Губернские очерки
Шрифт:
Марья Ивановна в восторге от похвал, отовсюду раздающихся ее дочери, но вместе с этим она грустно потрясает головой.
– Если бы вы знали, – говорит она князю Льву Михайлычу, – если бы вы знали, mon cher prince, [43] чего нам стоили все эти уроки: ведь Агриппина – ученица Герке…
– Шш… – раздается по зале, и все скромно рассаживаются по стульям, расставленным вдоль стен.
В середину залы выступает вторая дочь Марьи Ивановны, Аглаида, и звучным контральтовым голосом произносит стихи:
43
дорогой князь (франц.).
– Коварный ветр – это муж, – замечает Василий Николаич, – а малютка – сама виновница настоящего торжества!.. и заметьте: «небес» – «не унёс».
Аглаида продолжает:
С гнезда родимого от отческа крылаСудьбина жесткая малютку унесла.Мать безутешная! лети скорее, плачь:Невинного птенца задушит сей палач…– Да не вы ли «сей палач»? – обращается ко мне опять Василий Николаич, – а я думал, что долго не дождаться Агриппине «сего палача».
Прими ж, сестра, мое ты поздравленье,И да услышит бог последнее моленье:Да ниспошлет тебе он сердца чистотуИ да низвержет в прах злодеев клевету.– А ведь «клевету»-то на ваш счет сказано, – говорю я, в свою очередь, Василию Николаичу.
– Может быть, – отвечает он, – а это она хорошо сделала, что пожелала Агриппине чистоты: опрятность никогда не мешает.
Гости начинают уже стучать стульями, в чаянье, что испытание кончилось и что можно будет приступить к настоящим действиям, составляющим цель всякого провинцияльного праздника: танцам и висту. Но надежда и на этот раз остается обманутою. К роялю подходят Клеопатра и Агриппина.
– Эти же стихи, переложенные на музыку Агриппиной Алексеевной, будет петь Клеопатра Алексеевна, – объясняет рыжий клиент, проходя мимо нас.
– Выходит, что именинница сама себя поздравляет, – пополняет Василий Николаич: – Никем же не мучими сами ся мучаху…
Именинница аккомпанирует, а Клеопатра Алексеевна разливается. В патетических местах она оборачивается к публике всем корпусом, и зрачки глаз ее до такой степени пропадают, что сам исправник Живоглот – на что уж бестия – ни под каким видом их нигде не отыскал бы, если б на него возложили это деликатное поручение. Пение кончается, и на этот раз аплодисманы раздаются с учетверенною силой, потому что все эти колодники, сидевшие вдоль стены, имеют полную надежду, что сюрпризы прекратились и они могут отправиться каждый по своему делу. И действительно, разносится слух, что поздравительный танец, предназначенный к исполнению через малолетных членов "приятного семейства", отложен до следующего понедельника.
– А очень жаль, очень жаль, – говорит Порфирий Петрович, подходя к Марье Ивановне, – очень было бы приятно полюбоваться, как эти ангельчики…
Марья Ивановна готова уже дать знак клиенту, чтобы исполнить желание гостей, но Порфирий Петрович, сам испугавшийся своего успеха, прибавляет:
– Впрочем, это удовольствие еще не ушло от нас: в следующий понедельник…
– Ну, то-то же! – шепчет Василий Николаич, – а то проврался было, старик!
В соседней комнате карточные столы уже заняты, а в передней раздаются первые звуки вальса. Я спешу к княжне Анне Львовне, которая в это время как-то робко озирается, как будто ища кого-то в толпе. Я подозреваю, что глаза ее жаждут встретить чистенького чиновника Техоцкого, [44] и, уважая тревожное состояние ее сердца, почтительно останавливаюсь поодаль, в ожидании, покуда ей самой угодно будет заметить меня.
44
См.
«Княжна Анна Львовна». (Прим. Салтыкова-Щедрина.)– Ah, c'est vous, [45] мсьё Щедрин? – говорит она наконец, подавляя вздох, созревший в ее груди.
И мы несемся как вихрь по зале.
Княжна вообще очень ко мне внимательна, и даже не прочь бы устроить из меня поверенного своих маленьких тайн, но не хочет сделать первый шаг, а я тоже не поддаюсь, зная, как тяжело быть поверенным непризнанных страданий и оскорбленных самолюбий. В этот вечер она как-то ожесточена, смеется лихорадочным смехом и все будто хочет о чем-то спросить меня, но не придумает, как это сделать. Я знаю, что она хочет спросить, почему нет в числе гостей Техоцкого; но я не объясняю ей истинных причин этого отсутствия, потому что это могло бы огорчить ее. Мне известно, что Техоцкий не приглашен Марьей Ивановной именно в пику княжне и в видах сохранения добрых нравов в городе Крутогорске.
45
А, это вы (франц.).
– Помилуйте, – говорила мне сама Марья Ивановна, – ведь она такая exalt'ee, [46] пожалуй, еще на шею ему вешаться станет, а у меня дочери-девицы!
– Как вам кажется эта фантазия угощать произведениями своей домашней кухни? – спрашивает меня княжна, когда мы уселись с ней рядом в кадрили. Очевидно, что она намекает на выставку талантов, производившуюся перед открытием танцев.
– Вы знаете, княжна, – отвечаю я, – что я не имею никакого мнения на этот счет.
46
экзальтированная (франц.).
Но княжна, очевидно, меня не слушает.
– И заметьте, – продолжает она, – как все это самодовольно навязывается вам! и эта Клеопатра с своим маринованным голосом, и этот идиот Алексис, и нахальная Марья Ивановна…
Княжна слегка вздрагивает, произнося это ненавистное для нее имя.
– Вам начинать, – говорю я.
– А вы не знаете… – спрашивает она, когда мы сели на места, и вдруг останавливается.
– Что?
– Нет, так… я хотела, кажется, сказать какую-то глупость… вы не знаете, отчего здесь всегда пахнет скукой?
– Я опять-таки повторяю вам, княжна, что не имею здесь никакого мнения…
– Да, я и забыла, что вы человек осторожный… однако, в самом деле, вы не знаете, отчего…
И опять спотыкается, и неизвестно почему, мне вдруг становится ужасно жалко ее.
– …Здесь нет Техоцкого? – продолжает она, начиная третью фигуру.
В провинции лица умеют точно так же хорошо лгать, как и в столицах, и если бы кто посмотрел в нашу сторону, то никак не догадался бы, что в эту минуту разыгрывалась здесь одна из печальнейших драм, в которой действующими лицами являлись оскорбленная гордость и жгучее чувство любви, незаконно попранное, два главные двигателя всех действий человеческих.
– Бедная княжна! – повторяю я мысленно.
– Мы и позабыли позвать мсьё Техоцкого! – говорит Марья Ивановна, подходя к нам.
– А! – восклицает княжна, смотря на нее с изумлением.
– А он такой милый молодой человек! – продолжает Марья Ивановна спокойно, но таким голосом, что княжна непременно должна расслышать хохот, затаившийся в груди этой «неблагонамеренной» дамы.
– Очень жаль, – отвечает княжна.
– Вы не знаете, где он живет? – спрашивает Марья Ивановна, как будто ошибкой обращаясь к княжне, – ах, pardon, princesse, [47] я хотела спросить мсьё Щедрина… вы не знаете, мсьё Щедрин, где живет господин Техоцкий?
47
простите, княжна (франц.).