Гуашь с кровью

Пока я отпирал сейф, в левой руке у меня была накладная на продукты. Когда отпер - она уже лежала на полу. Да и сам я, признаться, с трудом удержался на ногах. Промямлил только:

–  Что ж это, а? Как это?

Ведь правда же страшно и странно. Час назад все было в порядке. Вот счета, рассортированные по прозрачным пакетикам, вот папочки-скоросшиватели с детскими фамилиями, вот пачка денег, перетянутая резинкой. А вот - все то же самое, но в потеках красной жидкости. И не где-нибудь, а в сейфе, самом надежном, казалось бы, месте в самом надежном, казалось бы, Доме. Н-да, страшно и странно…

Я двумя пальцами извлек Андрюшкин рисунок из сейфа - пятно на голубом лбу снова было влажным и почти черным, - бросил на стол поверх развернутой газеты и начал наводить порядок. Уже не жалея платка, протер личное дело поступившего последним Сергея, разгладил целлофан на пачке счетов за свет, смахнул пару капель с металлической дверцы… На самом деле, не так и много оказалось этого красного, просто очень уж неожиданно. Все-таки сейф… надежное, казалось бы…

То есть до сих пор мне так казалось.

Я бросил платок на стол и медленно вышел из комнаты. Остановился у двери в класс, немного послушал про Жар-Птицу и двинулся дальше, в спальню для мальчиков.

Как и следовало ожидать, здесь оставалось четверо ребят того возраста, в котором сказки уже не интересны. Трое сидели на стульях у раскрытого окна, четвертый, Сергей, - на подоконнике.

Я не скрывался. На скрип двери обернулись все четверо - довольно нервно, как мне показалось.

–  Так, - объявил я с порога, стараясь не повышать тона.
– Я никому не хочу угрожать. Тем более не хочу никого обыскивать. Так что давайте договоримся так: вы просто отдаете мне ЭТО, и я ухожу.

–  Алекса-андр Борисович!..
– протянул Мишка, явно приготовившись врать.

–  Еще раз повторяю, - сказал я уже строже.
– Вы отдаете мне ЭТО, я ухожу, и никто из вас не будет наказан. Иначе мне придется…

Тут я засек краем глаза подозрительное движение и обернулся к окну.

–  Сергей! Во-первых, встань с подоконника. Разве я не говорил тебе, что у нас нельзя сидеть на подоконниках? И окна открывать без спроса, кстати, тоже нельзя. Во-вторых, что там у тебя в руке?

–  В какой руке, Александр Борисович?

–  Спасибо, хоть отчество выучил!

Я отодвинул паренька в сторону и выглянул в окно. На жестяном карнизе по ту сторону оконной рамы дотлевала помятая сигарета.

–  Так. Это откуда?
– спросил я, стараясь не показать растерянности. И как это я сразу не уловил запаха табачного дыма? Когда никто не ответил, спросил иначе: - Еще есть?

Сергей пожал плечами и достал из заднего кармана джинсов початую пачку сигарет.

–  Вот. Последняя.

–  А спички? Или что там у вас? Зажигалка?

–  Там, в пачке, - сказал Сергей.

–  Понятно.
– Я обвел взглядом притихшую троицу.
– Еще у кого-нибудь есть сигареты или зажигалки? Точно ни у кого? Тогда вот что… - Снова повернулся к новенькому: - Сергей. Через три недели, если все пойдет по плану, ты вернешься домой. Или, если хочешь, я прямо сейчас позвоню твоему отцу и попрошу забрать тебя уже сегодня. Хочешь, нет?

– Упрямый затылок едва заметно качнулся из стороны в сторону.
– Хорошо. В таком случае, раз ты хочешь остаться здесь, запомни, пожалуйста, несколько простых правил. Первое…

Пять минут спустя я вышел из комнаты, комкая в кармане трофейную пачку сигарет. Хотя, честно говоря, я надеялся обнаружить у ребят что-то другое. Ключ или, я не знаю, отмычку.

–  Не отвлекайтесь, пожалуйста, я подожду, - попросил я, отступая на шаг назад.

Любовь Николаевна кивнула и снова склонилась над детским коленом.

–  А это йод или зеленка?
– страдальческим голосом спросила Марина.

–  Перекись водорода. Она не жжется, так что прекрати дрожать подбородком.

–  У-у… А-а-а… - на всякий случай приготовилась девочка, но когда ватка коснулась свежей ссадины, сразу успокоилась.
– Представляете, Александр Борисович, кто-то оставил лошадку посередине комнаты. Не которая с колесиками, а которая качается, с хвостом. А я пошла и… и вот!

Я вздохнул. Наверное, человек со стороны может подумать, что половина нашего бюджета уходит на зеленку и бинты. На самом деле мы расходуем их не так много. Не больше, чем группа обычного детского сада, а, скорее, даже меньше. Потому что нашим детям приходится быть осторожными.

Когда Марина ушла, я достал из-за спины платок.

–  Вот. Посмотрите, пожалуйста, Любовь Николаевна. Что это…

–  Что это?
– строгим эхом отозвалась она.
– Это из носа или… Ну-ка, встаньте лицом к свету.

–  Да нет. Это вообще не мое… - попробовал отмахнуться я, но замолчал, когда мне на язык опустилась холодная палочка.

–  Так, теперь легкие. Молчите. Дышите. Глубже. Теперь спиной. Все, можете опустить рубашку.
– Объявила, снимая стетоскоп: - Вы в порядке, Александр Борисович. Так что это?

–  Я, собственно, у вас хотел спросить.

–  Вы так странно спрашиваете… - Любовь Николаевна еще раз со всех сторон осмотрела платок и пожала плечом.
– Да нет, точно кровь.

–  А… чья это кровь?

–  В каком смысле? А-а, поняла. Опять где-то стекло разбили? Так вы посмотрите ребят: у кого порез, того и кровь. Кстати, пришлите этого голубчика ко мне, йода на него не пожалею.

–  Не знаю. Про стекло не знаю. Вы лучше скажите… Можно вообще понять, человеческая это кровь или… какая-то другая?

–  Александр Борисович, я - педиатр, - улыбнулась она.
– Но знаете что? Да что с вами? Не волнуйтесь так! Помните, я вам про зятя своего рассказывала? Он ведь в Институте Крови как раз работает. Хотите, я ему позвоню?

Его пальцы и запястья были в краске, а губы дрожали от подступивших слез.

–  Не получается, Александр Борисович! Ничего не получается!

–  Ну-ну… - Я положил ладонь на нестриженый затылок, и Андрюшка уткнулся носом мне в живот.
– Давай посмотрим, что тут у тебя.