Гунны

Только немногие — пригнувшись, скорчившись, на четвереньках, ползком — ушли, пробравшись рожью, — кто — в ближний лес, кто — через село нивесть куда, кто — вплавь через речку на противоположный берег.

Лишь к рассвету следующего дня стали понемногу собираться в неглубокий бурьянный яр. Окружив спрятанную батарею, страстно спорили о вчерашнем, жестоко ругались, обвиняли друг друга и злобно попрекали.

— Сволочь!.. — надрывался Петро. — Голопупы чортовы! Кричали же вам: «ложись, ложись!». А вы, як теи циплята, разбежались!..

— «Разбежались»!.. — злобно передразнил кто-то. — «Разбежались»!.. А почему дозоров не выставили?.. Почему разведку не выслали?.. Тоже командиры!..

Остап сидел на орудии и, нахмурясь, молчал. Молчал и Федор, ночью приведенный Горпиной, снова появившийся вдруг как из-под земли. Он пристально смотрел на спорящих и терпеливо слушал.

Ругались и спорили до хрипоты. Наконец, встав на орудие, начал говорить Федор:

— Все вы верно говорите... Зазнались мы, забыли осторожность... Забыли, с кем воюем... И не мы одни, таких много... Не один отряд так погиб... Германская армия — сильный гад... Вооруженная, вымуштрованная. С ней воевать, как вчера воевали, — нельзя!.. Нам нужна военная дисциплина, полное подчинение командиру, знание полевой службы!.. Надо, чтобы все было, как на войне, а не как в деревенской драке!..

То же самое говорили и Остап, и Петро, и Опанас.

Больше не спорили. Пришли к единому выводу — строжайшая дисциплина, подчинение командирам, военные учения.

С утра следующего дня отряд стал снова разрастаться. В течение недели круглые сутки — и утром, и днем, и вечером, а особенно по ночам — приходили из окрестных сел, сжигаемых карателями, из партизанских отрядов, развеянных частями баварской гвардии, из ближних сахарных и винокуренных заводов, занятых немецкими частями.

Приносили холодное и огнестрельное оружие, пулеметные ленты, мешки с патронами.

А на восьмой день в сумерки, разбив отряд на взводы и роты, назначив младших командиров, выслав дозоры и разведку, осторожно выступили и вскоре исчезли в густой темноте.

X

Когда приглашенные Центральной радой для «наведения порядка» германские и австро-венгерские войска заняли всю Украину вплоть до Черного моря, они раньше всего разогнали ту самую Раду, которая так гостеприимно «пригласила» их, отдав «за вооруженную помощь против большевиков» всю страну на потоп и разграбление.

Произошло это очень просто. В зал заседания рады вошли вооруженные гости и приказали гостеприимным хозяевам поднять руки вверх. Хозяева подчинились, лишь робко и довольно странным образом пытаясь «протестовать»:

— Почему же вы, господин лейтенант, — спросил дрожащим голосом, держа затекшие руки над головой, один из «хозяев», — почему вы только что сказали, что за найденное оружие грозит строгое наказание, а сейчас говорите — «смертная казнь»?..

— А разве вы считаете смертную казнь недостаточно строгим наказанием? — любезно пошутил лейтенант и, довольный своей остротой, приказал депутатам немедленно освободить помещение.

Вместо сгинувшей рады был назначен «гетман всея Украины» — Павло Скоропадский.

«Высокий, стройный, с породистым лицом, он прекрасно выглядит в своей черной казачьей одежде», — сообщал в официальном документе штаб фельдмаршала Эйхгорна главнокомандующему восточным фронтом. И что самое важное — «...находится целиком и полностью под влиянием нашего главного командования».

Этого, конечно, было вполне достаточно, чтобы бывшего свитского генерала, долговязого салонного красавца, трижды в день, как на спектакле, менявшего эффектно яркие, всех цветов, опереточные черкески, возвели под охраной немецкого оружия на «престол предков». Личный друг царских министров Протопопова и Штюрмера, сделавший карьеру благодаря связям жены, племянницы всесильного министра Дурново, гвардеец, крупный помещик, член союза земельных собственников, отражавший интересы «Протофиса» — объединения промышленности, торговли и финансов, — он был, как сообщали сами оккупанты, «только куклой» (nur Puppen) в руках немецкого командования и, по существу, даже не пытался как-либо влиять на ход событий.

Окруженный бывшими царскими министрами, генералами, банкирами, он вел развеселую жизнь восточного владетельного князька, ездил на поклон к Вильгельму и всячески пресмыкался перед властью своего немецкого хозяина.

Под его «мощное» крыло слетались беглые помещики, овдовевшие заводчики, титулованные проститутки и целые армии белогвардейцев, полицмейстеров, приставов, урядников, тюремных начальников и городовых.

А из столиц Германии и Австро-Венгрии, из главных военно-продовольственных управлений, из штабов армии неслись потоками телеграммы, приказы, заклинания:

— Хлеба, продовольствия, металлов!..

— Металлов!.. Продовольствия!!. Хлеба!!!

Телеграф беспрерывно тревожил оккупантов:

«...Я вынужден еще раз настойчиво обратить внимание вашего превосходительства на то, что Австрия не в состоянии продержаться до нового урожая; если до нового урожая не прибудет по меньшей мере пятьдесят тысяч вагонов, которые, по словам фельдмаршала лейтенанта Лонгрена, можно получить на Украине, то катастрофа неминуема. Граф Чернин».

Но министр иностранных дел граф Чернин знает, каким путем можно получить хлеб на Украине, и деловито добавляет в своем письме послу Форгачу:

«...Я сделаю все, что будет только в человеческих силах, для того, чтобы от четырех до пяти дивизий прибыло на Украину...».

Шифрованная телеграмма министру иностранных дел сообщает:

«Между крупными помещиками на Украине и вооруженными украинскими крестьянами ведется настоящая война. Обработка земли невозможна, и урожай пропадет, если не будут приняты срочные меры...».

А меры были простые и ясные:

«...По мнению графа Грохольского, порядок мог бы быть легко установлен, если бы в каждом уезде действовала, примерно, тысяча солдат сомкнутыми колоннами с пулеметами. Так как на правобережье Днепра тридцать шесть уездов, то для этого достаточно было бы тридцати шести тысяч человек».

Гетманский министр иностранных дел Дорошенко умоляет немецкого посла Мумма:

«...Принимая во внимание, что германские войска представлены только в отдельных районах, а потому многие местности в отношении спокойствия и порядка оставляют желать лучшего, ясновельможный пан гетман выразил пожелание, чтобы германские войска были распределены по всем округам для помощи украинским учреждениям и восстановления спокойствия и порядка».

А верховное германское командование телеграфирует труппе армий Эйхгорна:

«... Положение требует, чтобы добывание и отправка хлеба с Украины были развернуты в большом объеме уже в апреле и проводились, не считаясь ни с какими обстоятельствами».

Надо ли объяснять, что означает на языке оккупантов «не считаясь ни с какими обстоятельствами»?..

Ни одного пуда хлеба нельзя было получить добровольно. Деревня ничего не хотела давать оккупантам. Каждое зерно добывали вместе с кровью крестьянина, вырывали вместе с его жизнью и всем достоянием. Помощник государственного секретаря фон Браун, побывавший сам на местах, сообщал в Берлине;