Гумилёв сын Гумилёва

Уроки, полученные в институте благородных девиц, Ольга Павловна передала дочери. Наталья с детства играла на фортепьяно, рисовала, умела шить и со вкусом одеваться при очень скромных средствах.

Училась Наталья в Анненшуле, одной из самых старых (основана в 1736 году) школ Петербурга, но ушла после окончания седьмого класса. [26] Она рано повзрослела и сама принимала решения. Ее интересы уже определились, и не хотелось терять время на ненужные предметы. В 1931 году Наталья поступила на немецкое отделение Высших государственных курсов иностранных языков. Знаний, полученных в Анненшуле, оказалось достаточно, чтобы ее приняли сразу на последний курс. В 1933-м она сдала экзамены за восьмой класс средней школы и продолжала заниматься на курсах, уже на английском отделении. В мае 1934 года Наталья начала работать помощником библиотекаря в летней библиотеке ЦПКиО на Елагином острове.

26

В начале XVIII века недалеко от современного Литейного проспекта располагалась Немецкая слобода. Ее жители, лютеране, построили деревянную церковь Святого Петра, по другому названию – кирху на Литейном дворе, а при ней устроили школу для детей немецких переселенцев. Каменное здание возвели в 1785 году и назвали церковью Святой Анны, а школу при ней – училищем Святой Анны – Анненшуле. В 1852 году указом императора Николая I школе был присвоен статус гимназии. В разные годы Анненшуле окончили этнограф и путешественник Н.Н.Миклухо-Маклай, востоковед В.В.Струве, врач и педагог П.Ф.Лесгафт, юрист А.Ф.Кони, поэт И.А.Бродский, гроссмейстер В.Л.Корчной. В сороковые годы XIX века в Анненшуле училась Анна Сниткина, будущая жена Ф.М.Достоевского.

В это время она познакомилась с историком-медиевистом, книговедом Владимиром Сергеевичем Люблинским (1903-1968). Эта встреча определила всю ее дальнейшую судьбу. Люблинский станет для нее любовью всей жизни и Учителем. Он поможет ей устроиться в библиотеку ЛИФЛИ и, по совместительству, в библиотеку Консерватории.

В консерватории и в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина Люблинский читал тогда лекции по всеобщей истории, а в ЛИФЛИ, ЛГУ, МГУ, МИФЛИ вел занятия по истории книги с аспирантами. Он также занимался переводами с английского, французского, немецкого, итальянского и латыни, увлекался историей Венеции. Но делом жизни Люблинского была история книги. С 1935-го он возглавлял отдел инкунабул (с 1946 го – отдел редкой книги) Государственной публичной библиотеки. Туда он привел и Наталью. 2 апреля 1938-го она была зачислена в отдел по договору, а 22 октября того же года переведена в штат.

Страна, писала Лидия Чуковская, «трудилась и спала под усыпительно-обличительные речи газет и радиотарелок». Они призывали граждан проявить максимум бдительности, дать отпор враждебным вылазкам матерых врагов советской власти. Здесь же, в отделе редкой книги, почти волшебно звучали необычные слова: «инкунабулы», «альдины», «эльзевиры», хотя были всего лишь терминами, принятыми у историков книги. Когда Наталья впервые переступила порог отдела инкунабул – «кабинет Фауста», — она словно попала в другой мир. [27]

27

В 1857 году в Императорской публичной библиотеке Санкт-Петербурга создали отдел первопечатных книг. Его разместили в специально построенной по проекту архитекторов И.И.Горностаева и В.И.Собольщикова «готической зале». Она была стилизована под кабинет ученого позднего Средневековья, а потому за ней скоро закрепилось название «Кабинет Фауста».

«Пестро расписанные крестообразные своды плафона опираются на массивный серединный столп, составленный из четырех соединенных в одно колонн. Две стрельчатыя оконницы с своими розетками и трилистниками из цветного стекла; громадные шкафы, которых далеко выдающиеся карнизы поддерживаются витыми колонками, возвышаются до самаго свода; тяжелый стол и кресла, пюпитр для письма, какой можно видеть еще на старинных ксилографах… скамья для чтения книг, обложенных цепями: всё, до неуклюжих растопыренных петель и запоров на боковых дверцах и до чернильницы, напоминает монастырскую библиотеку пятнадцатого "типографскаго" столетия». См.: официальный сайт Российской национальной библиотеки.

Под руководством Люблинского Наталья начала изучать инкунабулы: особенности шрифтов, бумаги, филиграней, типографской краски, набора, верстки. Эти занятия настолько увлекли ее, что даже свой почерк она стилизовала под старинные рукописи. Изучение средневековой книжной миниатюры повлияло на ее акварели. На одном из рисунков Наталья изобразила Люблинского в кабинете Фауста. Он в черном, похожем на монашеское одеянии (черный цвет – символ отрешенности от пестрой мирской суеты). Свет из стрельчатого окна льется на рукопись в руках Люблинского. Ученого окружают почтительно склонившие головы ученики. Мир позднего Средневековья и Возрождения был для Натальи Варбанец бесконечно интересен. Она находила в нем краски и смыслы, которых не хватало в серой повседневности.

Наталья Варбанец воспринимала Средневековье через магический кристалл искусства. На самом же деле жизнь человека в эпоху позднего Средневековья была страшна, опасна и, как правило, коротка. Черная смерть опустошала густонаселенные европейские города. Неурожаи приносили нищету и голод. Кондотьеры и ландскнехты разоряли дома бюргеров и крестьян. На городских площадях сжигали еретиков и ведьм.

Между тем на Ленинград и на всю страну надвигалась тень нового Средневековья, а «костры инквизиции» пылали совсем рядом.

Из книги Лидии Чуковской «Прочерк»: «Небо в звездах, но город во тьме; не светятся окна в жилых домах на Литейном; одни только огромные прямоугольники света – окна Большого Дома – неподвижно лежат на пустой мостовой. <…> Мне страшно; не знаю, когда страшнее: когда я иду в полной тьме или когда вступаю в прямоугольники света. <…> Внезапно позади меня быстрые, легкие догоняющие шаги. <…>

— Вот мы их все браним, — говорит моя спутница (тоже жена арестованного. – С.Б.), кивая со вздохом налево, — а ведь и их пожалеть надо: работают всю ночь напролет.

— Работают?

Кого они там сейчас истязают? Ее мужа? Моего?»

Наталья не была столь наивной, как спутница Лидии Чуковской. Она пережила высылку отца из Ленинграда, знала об арестах знакомых и друзей. Но молодость и характер не позволяли предаваться унынию и страху, а главное, рядом был Люблинский. Учиться у него, помогать ему стало для Натальи смыслом жизни. Люблинский как-то пошутил, что и в раю хотел бы каталогизировать инкунабулы. Наталья могла бы повторить за учителем эти слова.

Весной 1940 года она наконец окончила среднюю (вечернюю) школу и, посоветовавшись с Люблинским, поступила на романское отделение филологического факультета ЛГУ. Ей пришлось тогда уволиться из штата библиотеки, но она продолжала работать по договору. Они с Люблинским составляли каталог «Античные авторы в изданиях XV века». Первый вариант был подготовлен к печати в 1941 году, но началась война.

Власти уже давно оценили организаторские способности Люблинского. Он был назначен помощником начальника штаба и инспектором боевой подготовки жилой системы МПВО Куйбышевского района Ленинграда, а с 1943 года – еще и начальником штаба МПВО Публичной библиотеки. Наталья уш ла из университета, окончила краткие курсы медсестер и всю войну служила в госпитале младшей медсестрой. В Публичную библиотеку оба вернутся в конце войны: Люблинский – в мае 1944-го, а Наталья – в январе 1945-го.

Лев Гумилев и Наталья Варбанец познакомились весной 1947 года, в конце мая или начале июня. Цвела сирень, уже начинались белые ночи – самое романтическое время в Ленинграде. Гумилева привела в дом Птицы на Рыночную (с 1950-го – Гангутскую) улицу, 6, кв. 3 общая знакомая, сотрудница Публичной библиотеки Вера Гнучева.

«Птицына милая комната, полки с книгами, столик по имени Бемби (вечно у него ножки разъезжаются), синий кувшин богемского стекла…» – вспоминает дом Натальи Варбанец М.Л.Козырева. Она же оставила словесный портрет Гумилева, каким увидела его весной 1947-го.

«Он был тощий, похож на макаронину, несколько бескостный. Когда он садился к столу, у него как-то всё перекручивалось – руки, ноги, он сутулился». Добавим, что и одет он был бедновато, но в искусстве обольщения женщин это не главное. По словам Марьяны Львовны Козыревой, новый знакомый занимал их рассказами весь вечер. О древнегреческих философах, римских папах, французских королях, даже об апостолах Петре и Павле Гумилев рассказывал с такими живыми подробностями, точно был с ними знаком лично да и расстался совсем недавно: «Ой, как они собачились между собой! Я даже рассказывать не могу. И доносы писали один на другого, и под судто апостола Павла отдавали, но ему удалось вырваться. Он был очень хитрый и ловкий…».

Гумилев смешил, озадачивал, удивлял:

«И вот, жил в этом городе обедневший аристократ Луций Корнелий Сулла. Когда мы говорим обедневший аристократ, нам кажется, что он ходил и думал, где бы что-нибудь покушать. А ведь в то время "обедневший аристократ" значило совсем другое. Это значило, что у него на складе не лежало двадцать мешков золота, но дом у него был. Вилла у него была, как бы мы сказали – дача, не такая дача, как у наших профессоров, а каменная с атриумом – с бассейном, с большим парком. Рабыни у него были, рабы у него были… стада быков или свиней, которые паслись в его дубовых рощах. Это же мы сейчас, прогрессивные люди, считаем, что если съел бифштекс, так это хорошо. Они-то считали – а как же иначе! Они же были еще "отсталые". <…> И приятели у него были, и приятельницы в большом количестве. Но жизнь ему была не сладость, потому что Рим вел войну с нумидийским царем Югуртой где-то далеко в Африке. И победу над Югуртой одерживал народный трибун Гай Марий. <…> И Суллу заело – почему Марий, а не я? <…> Он попросился к Марию офицером. Ну, это можно было устроить, ему устроили (блат у него в Сенате был большой), послали его. Марий говорит: "Пожалуйста, останьтесь при штабе, Луций Корнелий!" А он: "Нет! Мне бы – на передовую!"».