Грюнвальд. Разгром Тевтонского ордена

Существует также точка зрения, что герольды с двумя мечами были присланы предводителям польско-литовского войска по инициативе поморских князей (без ведома гохмейстера фон Юнгингена, хотя и от его имени). Кто знает…

После возвращения герольдов в орденское войско настал час битвы.

19 КРОВАВЫЙ БРАННЫЙ ПИР

После полудня стоявшие на левом крыле союзной армии литовцы и татары Витовта начали сражение. Их легкая конница на быстрых конях атаковала строй «тевтонов», стоявших подобно железной стене. Атака была столь стремительной, что орденские пушкари и стрелки из ручных бомбард-«фистул», скорее всего, успели сделать только по одному выстрелу (а не по два, как утверждают некоторые источники). Однако вслед за пушечными ядрами и пулями в атакующих литовцев и татар полетел град «болтов» орденских арбалетчиков и стрел орденских лучников, прикрывавших бомбарды, и седла многих литовских коней опустели. Литвины и татары, в свою очередь, обстреливали орденских бойцов из своих сложносоставных луков, однако их стрелы причинили «тевтонам» сравнительно мало вреда, отскакивая от щитов и прочных доспехов воинов Девы Марии. Для рыцарей и конных воинов Тевтонского ордена начало битвы, после трудного ночного перехода и многочасового ожидания в раскалившихся от жары доспехах, стало своеобразным избавлением от мук. 4000 тяжеловооруженных всадников маршала Валленроде, с копьями наперевес, контратаковали с такой «фурией», что даже растоптали часть собственных стрелков и пушкарей.

Первое столкновение противников произошло на равнине между двумя холмами. Как будто два стальных дракона налетели друг на друга и сцепились в неистовой кровопролитной схватке. Хронисты повествуют о переломленных копьях, расколотых щитах, сверкающих под лучами солнца мечах, лязге доспехов под ударами и о далеко разносившемся шуме сражения. Вскоре земля покрылась убитыми и ранеными воинами и конями. Сражение распалось на множество поединков.

Воины обеих армий сражались с невероятным упорством и отвагой. В первых рядах войска князя Витовта бились воины, обладавшие самым лучшим вооружением и доспехами — бояре и дружинники. Но в скором времени они были истреблены бронированной конницей ордена. Татары пытались вклиниться в бреши в рядах неприятельского строя или же ранить вражеских коней в ноги, чтобы те упали вместе с всадниками (из чего явствует, что по крайней мере часть коней «тевтонов» и их союзников имела защитные доспехи). Однако сила удара «мариан» была столь сокрушительной, что вся первая линия войска Витовта буквально разлетелась в пух и прах. Удар приняла на себя вторая линия литовского войска, также начавшая колебаться под бешеным вражеским натиском, тем самым furor teutonicus, от которого во время оно, если верить Цезарю и Тациту, содрогались даже бесстрашные сердца испытанных в боях ветеранов легионов Древнего Рима (любопытно, что Ян Длугош считал литовцев потомками… древних римлян, переселившихся некогда на берега Янтарного моря). В ближнем бою полностью сказалось преимущество «тевтонов» в защитном вооружении. После жаркого двухчасового боя литовские войска стали отступать. Напрасно их предводители пытались восстановить боевой порядок, чтобы сдержать неистовый напор «проклятых крыжаков». Началась паника, вся литовская часть союзной армии обратилась в бегство. Сражавшийся в первых радах Великий князь Витовт тщетно пытался сдержать бегущие войска силой своего авторитета. Орденский контингент маршала Валленроде преследовал обратившихся в бегство литовцев. Часть беглецов была загнана в болота и реку Маранзе и перетоплена. Другая часть литовцев добежала до моста близ села Зеевальде, но мост обрушился под тяжестью беглецов, утонувших или передавивших друг друга. Часть беглецов через село Фаулен (по-польски: Ульново) добралась до дороги на Нейденбург и бежала, согласно «Истории» Длугоша, не останавливаясь, до самой Литвы, распространяя по дороге весть о великой победе Тевтонского ордена…

В это паническое бегство были вовлечены также чешские наемники Ягелло, но польскому епископу Галича удалось их перехватить и остановить. Поток бегущих увлек и бившийся рядом польский отряд. Честь литовского войска, однако, спасли три русские (называемые именно так, «русскими», а не «белорусскими», как у некоторых современных белорусских популяризаторов истории! — во всех — орденских, польских и литовских хрониках, ибо «белорусов» как нации в описываемое время попросту еще не существовало!) хоругви, обычно именуемые «смоленскими» (на самом деле — Смоленская, Оршанская и Мстиславльская). Сохранив свой боевой порядок под натиском шести орденских «баннеров», русские витязи пробились к польской части войска и соединились с ним. Правда, за этот успешный прорыв им пришлось дорого заплатить — один из русских полков был поголовно истреблен «тевтонами» Фридриха фон Валленроде.

Литовские историки придерживаются мнения, что бегство войска Витовта было в действительности притворным и являлось военной хитростью (вроде казачьего «вентеря»), с целью заманить преследователей в ловушку и нанести им сокрушительный контрудар. Надо сказать, что эта военная хитрость не раз осуществлялась в период «тевтонских» набегов на Литву и ответных набегов литовцев на орденские владения. Особенно искусными в подобных притворных отступлениях с целью заманить противника в ловушку были татары (например, именно таким способом они разгромили русско-половецкое войско в битве на Калке в 1223 г., венгерское войско в битве на реке Сайо, или Шайо, в 1241 г., объединенное польско-немецко-силезско-«тевтонско»-тамплиерско-иоаннитское войско в битве при Легнице в том же 1241 г. и литовско-русско-польско-«тевтонско»-татарское войско князя Витовта на Ворскле в 1399 г.).

За несколько дней до битвы при Танненберге польский староста Быгдоща, Януш из Бжозогповы, в районе Швеца успешно провел аналогичный маневр с ложным отступлением и контрударом из засады, взяв в результате в плен пять «братьев» Тевтонского ордена. Данный факт дает основание предполагать, что эта военная хитрость была известна не только татарам и литовцам, но и полякам. Однако представляется сомнительным, чтобы подобная тактика могла быть реально применена в условиях крупномасштабного полевого сражения со многими тысячами участников (да к тому же принадлежащих к разным народностям), с учетом всех связанных с этим элементов риска.

Неясно, зачем князю Витовту было сперва позволять врагу в течение двух часов буквально перемалывать лучшие литовские отряды и лишь потом прибегнуть к военной хитрости. К тому же, если это действительно была военная хитрость, то почему упомянутые нами выше три русские («смоленские») хоругви не присоединились к (якобы заранее запланированному) общему ложному отступлению литовского войска, а остались на месте, чтобы потом, ценой потери трети своей живой силы в жестоком бою, пробиться на соединение с польским крылом союзного войска? Может, их забыли предупредить? Или сознательно отдали на заклание, «чтобы поглубже заманить тевтонских рыцарей и их союзников в ловушку»? К тому же весьма странным, в свете версии о преднамеренном бегстве ратей Витовта с целью заманить «тевтонов» в западню, представляется следующее обстоятельство. В бегство обратились как соседи трех русских хоругвей справа — литовцы и татары, так и их соседи слева — молдавские, валашские и бессарабские конники Моновида (да и стоявшая еще левее наемная чешско-моравская конница). А русские (или, по А. Е. Тарасу, «белорусские») дружинники, наоборот, остались на месте, сдерживая напор «тевтонов» и тем самым мешая последним дать литовцам заманить себя в «вентерь» притворным отступлением, что ставило под вопрос не только успех, но и смысл всей задуманной — якобы! — Витовтом хитроумной стратагемы! Во все это верится с трудом, если не сказать — вообще не верится! А факт безостановочного бегства большей части литовского войска (разносившей на бегу весть о полном поражении союзников) до самой Литвы убедительно свидетельствует в пользу того, что бегство литовцев было не «ложным».

Другое дело, что «тевтоны» Валленроде допустили серьезную стратегическую ошибку, увлекшись преследованием бегущих литовцев (причем более легкое вооружение и, соответственно, большая быстрота литовцев и их союзников позволяли им убегать от тяжеловооруженных «крыжаков» гораздо быстрее, чем тем — преследовать «поганых язычников») хотя, как говорилось выше, среди воинов Витовта имелись и вооруженные не менее тяжело, чем отборные конники «проклятых крыжаков», число таких «кованых ратников» литовского князя было относительно невелико, и большинство их уже сложило головы в сече. Почему «тевтоны» — вопреки требованиям устава ордена! — позволили себе настолько увлечься преследованием литовцев, что фактически удалились с поля боя? Может быть, все дело в колоссальном психическом давлении, испытываемом «орденскими братьями» перед битвой и в ее начальной фазе, и в наступившей при виде бегущих литовцев «разрядке», заставившей «крыжаков» забыть все и вся, включая знаменитую орденскую дисциплину? А может быть, дело в гибели Верховного маршала фон Валленроде в ходе преследования литовцев (или еще в ходе предшествовавшего рукопашного боя — точный момент его гибели остался неизвестным)? Потеряв в кровавой сече предводителя, «тевтоны» левого крыла орденской армии расстроили свой боевой порядок и прекратили преследования только тогда, когда перед ними не осталось больше ни одного бегущего литовца…

Тем временем гохмейстеру Ульриху фон Юнгингену (в центре) и Великому комтуру Куно фон Лихтенштейну (на правом крыле) пришлось иметь дело со значительно превосходящей их силой в численном отношении польской частью союзного войска.

Поляки спели свою старинную боевую песню «Богородица» [23] :

Божья Матерь, Дева Матерь, О, Пречистая Мария, Ты Христа нам Иисуса Ниспошли, низведи! Кирие элейсон [24] ! Христе, Сыне Божий, на Тя уповаем, Услыши глас наш, к Тебе взываем, Житие во смирении И по смерти спасение, Кирие элейсон! Адам, ты у Бога в совете. Взывают к тебе твои дети, Исполнили мы обеты, В чертог нас райский прими! Там радость, Там сладость, Там Бога мы узрим, Всевышнего узрим, Кирие элейсон!

23

Автор текста и музыки «Богородицы» неизвестен. Существует легенда об авторстве святого Адальберта (Войтеха или Войцеха), принявшего мученическую смерть от прусских язычников за проповедь среди них христианского вероучения. В настоящее время эта легенда не принимается всерьез большинством историков, поскольку известно, что Войцех принадлежал к сторонникам использования в церкви только латинского языка. Однако столь авторитетный ученый, как Юзеф Биркенмейер, еще в своей монографии 1937 г. перечислил миссионеров-собратьев Войцеха по ордену (прибывших вместе с ним в Мазовию, являвшуюся в то время, как мы помним, отдельным от Польского королевства государством монахов-бенедиктинцев), а также их (неизвестные сегодня, но появившиеся еще в X в.) духовные песнопения в качестве возможного образца для «Богородицы». В гипотетический период появления «Богородицы» важным религиозным и литературным центром в северной Мазовии был Плоцк, столица епархии, в котором располагался также ведший активную проповедническую деятельность монастырь духовного ордена бенедиктинцев. Сохранившиеся описания литургий, служившихся в Плоцком соборе, свидетельствуют о раннем исполнении там и других духовных песнопений на польском языке. Однако однозначного свидетельства, что именно там появилась «Богородица», на сегодняшний день не существует.

Многие ученые указывают на схожесть образов гимна с проповедями Кирилла Туровского. Самая старая известная нам запись текста «Богородицы», включающая две строфы и снабжённая нотными знаками, датируется 1407 г. Текст гимна был записан на задней вклейке собрания латинских проповедей, скопированных Мацеем (Матфеем) из Грохова. В настоящее время эта вклейка хранится в Ягеллонской библиотеке г. Кракова (Польша). Начиная с середины XV в. к первоначальному тексту добавлялись все новые строфы. Второй сохранившейся до наших дней записью «Богородицы» является кодекс Decisiones rote Wilhelmi Horborg, в который это произведение было вписано в 1408 г. на обратной стороне 87-го листа. Этот манускрипт также хранится в Ягеллонской библиотеке.

В соответствии с тематикой, Александр Брюкнер считает строки 12–34 рождественской песней (польск.: piesn wielkanocna), а строки 35–48 — песней страстей Христовых (польск.: piesn pasyjna). Это деление принято и более поздними исследователями. В XVI в. к тексту добавлялись молельные строфы по случаю. Тем самым создавался все более длинный, но не слишком связный текст.

«Богородица» считается первой записанной песней на польском языке. У неё нет настоящего названия: обычно используемое название «Богородица» — просто первое слово текста (в самой старой записи это даже два раздельно написанных слова: «Bogu rodzica»). По сути, произведение представляет собой скорее молитву, чем песнь.

Со временем «Богородица» стала боевой песней польского рыцарства. По утверждению Яна Длугоша, именно «Богородицу» польские рыцари пели перед Танненбергской (Грюнвальдской) битвой с «тевтонами», а впоследствии — перед битвой с турками-османами при Варне. Ее исполняли также во время коронации короля Владислава III, причем весь обряд коронации происходил не латыни, и только «Богородица» исполнялась на польском языке.

В течение всего XV в. «Богородица» была королевским гимном династии Ягеллонов — потомков короля Владислава II Ягелло. Символикой «Богородицы» пользовались и польские композиторы XX в. Анджей Пануфнико по мотивам этой мелодии написал в 1963 г. финал своей «Священной симфонии» (Sinfonia sacra), посвященной тысячелетию крещения Польши. В 1975 г. другой польский композитор, Войцех Киляр, переложил «Богородицу» для хора и оркестра. Темой медленной части Кшиштофа Мейера, написанной под впечатлением введения военного положения в Польше при маршале Ярузельском под давлением СССР (1982), также является «Богородица».

24

Кирие элейсон! — Господи, помилуй! (греч.)

Поистине трагическая ирония судьбы заключалась в том, что поляки готовились идти в бой на ратоборцев Тевтонского ордена с пением гимна той самой Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии, которую Тевтонский орден считал своей Небесной Заступницей и Покровительницей…

«Пыхая духом ратным», польские витязи двинулись в бой. Первая боевая линия («чельный гуф») польского войска состояла из королевских войск, а также краковских и малопольских отрядов. Ульрих фон Юнгинген противопоставил польскому натиску правое крыло орденского войска под командованием Великого комтура. Отражавшие польское наступление орденские рыцари из Эльбинга и Диршау, а также наемные конные лучники под командованием Кристофа фон Герсдорфа спешились и лихо дрались с конными поляками в пешем строю (как англичане бились с французскими рыцарями в сражениях при Креси, Пуатье и Азенкуре). Пока войска Лихтенштейна сдерживали польский натиск, сам гохмейстер, во главе Мариенбургского конвента, возглавил контратаку центра орденского войска, выстроенного «клином».

Нас было мало, слишком мало. От толп врагов темнела даль. Но твердым блеском засверкала Из ножен вынутая сталь!

— как писал казачий поэт Николай Туроверов (правда, в иное время и по иному поводу).

4000 закованных в сталь «братьев-рыцарей» и «братьев-сариантов» на тяжелых боевых конях обрушились на «чельный гуф» поляков вниз по склону холма. Земля задрожала под копытами. Острия копий, обнаженные мечи, шлемы и латы сверкали на солнце. Столкновение «тевтонов» с поляками было ужасным. Опять полетели осколки бесчисленных сломанных копий, опять залязгали мечи о латы, закричали от боли раненые и умирающие. Все это слилось в невообразимую какофонию (или наоборот — оглушительную музыку боя), слышную далеко окрест. Гохмейстер прорвал первую боевую линию польского войска, развернулся в тылу у поляков и атаковал их повторно, на этот раз — с тыла. Он снова прорвал польский строй, оставив за собой кровавый след, однако поляки второй линии («вального гуфа») своевременно заполнили бреши, пробитые магистром в первой польской линии. Магистр снова развернулся и — вот уже в третий раз! — прорвал неприятельские боевые порядки. Этот третий по счету (за три часа жаркой сечи!) прорыв, казалось, должен был окончательно закрепить успех предводителя войска Тевтонского ордена. В этот момент пало главное знамя польского войска — «Большая Краковская хоругвь» с белым орлом в золотой короне на красном поле (которую Длугош неточно именует «большим знаменем польского короля Владислава»; в действительности это главное войсковое знамя всей польской армии отличалось от знамени короля Владислава Ягелло, находившегося при особе короля, пребывавшего вне боя, в глубоком тылу своей сражающейся армии, несколько большими размерами и наличием трех косиц вместо двух, которыми оканчивалось королевское знамя). Вероятно, комтуру шлохаускому, Арнольду фон Бадену, удалось захватить эту хоругвь, сразив возившего ее в бою польского рыцаря Марцина (Мартина) из Вроцимо-виц и разметав охрану знамени — цвет Краковской «хоругви» польского войска. Вот имена восьми храбрых краковских рыцарей, охранявших главное знамя польского войска:

1) Флориан из Корытниц герба («гербового братства») Елита;

2) Завиша Чарный из Гарбова герба Сулима («Сулимчик»);

3) Ясько из Тарговиска герба Лис;

4) Станислав из Чарбиновиц герба Сулима;

5) Скарбек из Горы герба Габданк (Абданк);

6) Злодзей из Биспупиц герба Несоба;

7) Ян Варщовский герба Наленч;

8) Домрат из Кобылян герба Гжимала.

В своем романе «Крестоносцы» Генрик Сенкевич, в силу известных только ему причин, пишет, что Большая Краковская хоругвь пала из-за того, что какой-то «тевтон», вышибленный из седла, ухитрился подползти под коня польского хоругвеносца и распороть коню брюхо ножом. Этот эпизод с коварным и подлым, исподтишка, ударом ножом в брюхо лошади знаменосца (перекочевавший из романа Сенкевича даже в исторические исследования и учебники) является целиком и полностью вымыслом польского романиста, ибо ни Ян Длугош, ни другие хронисты о нем не упоминают. Наоборот, в «Истории» Длугоша написано черным по белому: «Между тем как крестоносцы стали напрягать все силы к победе, большое знамя польского короля Владислава с белым орлом, которое нес Марцин из Вроцимовиц, хорунжий краковский, рыцарь герба Полукозы, под вражеским натиском рушится на землю». Видимо, польский романист — лютый ненавистник «проклятых крыжаков» — просто не мог себе представить, чтобы польский «пан хорунжий — хлоп шноровый» мог дать выбить себя из седла какому-то подлому «тевтону» (не случайно во всех без исключения рыцарских поединках, описанных нобелевским лауреатом в романе «Крестоносцы», благородные поляки побеждают «мариан»). А вот подло, исподтишка, по-бандитски, ножом в брюхо коню — совсем другое дело…