Guardia de honor

— Ты меня заставишь, что ли?

— Томми, Тед! Вы что крик подняли в такую минуту? Скорей идите оба!

— Умирает?

— Умерла.

— Нет!

— Нет! Нет! Мамочка, мама!

— Возьми себя в руки, Томми!

— Не только Джози, мы все убили ее! Мама, мама, мамочка!

— Возьми себя в руки, Томми! Сейчас же возьми себя в руки!

Замершая перед зеркалом Джози услышала, как рыдания затихают, будто кто-то медленно убавляет звук приемника, пока не наступила полная тишина в залитой солнцем комнате, которая словно дразнила ее из зеркала. Но завтра еще не наступило, упрямо твердила Джози, впиваясь ногтями в стиснутые кулаки.

— Не хочу! Нет! Еще не завтра! — выкрикнула она в зеркало, резко повернулась — она была в своей модно-пустоватой, кокетливо-гигиеничной комнате, за окном еще длились сегодняшние сумерки и плыл сегодняшний колокольный звон, а его письмо лежало на письменном столе, куда она его бросила. Джози схватила письмо, разорвала, скомкала обрывки и выкинула вон.

Когда она наклонилась поднять с пола уроненное зеркало, скрипнула, открываясь, дверь. Джози побежала навстречу.

— Мама, мамочка, все это неправда!

— Почему ты кричишь, Джози? Матерь божья, до начала меньше часа, а ты еще не готова! Поторопись и напудри нос — он у тебя блестит.

И донья Пепита, празднично одетая, в мантилье, подвела дочь к зеркалу.

— Но, мамочка, все это неправда, все неправда! Ты здесь, здесь, и ты сегодня такая красавица — а она пошла наперекор судьбе, она стала действовать!

— Боже мой, о чем ты, Джози? — спросила донья Пепита, начиная расчесывать ей волосы.

— О Наталии, мамочка, она раздумала! Собиралась поехать с Эстебаном, а потом решила ехать с Марио!

— Кто тебе это рассказал?

— Значит, так и было, и она раздумала?

— По преданию, в тот роковой день Наталия разбила зеркало и решила, что это — плохое предзнаменование. Но много лет спустя Наталия признавалась, что дело было не только в зеркале, что ей было какое-то странное видение, хотя она не могла вспомнить какое. А потом каждое новое поколение что-то прибавляло к этой истории, и теперь в ней полно и призраков, и видений, и дурных знамений свыше. Но какое-то предчувствие все же у Наталии было, и она послала тетку сказать Марио, что передумала и поедет с ним. Тетка, к сожалению, Марио не нашла, потому что первое решение Наталии сильно раздосадовало его, и он решил пробраться к ней в комнату. Когда Наталия вышла, она увидела Марио перед собой…

Она шагнула через порог (дерзко и весело махнув веером в сторону сумрачной комнаты) и увидела его перед собой — темные кудри по плечам, горячие бешеные глаза; сердце ее переполнилось любовью и нежностью, раскрылось навстречу ему.

— Марио!

— За что вы так суровы ко мне, Наталия?

— Вы видели мою тетю?

— Я укрылся от нее, и она прошла мимо. Мне непременно нужно с вами говорить, Наталия!

— Она вам не сказала…

— Это, Наталия, вы должны сказать; за что вы так терзаете меня?

— Я вас терзаю?

— Отчего вы хотите ехать с Эстебаном?

— Но выслушайте, Марио…

— Нет, слушать будете вы! Вы его не любите, но вам нравится видеть, как я страдаю! Вы бессердечны, вы жестоки!

— Выслушайте меня!

— Отчего вы решили ехать с ним? Ответьте?

— Но отчего вы принуждаете меня отвечать? Я не обязана объяснять вам причины своих поступков.

— Оттого, что я люблю вас, а вы любите меня!

— Ах вот как?

— И не поедете вы с ним сегодня!

— Неужто?

— И никогда больше не будете с ним ездить!

— Сударь, я буду ездить с кем пожелаю!

— Вы едете со мной, Наталия! — властно произнес он.

— Кто вы такой, чтобы мной распоряжаться? Матерь божья! Неужели я раба этого человека?

— Предупреждаю вас, Наталия…

— Вы пугаете меня?

Лицо Наталии, искаженное яростью и зелеными отсветами изумрудов, было совсем близко, и Марио крикнул прямо в это лицо:

— Не смейте ездить с ним!

Каждый из них чувствовал разгоряченное дыхание другого.

— Кто дал вам право мной распоряжаться? Я не подчиняюсь вам, сударь, да и никому другому тоже! Я свободна!

И Наталия расхохоталась, звеня серьгами.

— А я запрещаю вам бывать с ним! — Марио топнул ногой.

— Что ж, попробуйте! — насмешливо бросила Наталия и позвала, сбегая с лестницы: — Эстебан! Подождите, Эстебан! Мы едем с вами, с вами!

Наталия летела, искрясь украшениями, гневом, ненавистью, любовью.

Она не могла успокоиться и в коляске Эстебана, которая увозила ее вместе с обезумевшей от страха теткой. А вслед за ними с грохотом неслась коляска Марио, и толпа, запрудившая улицы, разбегалась, очищая путь бешено мчавшимся упряжкам.

— Быстрей, быстрей, — молила Наталия, прижимая к себе теряющую сознание тетку, — быстрее, Эстебан…

Едва поняв, что за ними погоня, Эстебан прыгнул на облучок и вырвал у кучера вожжи.

Из окошка коляски Наталия видела Марио, закрывавшего собой полнеба, свистящий кнут в его руках, его рвущихся коней, его разметанные кудри, безумие в его глазах. Биение сердца, а не колокола наполняло ее уши таким громким звоном.

— Быстрей! — кричала Наталия; ее швыряло из стороны в сторону. — Быстрей, быстрей…

— И вдруг, — продолжала донья Пепита, — перед ними выросла стена, кони рванули в сторону, ломая дышла, обрывая упряжь, и коляска ударилась о стену… Джози! Что с тобой?

— Значит, она не смогла… так и не смогла…

— Тебе нехорошо?

— Она ничего не смогла сделать! Но она хоть пыталась, а это уже много! Я тоже могу! Я сделаю…

Стиснув треснувшее зеркальце, девушка выпрямилась, освещенная не только блеском драгоценных камней.

— Мама, — ее голос был предельно напряжен, — я должна сказать тебе…

— Что, Джози?

— Я врала тебе, мама.

— Знаю.

— Знаешь?! И доверила мне изумруды?

— Я хотела спасти тебя, Хосефа.

Зеркальце выпало из рук девушки и разбилось на мелкие кусочки. Зрачки Джози расширились, лицо стало как мятая бумага.

— Не надо, мама! — выкрикнула Джози, ее руки непроизвольно рванулись, будто она хотела зажать матери рот.

— Я не могу иначе. Я должна сказать, а ты должна меня выслушать. — Тонкое лицо доньи Пепиты выражало беспредельную усталость.