Гумбольдт. Шевченко. И другие. Сборник пьес-притч «нон фикшн»

Но есть, Ваше Превосходительство, и нечто экстраординарное в его последнем письме, отправленном еще неделю назад! Судя по нему, Гумбольдт сейчас едет по самовольному маршруту, куда-то на юг... Разрешите зачесть?…

Канкрин: Читай!

Секретарь: (читает последнее письмо Гумбольдта):

Ваше Превосходительство! Я не стал бы утруждать Вас этими строками, если бы не маленькое изменение планов нашего путешествия. Вы сами предоставили мне шестым параграфом Вашей великодушной инструкции, выбирать маршрут моей экспедиции, сообразуясь с поставленной научной целью. Я не могу противостоять желанию, воспользоваться дарованной Вами возможностью, которая уже больше никогда не представится в моей жизни.

…Я не могу вдоволь насмотреться на Вашу страну, не могу умереть, не увидев Каспийского моря….

С неизменным глубоким уважением, Вашего Превосходительства покорнейший слуга. Гумбольдт. Тобольск.

Канкрин (к залу, в раздумьи): Н-да! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!…Это ведь поломает весь график его встреч по согласованному ранее маршруту, и, наверняка, будет доложено Государю!

(пауза): А идея-фикс Гумбольдта: попасть наконец-то в его мечту – Гималаи, через Китай и Тибет, может поломать и хрупкий мир в Кашгарии!…

(все увереннее): Но, с другой стороны – Императорская семья приняла с распростертыми объятьями эту европейскую знаменитость! Подумать только, наследник престола, совсем мальчик, Великий Князь Александр Николаевич сам устроил в честь Гумбольдта специальный обед, объяснив родителям: «чтобы потом помнить об этом!…»

(патетически): А главное – когда мы еще заполучим такого Гения себе в советчики!? Смотрите, что написал о нем великий Гете: «Никто из живых не может сравниться с ним знаниями! И его всесторонность, которая мне еще не встречалась!»

(пауза, обреченно): А с третьей стороны – он ведь уже в пути!… И дай, Бог, чтобы Гумбольдт сам знал конечную точку своего нового маршрута!… Иначе, как говорили древние греки: «Никакой ветер не будет ему попутным!…»

Канкрин (диктует секретарю): Пишите ответ!

Дорогой барон! Я вполне разделяю Ваше мнение, что Вам не следует заниматься политическими вопросами, относящимися к обитателям Урала. Не столько, вследствие трудности исследовать правомерность давно сложившихся исторических условий, сколько вследствие несовершенного устройства дел человеческих. Масса повинуется всегда силе, хитрости или деньгам. Постоянные жалобы, поэтому, ни к чему не приводят. Нужно потихоньку делать то, что возможно, для улучшения положения людей.

Желаю Вам, мой достойнейший друг, счастливого и богатого результатами путешествия и остаюсь с неизменным почтением, Вашего Превосходительства покорнейший слуга. Канкрин.

После этих слов Министр подходит к огромной карте (перечисленных мест Азии) на стене и смотрит на нее.

Канкрин (секретарю): Письмо отправить немедля, с курьером-фельдегерем!

Секретарь (на авансцене): Слушаюсь, Ваше превосходительство! (после паузы): Но куда именно прикажете отправить?…

Канкрин (изумленно-растерянно смотрит на секретаря): Туда!… (Машет рукой вдоль карты со стрелкой маршрута на юго-восток)

Секретарь (с письмом подмышкой), уходя вправо, тянет за собой – открывает правую (от зрителей) часть занавеса.

Сцена поделена пополам стеной кабинета. Карта со стрелкой маршрута на юго-восток, продолжается за эту стену. В центре правой части авансцены – большая карета (без боковой стенки), едущая (иллюзия от вращающихся колес) по стрелке.

В карете Гумбольдт со своими спутниками говорит о новых Целях путешествия, о будущей Пользе итогов их работы.

Гумбольдт (Меньшенину): Уверяю вас, Николай Степанович, польза от этого отклонения в путешествии будет колоссальная. Всю ответственность за него я беру на себя. А деньги на эти несколько тысяч дополнительных верст уже сэкономлены в первой части поездки…

Розе: Да, коллеги! Даже мимолетно нам удается подметить много нового! Вот я разбирал записи наших общих оценок необычного слоя отложений на склоне горы под Пермью. И – почти убедился, что мы открыли новый геологический период – «пермский». Потом предложим специалистам, к примеру – другу Мерчисону, перепроверить нас…

Сцена начинает поворачиваться, увозя влево кабинет Министра. Справа выплывают к карете остатки какого-то сооружения, рядом молится человек в одежде дервиша: Искандер – суфий, хазареец.

Он принимает приглашение – подняться в карету. Представляется Гумбольдту.

Искандер (возвышенно): Молва бежала впереди тебя, Александр! Она позвала меня навстречу, т.к. мое имя тоже Александр-Искандер. Я – хазареец и назвали меня по имени далекого, легендарного предка – Александра Македонского. Встретил я вас у развалин башни-отметки самых северных земель, завоеванных 21 век назад его воинами. Уверен, я вам пригожусь! Я – суфий и мое предназначение – то же, что и у вас – двигаться к Истине…

Гумбольдт Искандеру (изумленно): Ты повторил самый знаменитый афоризм моего брата Вильгельма: «Гораздо важнее то, как человек относится к судьбе, чем какова она – сама по себе!» А какое изречение ты, Искандер, считаешь самым мудрым?

Искандер: От Бога зависит, какой длины будет твоя жизнь, а вот ширина и глубина твоей жизни зависят только от тебя самого…

Гумбольдт: А в чем – смысл жизни?

Искандер: Я мог бы дать тысячу ответов, вот один – применительно к данному моменту в твоей жизни: «Мне кажется, человек, задающий себе этот вопрос, похож на усталого путника – от дома далеко, а до цели еще дальше. И в голову приходят сомнения в целесообразности самого пути. Может, лучше превратиться из путника в путешественника, для которого смысл – сама дорога, сама жизнь?»

Гумбольдт: Блестяще! Я убедился в правоте тех исследователей, кто считает суфиев, бродячих мудрецов – венцом философии Центральной Азии!

Искандер: Спасибо! Но я еще и – хазареец! И дополнительно стараюсь донести до сегодняшних дней отблеск мудрости своих эллинских, далеких предков…

22 века назад, в Афинах приговорили к смерти бродячего мудреца Сократа. По словам обвинителей, он не почитал богов и развращал молодежь, приставая к людям где попало с разговорами на темы морали, души, познания... Учеником бродяги был Платон, а его учеником, в свою очередь, Аристотель, который воспитал Александра Македонского. Александр Великий очень уважительно относился к мощи Знаний, и оставил после себя новых библиотек гораздо больше, чем разоренных городов…

Эренберг (элегически): Да, некоторые даже называют походы Александра Македонского «научными экспедициями».

Меньшенин (ехидно): Да, но только через две с лишним тысячи лет и – только теми, чьи предки не попались на пути тяжелой пехоты Александра.

Розе: Вот, вот! Это – группка воскурителей фимиама Бонапарту… Наполеон вознамерился сравниться славой с Александром Великим и взял с собой в египетский поход ученых. Но большего проку из этого, чем анекдотическая фраза: «Ослов и ученых на середину!» не вышло…