих по принципу ловушки для тараканов: все заходят, никто не выходит. Кредитный союз тоже не чужд подобному подходу: в офисе есть так называемая розовая дверь оттенка пепто-бисмола, [10] предложенного каким-то выдающимся социальным психологом в те далекие дни, когда они еще утруждали себя внушением клиентам ложного чувства безопасности.

10

Желудочные таблетки в упаковке земляничного цвета.

Розовая дверь часто использовалась в качестве последней любезности задолжавшим знаменитостям, которых не хотелось тащить в реальный мир за вывалившиеся кишки. Чем присылать биокредитчика и оставлять кровавое месиво в Беверли-Хиллз на радость папарацци, им с курьером доставляли тисненое приглашение в центральный офис Кредитного союза с тактично сформулированным требованием присутствия негодяя на так называемом арбитражном заседании. Вскоре выходили некрологи и уведомления о погашении кредита, и жизнь шла своим веселым чередом.

Тем не менее в офис клиента сопровождал специально выделенный биокредитчик — на случай, если возникнут осложнения. Однажды мне подфартило проводить в лос-анджелесский офис Кредитного союза Николетту Хаффингтон, наследницу империи программного обеспечения и бывшую актрису. С высоко поднятой головой она уверенно и непринужденно прошла сквозь сборище всякой шушеры, молящей о жизни, и, не замедлив шаг, скрылась за розовой дверью. Николетта уже не была сногсшибательной красавицей, как в юности; неумолимое время и избыток пластических операций взыскали суровую дань с ее увядающей плоти, но Хаффингтон всегда Хаффингтон, платит она за печень или нет, и я не удержался от искушения попросить автограф для Мелинды, моей тогдашней супруги.

— Всего одну строчку. — Я нашарил в кармане ручку и подложил под листок плотное приглашение союза.

Николетта издала свое знаменитое фырканье, смерив меня взглядом.

— Нельзя ли отложить это на потом, милый? — вздохнула она, красиво отбросив тщательно уложенные волосы.

— Боюсь, что нет, — ответил я, подводя ее к ярко-розовому коврику перед дверью.

Мелинда показывала тот автограф всем и каждому.

Докторица спросила, удобно ли мне сидеть, и я ответил: «Еще как, учитывая обстоятельства». Обложенный мягкими подушками — голова опиралась на толстый подголовник, — я раскорячился в позе лягушки, с развернутыми бедрами и высоко поднятыми локтями, пристегнутый к металлической раме, удерживавшей меня в вертикальном положении и этой невозможной позе. Я чувствовал себя как на одном из первых американских мотоциклов, запрещенных много лет назад, — колени врозь, спина прямая, широко разведенные руки сжимают руль, только вот «харлея» подо мной не было.

— Что нужно делать? — спросил я, когда врачиха затянула последний ремень.

— Ничего, — ответила она. — Внимательно смотрите на стену.

— А куда пошли другие парни?

— Смотрите на стену, пожалуйста. Сосредоточьтесь.

Докторша вернулась в свою лабораторию, маленькую выгородку, отделенную от главного помещения шестифутовым освинцованным стеклом. Полупрозрачная стена была такой толщины, что комната за ней, с изменившимися странными, кривыми пропорциями по краям, суживалась и выгибалась, словно я смотрел через каплю воды.

— Вы не концентрируете внимание, — сказала докторша; ее голос скрипуче прозвучал из динамика, встроенного в подголовник, как раз за моим левым ухом. — Я же вижу данные. Пожалуйста, рядовой. Стена.

Я решил быть хорошим солдатом и слушаться приказов, но когда посмотрел, стены уже не было. Вместо нее передо мной простиралась бесконечная пустыня, бескрайняя бежевая гладь. Остальной кабинет остался прежним — я четко понимал, что в смежном закутке сидит врачиха, блуждая взглядом по моему телу, отвлекшись от бегущей строки с цифровыми данными обо всех моих физических секретах, но стеклянная стена была словно уничтожена опытными подрывниками, беззвучно и аккуратно.

— Вот так, молодец, — услышал я ее голос краешком сознания. — То, что нужно.

Вспышка вдалеке — взрыв над горизонтом. Синее небо озарилось оранжевым всплеском, и очень четкий взрыв — резкий, не приглушенный, как в коридоре, — эхом прокатился по комнате. Заинтригованный, я подался вперед в своих ремнях, пытаясь получше разглядеть, что там происходит в пустыне.

Новая вспышка света, на этот раз ближе, и грохот второго взрыва, отставший на микросекунду; звуковая волна прокатилась по телу. Внутри стало щекотно. Не успел я понять, что случилось, прогремел новый взрыв, на этот раз справа, и я едва метнулся туда взглядом, когда на меня рухнула новая стена низких басовых звуков, сотрясая руки и ноги в ременных путах и заставив дрогнуть мочевой пузырь.

— Подождите, — закричал я, но голос потонул в грохоте взрывов. Я уже не сомневался, что неприятель каким-то образом просочился в наш учебный лагерь, снес к чертям стенку корпуса и сейчас возвращается доделать начатое. Ослепительные вспышки мелькали почти непрерывно, слева и справа, акустическая волна с каждым взрывом докатывалась все ближе и сильнее, и голова то раздувалась, то сплющивалась, как воздушный шарик в руках ребенка.

В какой-то момент я увидел последнюю ракету, которая вот-вот накроет цель. Это, верите ли, было очень красиво — тонкая, словно проведенная карандашом, линия ослепительного света, аркой прочертившая небосвод. Огненный след становился шире по мере приближения ко мне, и даже не будь я фиксирован к шестистам фунтам металла, все равно не успел бы укрыться и спастись. Надвигающаяся смерть не лишена своеобразной красоты, которую способны оценить лишь маленькие дети и олени.

Я увидел вспышку, но взрыва уже не услышал.

VII

В жизни я терял сознание четыре раза. Про первый я только что рассказал, про второй и четвертый говорить еще не готов. Третий обморок случился много позже моего увольнения из морской пехоты, когда я еще проходил обучение в Кредитном союзе. Они прикрепили меня к специалисту третьего уровня, старому дураку, занимавшемуся исключительно изъятиями «Джарвиков» и цепной работой, которая, как известно, вообще не требует помощников. Проблема состояла в том, что ему было лень бегать на задание, в результате чего я очень скоро стал сам себе ученик и инструктор.