Гулять по воде

На берег выбрался и в траву свалился, голову запрокинул.

А Студень прут в сторону кинул и вдруг сам в воду плашмя упал, лицом книзу, совсем затих. Лежит и не движется, будто утопленник, пузыри не пускает. Аншлаг с Башкой его не сразу увидели. А как опомнились, схватили за руки-ноги и на берег выволокли, перевернули.

Студень не дышит и глаз не открывает.

– Надо ему дыхание сделать, – говорит Аншлаг.

– Воды наглотался, – отвечает Башка.

Опять его перевернули и давай выкачивать. Студень закашлял, фонтан воды извергнул и говорит тихо:

– Я умер.

– Нет, – отвечает ему Башка, – это они все мертвые, – на город показывает, – там мертвяки. Мясо для коптильни.

Аншлаг губы распялил:

– Их только резать.

И гогочет по обычаю. А Студень сел и говорит:

– Надо клятву дать. Клянусь, – говорит и руку протягивает, – хранить нашу верность друг другу.

– Клянусь, – сказал Аншлаг и дал руку.

– Клянусь, – повторил Башка и прихлопнул ладонью сверху. – Теперь мы только сами за себя, ни за кого другого и против всех. Мы объявляем им всем войну.

– Объявляем, – сказали Студень и Аншлаг. – Беспощадную.

Все трое встали и повернулись к городу. Долго смотрели, мрачно и совсем беззлобно, пока луна не ушла и не стала тьма.

Они решили, раз все так плохо, пусть будет еще хуже, и самим, и Кудеяру, всему свету. Только Кудеяру до них дела не было. Лихих голов в Кудеяре не сосчитать сколько, еще три штуки заботы не составят. Да и то сказать – Кудеяр их родил для лихого дела и ни для чего больше.

А если они хотели бунтарями быть и не идти по утоптанной дороге душегубства, то где же в Кудеяре взять неутоптанный путь для бунта? Нету у нас такого, отродясь не знали.

Когда сделалась кромешная темнота, они отправились в город и запаслись в тайнике оружием, от бритых голов остававшимся. Да на первой же улице окружили встречного и потребовали карманы выворачивать. Тот убежать хотел, заголосил: «Помогите!». А ему пистолей в висок стукнули для смирения, он и повалился, будто скошенный. Аншлаг на шее у него пошарил.

– Готов, – говорит.

Карманы ему вытряхнули, имущество забрали да пошли дальше бессмысленные и беспощадные порядки наводить.

XXXI

Коля попробовал, как покойный родитель, к зелью приложиться, да не вышла затея, слаб оказался, а еще средства из малого запаса сразу кончились. А беспокойство все сильнее точит, душу зазря мутит. Вот прошел слух, что в городе новая лихая шайка орудует. Коля тотчас к тому мыслью обратился и разбойную вольницу в мечтания впустил. Все представлял, как он волею дышит, по большим дорогам, по лесам хозяином ходит, соловьиным посвистом заливается, добро с прохожих обирает. А не то, думает, революцию в Кудеяре, может, затеять, квелость населения расшевелить да из дикости и разбойности его силой вывести? Было б тогда где душе разгуляться. Да вдруг запнулся, с лежанки вспрыгнул, целый жбан воды выхлебал для охлаждения злых мечтаний. Отдышался и снова на матрас, бока отлеживать.

А лень одолела страшная. Ни во двор выйти, ни книжку взять. В трапезную одну только наведывался, хлеб тунеядный жевал. Все думал, какое себе дело найти, чтоб прибыточное было и простор душе давало, громадностью замысла хвалилось. Оттого опять в мечтания ударился и совсем в них завяз. А как выкарабкался, плюнул на все и захрапел. Оно так спокойней.

А тут поп наконец пожаловал, давно вниманием обделял. Колю за бок растолкал, на стуле пристроился и говорит укоризно:

– Пошто в храм ходить перестал?

Коля, глаза продрамши, отвечает:

– Совсем невмоготу мне, беспокойство внутрях замучило. Все тянет куда-то, в туман да в непонятность. А лечения от этого нет, потому как талисман заветный утерялся, и теперь мне места не найти, а все пятый угол искать надо.

Поп на это задумался и говорит:

– А ну рассказывай, что за талисман.

Коля ему все и разложил на элементы. И про родовую беспокойную хворь, и про богомолье прабабкино для усмирения революционного матроса, и про камушек, в святой воде закаленный, молитвой заговоренный, в дар от старцев обретенный. И про то, как камушек к земле гнет, а сам в руке легкий, совсем безвесомый и, верно, на месте точно укоренить может, беспокойство отнять. Да про то еще, как он сам его с шеи снял и в Дыру нырнул, а теперь этот камушек не найти вовсе. А причиной всему – кислая сбродившая кровь.

Тут Коля ножик хлебный со стола взял и ковырнул им в руке, да протягивает попу кровяницу.

– Вот, – говорит, – сами опробуйте. Кислая, с брожением.

Только поп его руку отодвинул, пробовать не стал и отвечает:

– Беспокойство твое все от бесов лукавых, а не от крови. Сие лечится постом и молитвой, а не исканием пятых углов.

Коля кивает согласно:

– А впрямь от них. Вот намедни наслали мечтания лихие, еле отбоярился. А верно, был у нас в роду кто из разбойников-бунтарей Стеньки Разина, а не то Емельки Пугачева.

Да про остальных прародителей рассказывает, как они в народ ходили и мировой пожар разжигали, моря высушивали, анархического князя Кропоткина почитывали. И как сам от них не отстает, вольной волею грезит.

А поп на это вздыхает:

– Себя переустроить не умеем, а мир перелицовывать – нате, пожалуйста. Нет, не кровь это, – говорит. – Дух бунтарный покоя не дает, разбойный дух, безбожный. Безбожие само бунт есть. А кровь твоя может в уксус совсем забродить, либо добрым вином станет, это как поведешь. Про талисман же ничего сказать не могу, а если утерян, то и ладно, без него жить будешь. – А потом спрашивает строго: – И зачем это все на лежанке разлеживаешь?

– Так ведь заботы тяготят, – тоже вздыхает Коля.

– Это какие такие заботы? – удивляется поп.

– А у русского человека, – отвечает Коля, – всегда забот на уме много. Планы разные агромадные, замыслы просторные. Да всего в жизни не переделаешь, оттого жалко и на душе тяжко.

– Ишь ты, – говорит поп, – замыслы у него агромадные. А ну-ка, вставай. Дело у меня для тебя есть. Как раз просторное.

Коля нехотя за попом из сараюшки вышел, а тот повел его сперва в подвал, там велел взять деревянную лестницу. Потом оставил Колю у церкви, а сам сходил, принес ведро с водой и тряпку вручил.

– Вот, – говорит, – будешь храм Божий мыть. До этой высоты, – на лестницу показывает, – чтоб все чисто было. Приду, проверю.

Коля глаза таращит, понять не может, что за бестолковое дело, стены наружные мыть.

– Так ведь чистые, – смотрит, – дождь их моет. Неосмысленно это.

– А ничего, – отвечает поп, – тебе в самый раз будет. От агромадных забот сразу вылечит да от тунеядства избавит.

И ушел, оставил Колю одного в руках тряпку посрамленно мять.

А слухи про новую душегубскую шайку все сильнее расползались. Давно в Кудеяре такого не было, почитай, с того времени как Кондрат Кузьмич начал порядок наводить и руку свою крепкую применять. В городе оттого судачили, что это заезжие лихачи к нам приблудились, которые порядков тутошних не знают и на свою голову крамольничают, да скоро их Кондрат Кузьмич к ногтю прижмет, потому как он даже своим такого нахального удальства не позволял.