ГУЛАГ

Серьезной поддержки вне лагерей протесты не получили. Забастовщики Горлага, лаготделения которого находились совсем рядом с городом Норильском, пытались привлечь к своему делу внимание горожан. На недостроенном доме они повесили транспарант:

«Товарищи норильчане! Помогите нам в нашей борьбе!» [1702] .

Но жители города, большую часть которых составляли вчерашние заключенные, боялись оказать им помощь. Документы МВД, подготовленные через несколько недель после событий, несмотря на канцелярский язык, хорошо передают ужас, который забастовки внушали как заключенным, так и вольнонаемным. По агентурным данным, один бухгалтер Углесбыта сказал:

1702

Куц, с. 200.

«Если забастовщики выйдут за зону, будем с ними воевать как с врагами».

Вольнонаемный буровой мастер рассказал агенту МВД о случайной встрече с бастующими:

«Оставшись после смены, чтобы добурить в забое, ко мне подошли несколько заключенных и, схватив электросверло, приказали прекратить работу, угрожая расправой. Я, испугавшись, бросил работу».

К счастью для него, они, осветив его фонарем, поняли, что он вольнонаемный, и оставили его в покое [1703] . В темном забое, один против обозленных, черных от угля забастовщиков, он наверняка испугался очень сильно.

1703

ГАРФ, ф. 9413, оп. 1, д. 160.

Местное лагерное начальство тоже испытывало страх. Чувствуя это, забастовщики Горлага и Речлага потребовали встреч с представителями правительства и ЦК КПСС. Они понимали, что местное руководство не будет ничего решать без санкции Москвы.

И Москва явилась к ним в лице комиссий МВД. Члены комиссий несколько раз вступали в переговоры с забастовочными комитетами лаготделений Горлага и Речлага, выслушивали их требования и отвечали на них. Назвать эти встречи разрывом с традицией значило бы лишь отчасти передать новизну происходящего. Никогда раньше заключенным, выдвигающим требования, не отвечали чем-либо помимо грубой силы. В новую послесталинскую эпоху власти готовы были пойти на некоторые уступки.

Договориться не удалось. Через несколько дней после начала воркутинской забастовки заключенным в соответствии с указанием МВД СССР было объявлено о введении ряда льгот. В их числе были девятичасовой рабочий день, снятие номеров с одежды, разрешение свиданий и переписки с родственниками, разрешение перевода заработанных денег своим семьям, увеличение выдачи денег с лицевых счетов до 300 рублей в месяц. Заключенные, согласно докладной записке МВД, встретили известие «враждебно» и на работу не вышли. Такую же реакцию вызвало объявление о подобных льготах в Горлаге. Заключенные, судя по всему, хотели не льгот, а освобождения.

Стоял хоть и не 1938 год, но и не 1989. Сталин умер, но наследие его было живо. Первым шагом были переговоры, но вторым все равно стала грубая сила.

В Норильске московская комиссия, выслушав «жалобы, просьбы и заявления» заключенных и дав им «ответы и разъяснения», решила затем «ликвидировать волынку». Это решение, почти наверняка принятое не комиссией, а самим Хрущевым, имело для заключенных очень скорые и тяжелые последствия. Войска МВД окружали бастующие лаготделения, входили в зону, выводили из нее заключенных, «изымали» вожаков забастовки, а остальных водворяли обратно. Многих затем перевели в другие лагеря.

В некоторых случаях «ликвидация волынки» проходила довольно гладко. В первом лаготделении власти застали организаторов забастовки врасплох. По громкоговорителям заключенным, находившимся в производственной зоне, было объявлено, чтобы они, если «не желают участвовать в саботаже», выходили за зону в любом направлении, и солдаты в них стрелять не будут. Согласно докладной записке, большинство вышло, и организаторы, видя это, тоже сдались властям. Затем людей разбивали на сотни, рассредоточивали по тундре, вожаков «изымали», остальных водворяли во вновь организованную жилую зону.

Некоторые из последующих «ликвидаций» прошли менее спокойно. На следующий день в жилой зоне того же лаготделения организаторы забастовки сначала пытались не допустить выхода заключенных к властям угрозами, а затем «сосредоточились в одном из бараков», откуда их выводили силой. В женском лаготделении заключенные образовали живое кольцо вокруг трех бараков, на которых висели черные флаги, и «начали кричать, свистеть, выть». Это продолжалось пять часов, после чего женщин стали рассеивать струями воды из пожарных шлангов. Лишь тогда живая цепь дрогнула, и надзиратели принялись выволакивать женщин из зоны.

В пятом лаготделении 1400 заключенных, главным образом украинцы и прибалтийцы, отказались выходить за зону, вывесили черные флаги и, как сказано в докладной записке, «вели себя крайне агрессивно». Затем, когда начальство попыталось отгородить бараки от продовольственных складов и ввело для этого в зону 40 вооруженных солдат, заключенные в количестве более 500 человек пошли в атаку. Они «с шумом, свистом, нецензурной бранию и возгласами „ура“» кидали в солдат камни, бросались на них с кольями, пытались выхватить у них оружие. Согласно докладной записке, «в самый критический момент нападения на охрану солдаты открыли огонь по нападающим заключенным и после произведенных выстрелов заставили их лечь на землю. После чего заключенные стали выполнять все указания охраны и лагерной администрации» [1704] .

1704

Там же.

По данным МВД, в пятом лаготделении погибло двадцать три заключенных. Очевидцы же утверждают, что за несколько дней в разных лаготделениях Норильска было убито несколько сотен лагерников.

Таким же способом была подавлена и воркутинская забастовка. В одном лаготделении за другим солдаты и надзиратели входили в зону, выводили оттуда заключенных, разбивали на сотни и вели в тундру для «фильтрации», т. е. выявления зачинщиков. Чтобы люди выходили охотнее, московская комиссия во всеуслышание пообещала, что дела заключенных пересмотрят, а организаторы забастовки не будут расстреляны. Уловка сработала: один из участников волнений впоследствии объяснял, что начальник комиссии генерал армии Масленников разговаривал «по-отечески» и лагерники ему поверили [1705] .

1705

Hoover, Adam Galinski Collection.

Однако поверили не все. Заключенные, работавшие на шахте № 29, прекратить забастовку отказались. Тогда власти, в распоряжении которых были солдаты, решили разогнать толпу струями воды из пожарных шлангов: «Но не успели они размотать шланги и пустить воду, как Рипецкий дал сигнал рукой, и заключенные пошли вперед стеной. Они выкинули машину из ворот как детскую игрушку … Солдаты дали залп прямо в толпу. Но мы стояли, сцепившись руками, и в первый момент никто не упал, хотя многие были убиты или ранены. Только Игнатович, немного опередивший остальных, был один. Мгновение он стоял словно бы в изумлении, потом повернулся к нам. Губы его шевелились, но слов слышно не было. Он выбросил вперед руку и упал.

В этот момент раздался второй залп, за ним третий, четвертый. Потом заработали пулеметы».

Оценки числа убитых на шахте № 29 опять-таки сильно различаются. В докладной записке МВД говорится о 42 убитых и 135 раненых. Но очевидцы вновь утверждают, что погибшие и пострадавшие исчислялись сотнями [1706] .

Забастовки были подавлены, но ни тот ни другой лагерь не успокоился по-настоящему. В оставшиеся месяцы 1953-го и в 1954 году в Воркуте и Норильске, в других лагерях, как особых, так и обычных, спорадически вспыхивали волнения. «Наследием забастовки стал победный дух, его поддержанию способствовало увеличение зарплаты, которого мы добились», — писал Нобл. Когда его перевели на шахту № 29, где разыгралась трагедия, заключенные, оставшиеся в живых, с гордостью показывали ему шрамы [1707] .

1706

Buca, с. 271 и 272.

1707

Noble, с. 162.