Гуляйполе

…Хата и в самом деле была самая обычная, как и большинство в Гуляйполе. Под соломенной крышей. Пол глиняный – «доливка». Маленькие оконца. Внутри – нищета. Правда, не кричащая. У оконца на столике стояла швейная машинка «Зингер» – напоминание о прежнем скромном достатке. Лампадка в покуте у божницы, убранной засушенными цветами. На полатях спали Григорий и его меньший брат Нестор. Еще два брата – Савва и Карпо – женатые и жили отдельно, третий – Омельян, тоже женатый – был на японской войне.

Мать, Евдокия Матвеевна, потормошила Нестора за плечо. Тот открыл глаза:

– Шо, мамо?

– Настя просыть, шоб выйшов.

– О господи, поспать не дадуть. – Нестор торопливо натянул штаны, вышел на крыльцо.

Возле калитки стояла Настя.

– И шо тоби не спиться? – проворчал Нестор.

– Идить ближче, секрет скажу.

Нестор подошел к калитке.

– Приходыв дядько… – прошептала Настя.

– Той, шо ночью? – предположил Нестор.

– Не! Якийсь другый. Молодый, без бороды. Сказав, шоб коняку забралы. Вона в старий кузни стоить.

…В вываленное окно кузни Нестор увидел Орлика. Тот тоже узнал Нестора, радостно заржал. Привязанный к торчащей из стены железяке, конь жевал свежую траву. Перед ним лежала большая охапка.

Нестор отвязал коня, сел на него, выехал из развалин. Пригибаясь, продрался через кусты бузины и выехал на дорогу…

Старший конюх Степан встретил Нестора в конюшне. По выражению его лица парнишка понял: прощения не будет.

– Так ты панське добро стережеш! – закричал Степан, едва Нестор ввел коня в конюшню. Бросился к нему с уздечкой. Стал лупить подростка по голове, по рукам, которыми тот пытался защититься. – А если б коня цыгане укралы? С тебе якый спрос, с голодранца? Я за все ответчик! Запомны!

И Степан вновь замахнулся уздечкой.

Нестор неожиданно выпрямился, схватил один из висящих на стене серпов. Но Степан, крупный, увесистый мужик, успел перехватить руку Нестора, заломил ее. Нестор уронил серп, и тот со звоном прогремел по каменному полу.

– Обрубок! – прорычал конюх, подминая Нестора под себя. – Вовк! Байстрюк!

И он стал бить Нестора уже не в урок, а на увечье…

Дома, избитый, с перевязанной мокрым полотенцем головой, Нестор сидел перед осколком тусклого зеркала, рассматривал кровоподтеки на теле. Возле него хлопотала Евдокия Матвеевна.

– И тут ще помажьте, мамо, – показывал Нестор на проступающий на плече багровый синяк. – И от тут!

– Господи, ну колы ты вже угомонишься! – смазывая синяки и ссадины, ворчала мать. – Ну, вынуватый же: коня не углядив. Так попросыв бы прощению. А ты – в драку!

– Не я первый начав, – угрюмо оправдывался Нестор. – Сперва он мене уздечкой.

– Перетерпив бы! За дело ж. Степан – уздечкой, а ты перетерпы…

Нестор молчал.

– Ты сходи до нього и цее… прощению попросы. Вин не злопамятный, я знаю. Оны с папанькой твоим покойным Иваном Родионовичем трохи дружковалы, колы в кучерах булы. Выпивалы, просты господи, разом.

– Не пиду! – отрезал Нестор.

Мать некоторое время сидела молча, в растерянности. Но потом что-то еще пришло ей в голову, она одобрительно сказала Нестору:

– И не ходи. И правильно. Здоровый бугай! Хлопчика быть. Де це видано!

Теперь уже Нестор удивленно посмотрел на мать.

– Ты, сынок, до пана сходи. Пан – не якыйсь там конюх. Грамотный, ученый, вин смилостивится.

– Ну да! Смилостивится! – проворчал Нестор.

– А ты хорошенько попросы, – стала ласково уговаривать мать и вдруг запричитала: – Жить-то, жить як будем? Мука кончается. И картошка, и крупа. А у нас шесть ротов, и вси есть хочуть.

– Так пускай идуть на заработки!

– То-то ты не знаешь? И Савва, и Карпо в Александровск ходылы. И шо? Пусти хлопоты. Може, малость попизнише де и пристроются. А шось в рот покласть сьодня надо. И твои три рубли тоже в симьи ну совсем не лишни!..

Нестору не нравился ласково-униженный голос матери, ее притворные всхлипывания. Опустив голову, он угрюмо смотрел под ноги. Скорее себе, чем матери, сказал:

– Не знаю… Подумаю…

Глава вторая

Усадьба помещика Данилевского, латифундиста, владельца обширного, в тысячи десятин, многопрофильного хозяйства, была несказанно богата. Такие только на блаженном юге еще и бывают. В доме, среди огромной прихожей с натертыми пчелиным воском полами, высокими стрельчатыми окнами, с трепещущими накрахмаленными занавесками, стоял Нестор, смиренно опустив руки и стараясь скрыть свой настороженный и отнюдь не исполненный покорности взгляд.

– До пана я, – сказал он холеному надменному лакею. – Прощению просыть. За коня.

– Як докласть?

– Нестор… Махно.

Лакей исчез в глубине дома.

Нестор ждал, рассматривал прихожую… Голову свирепого кабана на стене. Голову оленя с роскошными ветвистыми рогами. Картину, изображавшую сцену охоты.

Откуда-то из глубины дома доносились музыка, смех…

На лужайке возле дома – видно из окна – барские дети играли в лапту.

Напольные часы заполнили прихожую глуховатым боем. Кажется, и время у него свое, у пана Данилевского… Ой, нет, пан! Ой, нет!

Неожиданно в соседнем зале раздались крики, топот ног, звон разбитого стекла – и в прихожую проскочил, роняя перья, огромный, взъерошенный цветастый красавец петух. За ним с растопыренными руками, стараясь поймать птицу, вбежал лакей. За лакеем сам хозяин, пан Данилевский, еще не старый, полуседой мужчина в развевающемся халате. За паном – молоденький юнкер в военной форме, с погонами поручика. В имении он, видно, на кратковременной побывке. За юнкером вприпрыжку вбежала веселая, хохочущая большеглазая девчушка лет восьми.

Махно не шевельнулся.

Петух вскочил на окно, с окна – на оленьи рога, затем пролетел через всю прихожую и тяжело опустился у ног Нестора. Парнишке ничего не стоило схватить его, но он не тронулся с места.

Девочка бегала вокруг Нестора вслед за петухом и чуть было не схватила его.

– Осторожней, Винцуся! – прокричал девочке пан. – У него острые когти!

Беготня наконец закончилась пленением птицы. Поймавший петуха лакей торжественно передал его запыхавшемуся пану. Тот стал гладить его, подул в «ушко», полез в карман, извлек горсть каких-то зерен, поднес их к самому клюву. Петух, успокаиваясь, начал лениво клевать.