Гуманный выстрел в голову

— Но почему? За что меня наказывать? Я столько сделал для граждан Республики!

— Верю и преклоняюсь. Только ведь граждане Республики и вас не обделили, консул. Именно они дали вам право на Перерождение. Или я не прав? У вас был шанс отказаться, он прописан в меморандуме. Но вы так хотели продлить свои дни, что даже не подумали об этом и не Удосужились внимательно прочитать меморандум. Так что наказываете вы себя сами… Больше некому.

Конрада внезапно осенило. Дрожащим голосом он спросил:

— Скаж-жите, куратор, сколько претендентов до меня воспользовались правом отказаться от Перерождения?

Куратор молчал. В динамике слышалось лишь тяжелое дыхание.

— Сколько?! Все?!

— Нет. Семь из тринадцати, больше половины. Чудовища разума есть у всех. У одних больше, у других — меньше. Но у первых всегда хватало совести признать за собой грехи и отказаться от Перерождения. Вы — единственный, кто даже не соизволил задуматься. Что ж… Мы не вправе препятствовать, мы только исполняем закон. Перерождение ваше, консул. Наслаждайтесь!!

Конрад медленно сполз по стене, молодые крепкие ноги внезапно показались по-стариковски дряблыми, бессильными вынести вес тела.

Прощаясь, куратор медленно и с расстановкой произнес:

— Да, кстати. Если вы вдруг решите отказаться от дара боготворящих вас граждан… Добровольно или с чьей-то помощью… Даже не пробуйте. Не советую.

Конрад знал, что он прав, но все-таки спросил:

— Почему?

— Все равно не получится. Такой уж вы человек.

Дмитрий Браславский СРЕДЬ ШУМНОГО БАЛА

Представьте себе Париж. Не обязательно самый центр города, пусть остров Святого Людовика. Потушите половину огней. Нет, лучше потушите почти все свечи и факелы. И пусть мостовые выглядят так, словно со времен Пипина Короткого никому не приходило в голову разгрести покрывающую их грязь. Пусть нечистоты превращают их в мерзейшее подобие венецианских каналов. Пусть улочки будут настолько узкими, что даже мой паланкин то и дело застревает на них.

Представили? Великолепно. А теперь вообразите, что здешний народишко способен заставить последнего нищего, сидящего на паперти церкви в Челси, почувствовать себя Крезом. Что война высосала из людей все соки, и на смену гомону базаров пришел звон колоколов. Что строй здешних воинов больше всего напоминает покосившийся забор. Кстати сказать, оборону острова до прибытия нашей армии возглавлял такой дедок, что при виде его даже мощи почувствовали бы: у них еще всё впереди.

Если у вас хорошее воображение, мне кажется, вы уже поняли, что городку, в который забросила меня судьба, столь же далеко до Парижа, Лондона и Венеции, как вам до меня. А если плохое, то вы, сказать честно, мало меня интересуете.

И всё же не подумайте, что я из тех, кто ищет трудностей на свою голову — они сами меня находят. Мой муж, не скрою, выразился бы покрепче, но ведь мы с вами не станем, как некоторые, гордиться тем, что пятью-шестью словами способны передать всё — от признания в любви до богохульства.

Ну вот, опять я о муже. Правда, не случайно; если бы не он, меня бы здесь не было. Имея друзей по всему свету, сегодня прогуливаясь с Распаром по гулким анфиладам Эскуриала, а завтра болтая с Вилли о его театре, прозябать на этом жалком острове, изображая из себя покорную и богобоязненную супругу траченного молью полководца…

Всё, всё! Больше ни слова о политике, армиях, полководцах и даже, если пожелаете, о моли. Но, поймите меня правильно, не упомянуть о них я тоже не могла: муженек, с его флотом, с его привыкшими к боям и походам ребятами отчаянно нужен моим друзьям — именно сейчас и именно в этой части света. Как некогда нужен был Александр — и ведь, скажу без ложной скромности, с ним очень даже неплохо получилось. И у меня, и вообще.

Вам повезло — мы уже почти приехали. Или как правильно сказать, если мне приходится неспешно покачиваться в паланкине, делая вид, что я никуда не тороплюсь? «Меня уже принесли?» Вроде как про труп, вы не находите?

Слышите крики? Радуются, что я почтила бал своим присутствием. Как дети, право слово… Но пока они надрываются, я успею вам шепнуть: не подумайте, что я жалуюсь на свою судьбу. А если вдруг вам именно так и показалось, сравните-ка мою судьбу со своей. Сравнили? То-то же.

Паланкин уже стоит на земле, и я с облегчением покидаю его. Вьющиеся под потолком тусклые созвездия свечей. От дыма щиплет глаза, расплавленный воск пауком забирается за воротник, почтительно целует руки, щекочет шею усиками позабытого любовника. Хоровод масок способен свести с ума — этим вечером город полон решимости забыть, что после войны на карнавале будут плясать совсем другие люди. Пахнет мясом, потом, оливками и почему-то кошками.

Я долго выбирала маску для сегодняшнего вечера. Мне хотелось, чтобы ни один из этих дикарей не смог меня узнать, ведь куда бы я ни шла, бок о бок со мной шествуют две давно надоевшие мне подруги: восхищение и зависть. Первая запрещает мне дремать на мессах и благодарственных молебнах, заставляет всё время быть настороже, то и дело милостиво склонять голову, невзначай показывать ножку, выходя из паланкина, и, главное, улыбаться, улыбаться, улыбаться — добровольно искалечившим себя Гуинпленом. А вторая — вторая перешептывается по углам, тычет в меня пальцем, подкупает моих слуг, раздевает меня глазами и судачит о том, как часто я меняю любовников. Временами я начинаю бояться, что эти разговоры дойдут до моего мужа, и тогда конец всем моим планам.

Они ведь завидуют мне — эти суетящиеся вокруг смешные маленькие зверушки. Завидуют нашему особняку, не замечая его убогости; моей молодости — не зная, что я старше любого из них, и даже моему замужеству — не ведая… Да ровным счетом ничего о нем не ведая!

Неделю назад, проезжая по улице, я услышала песенку:

Мы поженились с тобой недавно, Ты полководец такой известный, Я стала взрослой замужней дамой, Предел мечтаний, признаюсь честно. Наряды, танцы, балы, приемы…

Я приказала привести ко мне певичку — клянусь, я не хотела ей зла! Но она уже исчезла в толпе…

Что ж, в этот вечер зверушки не станут мне завидовать — они меня просто не узнают. Ну вот, опять вы всё испортили! Вечно вы куда-то торопитесь. Зачем было спрашивать, какая на мне маска?! А вот теперь не скажу, специально не скажу! Вдруг вы один из тех, кто пригласит меня на танец — а я возьму, да и соглашусь. Мне бы не хотелось, чтобы вы потом слишком уж задирали нос.

Миновав заполненный поющей, пьющей и пляшущей толпой сад, я задерживаю дыхание — и окунаюсь в шипучий водоворот праздника, бурлящий молодым вином в главной зале. Вход в нее открыт лишь прокисшим сливкам местного общества. Тем, кого лично пригласили на бал отцы города. Даже под масками видно, что эти люди считают себя солью земли, позабыв о том, что «много званых, да мало избранных». Вы скажете, что посещение месс не пошло мне на пользу? Возможно, вы правы. По крайней мере, мне совершенно не хочется с вами спорить — лучше я стану танцевать и веселиться.